Сам Туран в эти минуты случился возле обрыва, где работали древорубы.
Взбрело в голову пойти напомнить людям, чтобы как следует древесину отбирали. А то ведь на оголившемся дне выступило немало топляка, от которого не огонь, а один дым происходит. Как будто люди сами не знают, что в очаг бросать. Когда поднялась тревога, вокруг старшины сжался плотный клубок людей. Сказалась давняя выучка - сбиваться в кучу, ежели случилось нежданное. И люди кинулись за помощью к старшине.
Туран понял все в первый же миг. Словно с высоты открылось ему селение, в которое, как ножик с горло овцы, входил поток атакующих. И почудилось: если сделать что-то небывалое, совершить одно могучее усилие, еще можно успеть вернуть людей к воротам, к оружию. Спасти если не себя самого, то хотя бы свое имя.
Когда-то Туран был крепок, хотя последние годы брал не силой, которой очень поубавилось, а суровостью нрава. Но тут, забыв о возрасте, ухватил за комель бревно и с этою дубиной ринулся навстречу хищному потоку, хотя уже видел, что безнадежно опоздал. Остальных мужчин не надо было понукать.
Похватав кто что мог, они сгрудились кругом Турана.
Со страшного замаха бревно описало дугу, приложив по шее самой спорой из диатрим. Кто-то с колом в руках кинулся птице под ноги, метя просадить живот. Еще два бревна хряснули покачнувшуюся птицу, и диатрима повалилась на бок, дергаясь и ударяя страшными лапами. Следом сбили вторую птицу, и третью... Вот только за каждую из них платили чуть не десяток собственных жизней.
- Осилим! - ревел Туран, понимая, что ничего он не осилит и остается лишь умереть, пробиваясь к очагам и смешивая свою кровь с вражеской. И еще надо в других селениях сполох поднять. Для того должна быть у старейшины заговоренная ракушка, что заставляет кричать Джуджи. Так ведь сам только что снял ее с шеи, собираясь по дрова...
Краем глаза Туран заметил Лихора. Петляя как заяц, тот сумел целым добежать к сражающимся, подхватил выпавшую из мертвой руки жердь, стал в строй... Что ему в этом строю делать? А вот до верхнего селения добежать только он и сможет.
- Лихор! - рявкнул Туран. - Беги в большое село, Бойшу подымай!
На мгновение Лихор растерялся. Каково это - своих бросить, да и как бежать, если диатримы всюду кругами ходят?
- С обрыва прыгай! - крикнул знакомый голос, и Лихор, не колеблясь больше, сиганул вниз, на иссохшее дно и побежал, не думая, что впереди путь, который обычно люди проходят за четыре дня.
Старался бежать по песчаной полосе, под защитой обрыва; к тому же дальше начинались наносы ила, местами еще вязкого. В какой-то момент над обрывом появилась гарцующая птица. Снизу она казалась особенно огромной, самый ее вид заставлял сжаться в комок и умереть от страха, но Лихор только ускорил бег, стремясь скорее миновать эту часть пути. Карлик наверху злобно визгнул и метнул тонкое копье. Верно метнул, в упор, Лихор едва успел уклониться и, не задержав бега, помчал дальше. Карлик плевал вслед, но диатриму на склон не погнал, понимая, что та лишь ноги на валунах переломает.
Второй раз Лихор встретился с диатритами сразу после захода солнца.
Он уже давно поднялся на обрыв и бежал по открытому месту, надеясь, что так далеко карлики не забрались. На сей раз ему повезло меньше - хотя, можно, сказать, что повезло вновь. Встретиться с диатримами и остаться в живых - великое везение. Карлики заметили его, и, поскольку полный мрак еще не наступил, один из всадников погнал боевую птицу вдогон. Она настигла бегуна, но клюв скользнул по плечу, раздирая плоть; Лихор кубарем полетел наземь, откатившись - верно, по наитию - в какую-то ямину. Пока карлик разворачивал птицу, парень, не чувствуя боли, вскочил на ноги и рванул, шарахаясь из стороны в сторону, а диатрима, не видя толком добычи, побежала неохотно и злобный коротышка, который все отлично различал, не сумел заставить ее гнаться во весь мах.
Лихор бежал до тех пор покуда, полумертвый от усталости и потери крови, не нарвался на передовых родового ополчения.
***
Кровавая муть качалась перед глазами Турана. Старейшина уже ничего не соображал и не понимал, но продолжал идти вперед. Прорваться к воротам, встать в проеме и не пустить внутрь никого...
- Нажми!.. - хрипел он, вздымая обломанную лесину. - Еще чуток!
Осилим!..
Встрепанная диатрима бежит растопырив короткие крылья, на спине беснуется визжащая тварь. Падает Тарок - старший брат Лихора, тот, что велел парнишке прыгать с обрыва. В тысячный раз обрушивается неподъемная дубина, так что брызги летят от прильнувшей к перьям твари. Птичий клюв с локоть длиной навис над головой Турана, но почему-то не опустился. С коротким горловым вскриком птица отпрыгнула в сторону.
- Нажми, ребятки, немного осталось! - взывал Туран, не замечая, что остался совершенно один. И диатримы тоже шарахаются от него, как от зачумленного. Страшен боец, потерявший разум, горе тому, кто тронет безумного. Это знают и люди, и чужинцы, и звери...
С бревном навскидку Туран бежал к воротам. Встать в проеме и не пропустить врага в селение. Там дети, внуки, родичи и родовичи!
Вот и городьба. Последняя птица, тяжело ступая, выбегает из разоренного поселка... И никого не осталось внутри, никого живого...
Туран выронил свое орудие, упал на колени.
- Стойте!.. - завыл он вслед уходящим врагам. - Стойте!.. Меня-то за что живым оставили?!
***
- Так. Тихо все, - страшным голосом проговорил Бойша. У всех в низовом селении имелись родственники. - Идем, как шли. Посчитаемся еще и за это. А Лихора... надо до городьбы проводить. Кто пойдет?
Желающих не нашлось. Оно и понятно - кто перед родовичами - не перед родичами, а родовичами именно! - в трусости признается? Кто после такого горя назад повернет?
- Да не надо меня... - слабо запротестовал Лихор. - Я с вами пойду.
- Надо! - отрезал Бойша. - Ты Ромару и Матхи нужен. Им обо всем расскажешь - может, чего надумают. А пойдет с тобой... Ты, Парат!
- Вождь... - крепкий, кряжистый воин аж зубами заскрипел от такого. - Не позорь, вождь!
- У тебя сколько ртов? - яростно зашептал Бойша. - Так что иди и перечить не думай! Головой за Лихора ответишь, ежели что! И у предков тебя отыскать сумею!
- Э-эх! - Парат в сердцах швырнул боевой топор оземь. - Идем, парень...
- А вернемся - всем скажу, что это я тебя послал Лихора в село отвести, - постарался утешить воина Бойша.
Лихор и поддерживавший его Парат скрылись в темноте. Остальные пошли дальше.
До самого рассвета небывалая людская река текла по крутояру над пересохшей Великой. Шли сторожко - но никого больше не встретили. То ли диатримы распугали все живое в округе, то ли озаботились предки убрать с дороги говорливых птиц и иных тварей - но ополчение остановилось на заре, не потревожив никого.
- Лежать всем и никшнуть! - строго-настрого предупредил Бойша. - Кто голову поднимет - своей рукой напрочь снесу!
Здесь, на прилуге, на широком степном кряже, подошедшем к самой реке, они и остались ждать темноты. Лик Дзара показался над окоемом; брызнули яркие стрелы лучей, и ночь дрогнула, торопясь увести своих детей в потайные темные логовища, где они затаятся - до новых сумерек. Всегда и везде зло боится солнечного света; согнутые, трупоеды, не говоря уж о ночных карликах, предпочитали для лиходейских дел темноту - а вот диатриты, глянь-кось, наоборот. Чем ярче, тем лучше. И вся магия Дзара им не помеха.
Воинство залегло в пожухлом ракитнике. Вперед выдвинули стражу - те и вовсе травяными циновками накрылись, чтобы их ничей взгляд углядеть не смог. Случайно или нет, но Таши попал в сторожа.
- В оба глядеть! - напутствовал Бойша. - Ваше дело не просто заметить - но и отползти незаметно! Чтобы не усекли они вас? Понятно?
Воины послушно кивали головами, все ясно, мол. Таши заметил, что вождь отобрал почти исключительно сирот или не единственных сыновей в семьях. Тоже верно.
- Ты здесь заляжешь, - распорядился Макос, хмурый, неприветливый охотник, всю семью которого прошлой весной унесла злая лихоманка. Макос слыл лучшим тропильщиком; никто лучше не умел преследовать зверя, не мог устроить засидку и подстеречь добычу. Сильный воин. Правда, с тех пор, как семья его к Лару отправилась, редко-редко когда и слово-то изронит.
Отведенное Таши место - крохотная ложбинка промеж незаметными пологими холмиками - было удачным. Степной простор просматривается далеко, и на полудень и на полуночь, а вот тебя никакая диатрима не углядит, заросла ложбинка высоким бурьяном, в котором всякий взгляд потеряется.
Стебли изжелтели, посохли - но стояли упрямо, точно воины в последнем, безнадежном бою.
Накрывшись покрывалом из наскоро переплетенных трав, Таши затаился и замер. Теперь, не дохнув, не шелохнувшись, надлежало выдержать целый день.
Ничего нет хуже такого ожидания. Одно дело - подстерегать врага, зная, что и твоя стрела, и копье способны отправить его к предкам. Совсем иное - ждать бессильным, уповая лишь на скрытность.
Лениво ползет в гору солнце. Подступает жажда. Спасибо судьбе, что октябрь на дворе, а не июль - и день не такой длинный, и жары нет. Решив не трогать флягу-долбленку, поберечь припас, Таши сунул в рот небольшой камушек, принялся катать языком. Ромар научил - и впрямь, помогает на время.
Стоп! Таши напрягся, всматриваясь в одну точку.
Вдали, там, где прилуг вздыбливался жесткой шерстью исполинских вязов, почудилась тонкая дрожащая черта, темный росчерк на безрадостной серой степи. Неужто они? - да, так и есть.
Загребая лапами сухую пыль, ровным неутомимым бегом, куда быстрее любого человека и зверя, на север мчались диатримы. Каждая несла на себе всадника; карлики приникли к мощным шеям, казалось - дрыхли беззаботно, несмотря на быстроту. Впрочем, так, наверное, и есть - привыкли, вот и берегут силы до боя.
Таши коротко дернул привязанную к левой лодыжке сигнальную веревку.
Сплетенная из стеблей конопли, присыпанная пылью, она напрочь терялась в степном сухотравье. Бойша получил весть. Теперь - отползать.
Другие дозорные тоже наверняка заметили диатритов. Таши совсем было собрался осторожно двинуться назад... как вдруг замер, прижавшись к земле, точно крыса, придавленная деревянными двузубыми вилами-ворошилкой. "Не шевелись..." - прошептало что-то в самое ухо - как будто бы даже голосом Уники.
И Таши послушался. Потому что крепко помнил, как даже сквозь цеплючий терновник углядели их с Тейко лезущие на крутой берег диатриты. Замер, вжимаясь в землю, распластавшись по ней, врос в нее, затылком чувствуя сквозь накинутую циновку холодный взгляд, что ищет притаившихся врагов.
Его засидка оказалась ближе прочих к пути орды. Теперь он не смог бы уйти, даже если б захотел.
Вздымали пыль громадные лапы. Чуть не со свистом неслись мимо великанские птахи. Если так, неутомимо, способны они мчаться от восхода и до заката, то воистину страшного врага поставили на пути потомков Лара предвечные.
Когда передовые пронеслись мимо, Таши неожиданно успокоился. Не видят его диатриты! Зря пугали пристальным взглядом. То ли беспечными стали после прошлой победы, а может колдун их пожадничал вчера и убился в открытых воротах селения, так что теперь на его месте какой-нибудь неумеха... Кто знает? Чужинец, что зверь, на лицо не отличишь. И незачем отлеживаться носом в грязь перед торжествующей нелюдью.
Таши приподнял голову, сквозь щель в циновке следя за боевыми птицами. Хвала Лару, считать он умеет - Ромар обучил.
Один десяток - черта пальцем в пыли. Два. Три. Четыре. Пять - четыре палочки перечеркиваются наискось, словно подогнутый большой палец ложится сверху. Сбился Таши лишь когда счет перевалил за три сотни. На глаз выходило, что всего диатритов пришло около полутысячи.
Орда пролетела мимо. Боевые птицы пылили уже далеко к северу, а никто из доглядчиков Бойши не думал и пошевелиться. И лишь когда скрылась из глаз последняя приотставшая диатрима, и степь успокоилась, Таши рискнул отползти к своим.
Оказалось, что не он один оказался таким сообразительным - пытались счесть карликов почти все дозорные. Расходясь по мелочи, все сходились в главном - врагов не менее четырех с половиной сотен, а вернее - ближе к пяти.
Азарт слежки погас, холодно и пусто стало на сердце. Знали люди, что враг силен; но когда на каждого охотника приходится считай что по две диатримы... Поневоле задумаешься.
Был, наверное, соблазн поднять войско да двинуть его вперед, покуда диатриты ускакали; но осторожный и расчетливый Бойша предпочел выждать.
Никто не знает, сколько всего карликов переправилось через Великую; к селению ушло много, а сколько осталось в лагере? Что если в лагере вообще никого не осталось, кроме десятка дозорных? Вспугнешь их прежде времени, и ищи потом орду по всей степи. Нет, слишком много неизвестности... Вождь решил ждать темноты.
Лежали, не вставая, не решаясь перемолвиться и единым словом. Тяжко, гнетуще на сердце. Помогут в бою добрые предки, помогут иные обитатели этих мест, испокон расположенные к родовичам; но рассчитывать надо все равно лишь на себя да на крепкое копье. От диатрим одно спасение - темнота; на свету они почти непобедимы.
Мало-помалу прошел тягучий, медленный день. Усталые от безделья воины как избавление встретили диатритскую орду. Ничуть не уменьшившиеся в числе, карлики гордо проскакали мимо на спинах боевых птиц; Таши заметил, что добычи они теперь везли не в пример меньше. Да и откуда взять добычу?
- случайно уцелевшие отары загнаны внутрь частокола, а все остальное погибло еще вчера, едва птицы появившись у городьбы.
Промчались, чужинцы... Бойша выждал для верности еще немного и первым осторожно поднялся на ноги.
Пошли дальше. Теперь уже не так плотно и неразрывно, напротив - пореже, чтобы в случае чего успеть рассеяться. Вперед выступили дозоры.
Таши надеялся, что его вновь пошлют, однако вместо этого Бойша подозвал его к себе.
- Ромар говорил - ты пал на чужинцев задумал пускать. Рассказывай, как станешь такое делать?
От таких слов Таши мигом возгордился. Не шутка, сам вождь, совета спрашивает! Пусть потом сделает по своему, но - почет! Ишь, Тейко-то как перекосило...
Сказать по-правде, Таши над своим предложением не думал. На ум взбрело, Ромару сказал - и довольно. Все мысли занимали поход и Уника, а про всякие огневые потехи он, признаться, и вовсе забыл. Но нельзя же перед вождем осрамиться, коли он спросил!
- Ночью хворосту натаскать. Вокруг лагеря обложить. С той стороны, где ветер - поджечь. А бежать кинутся - так некуда будет: костры с другого бока запалим.
Бойша кивнул.
- Хорошо придумал. А теперь слушай меня. У карликов глаза как у ночных кровососов, так что едва ли они нас вблизи не углядят. И еще, где ты здесь столько хвороста найдешь? Кустарник начнешь ломать - шум до самого моря поднимешь. Если их прежде времени потревожить, они всполошатся, кинутся куда ни есть - и, глядишь, прорвутся. А то и еще что-нибудь учудят. Мы их приемов не знаем. Короче, бери всех молодых, пусть здесь топлива наберут, сколько смогут. Когда к становищу подступим, будете вал из сушняка складывать.
Бойша кивнул, отпуская и показывая, что Таши может приступать к делу.
Таши поспешно принялся собирать парней, передавая приказ. От былого ликования и следа не осталось. Тоже умник, придумал, как врага разгромить.
Если бы не вождь, он бы тут навоевал! Бойша так сразу все понял и высмеял как мальчишку. Хорошо хоть не на людях, а с глазу на глаз. От отчаяния Таши полез за ветками в самую гущу терновника, весь изодрался, так что походил уже не на сына зубра, а на западных людей, что перед боем разрисовывают себя красными полосами.
Где в пустой степи дрова взять? - Таши был готов землю грызть, лишь бы обелить себя в глазах вождя. А дрова в результате сыскал Малон. Оглядел спокойным взором начинавшую темнеть степь и сказал:
- Тут мы ничего не сыщем. У вязов смотреть надо, у них ветви ломкие, глядишь и найдем.
- Давай! - в отчаянии согласился Таши.
Два десятка парней, отданных под начало Таши; все из прошедших посвящение в этом году, побросали набранные колючки и припустили к далеким вязам, обозначавшим пойму какой-то давно пересохшей речушки.
Найти удалось тополь, упавший чуть не два года назад и с тех пор пересохший в труху. С дерева мигом ободрали ветви, и через полчаса группа, навьюченная чудовищной величины вязанками, догнала отряд. Дров все равно было мало, но все-таки это уже что-то.
Ночь, надежный защитник, окутало войско непроглядным мраком. Всегда избегали люди темноты - во тьме раздолье злу! - но тут, в чистом поле, где немало гуляет нежити - детей Хорова и внуков Хадда, где над пустыми могилами встают по ночам недобрые тени, где и от врага, и от злого духа может неладное выйти, люди чувствовали себя в большей безопасности, чем за крепкой стеной родного селения.
Шли, радуясь безлунной ночи, ждали сигнала от дозорных, что вот они, пришлые чужинцы, спят, набивши тугие животы краденой бараниной и плотью убитых людей.
И в скором времени сигнал прозвучал: отряд вышел к стоянке диатритов.
Матхи и Ромар не ошиблись. Карлики-диатриты и в самом деле ушли не слишком далеко. Где-то на полпути между срединным и низовым селениями чужинцы устроили лагерь. Обрыв в этом месте был рассечен, отходящей протокой. Верно когда-то Великая текла в этих краях по иному, забирая вправо. Там, где она прежде встречалась с морем, теперь остался Горький лиман, знаменитый своими лихорадками и черной грязью, которая эту же трясавицу лечит. Старица никогда не была особо полноводной, а вот ил на дне лежал таким слоем, что сумел подсохнуть лишь сверху. Хрупкая корка словно ждала, когда ступит на нее тяжелая нога.
Великая река и отходящая от нее старица, которую родичи словно в насмешку называли Истрец, даже расставшись, долго не расходились, текли рядом, образуя длинную узкую косу. На ней и расположились диатриты. Такой выбор сильно удивил Таши - с чего бы коротышкам туда соваться? Место дурное, случись что - куда диатримам податься? А уж они, воины Лара, постараются, чтобы много чего случилось! Через русло, пусть даже почти полностью сухое, птиц если и переведешь, то с большим уроном, а ночью так и вовсе птички, поди, всех вожатых переклюют (ох, сподоби Лар!). А потом - как ремнем хлестнула догадка! - нет, не глупы диатриты, все сообразили, нечего и надеяться их на оплошке взять! С двух сторон - полусухие водяные дороги, и значит, оттуда - ПАЛ НЕ ПУСТИТЬ!
Таши пробил холодный пот, едва он понял, что главная задумка мстителей проваливается.
А диатриты тем временем беспечно - как казалось - располагались на ночлег. Точнее, уже расположились. Диатримы спали, усевшись на землю и хитро вывернув шеи. Карлики некоторое время еще бродили по косе, спускались к воде, перекликались визгливо, а потом как растворились все и упала тишина.
Оценив обстановку, Бойша шепотом отдавал новые распоряжения. Почти сотня охотников потянулась прочь - обойти лагерь диатритов и, когда по чужинцам ударят, бить тех, кто станет искать спасения в бегстве через реки. Остальные двести воинов лежали в негустой иссохшей траве, ожидая сигнала.
И он пришел. Тоскливый крик ночной птицы донесся со стороны Великой; и лишь опытное ухо вождя да лучших охотников могло угадать подмену. Родичи взяли стан чужинцев в кольцо.
Пока все оставалось спокойно.
Таши лежал в цепи и отчаянно пытался утишить бешеные толчки в груди.
Не пристало охотнику так дрожать. Не впервой он идет в сражение. Не впервой. Согнутые тоже были не из трусов или слабаков. Дрались, как следует. Победой над такими можно гордиться.
- Разжигай... разжигай... разжигай!.. - прошелестело от одного воина к другому. - Бойша велел - разжигай!
И тут же со стороны карликов кто-то всполошно заверещал. Режущий визг разнесся окрест и ему тотчас ответили в лагере. Углядели-таки тварюги лазутчиков, а может - расслышали стук кремней. Карлики во всем к ночному делу привычны, потому, должно, и сдружились с мерзкими птицами; днем диатримы коротышек берегут, в ночи карлики птичий покой охраняют.
Дальше таиться было нечего, и Бойша рявкнул в голос:
- Зажигай!
Таши вырвал наконец запутавшееся кресало. Ударил раз, другой, третий... - занялось на удивление быстро. Искры дождем сыпались в сухую траву - и она тотчас вспыхнула. Жаль маловато веток, ну да уж, сколько доперли.
Цепь огней громадным серпом протянулась от русла до русла, сотни рук ожесточенно терзали кремень, торопясь дать жизни новыми и новым костеркам - на погибель чужинцам и их птицам. Ветер дул в спины детям Лара, он дружно подхватил пламя, раздувая его, вознося огненные языки выше человеческого роста. Сухая, истомленная жаждой и зноем степь вспыхнула моментально, разнотравье, никем не стоптанное за летние месяцы, убитое засухой, да так и оставшееся стоять, дало пламени обильную пищу. Можно было даже не подбрасывать хвороста. Ярко-рыжие бешеные кони во весь опор мчались вперед; и Таши с торжеством слышал, как визжали карлики и ошалело клекотали диатримы. Огонь, ясное дело, несколько помогал чужинцам - птицы худо-бедно, но что-то различали - но зато из пламенного кольца им будет не так просто вырваться.
Загорелись кусты по краям обсохших русел. Заполыхал тальник, занялись ракиты; ярая пляска огня казалась обмершему Таши пламенным дыханием предков, явившихся, на помощь своим детям. Да что предки! уж не огненные рога самого Лара вздымаются там, в самом сердце пожара? Не сам ли Вечный Зубр пришел на подмогу? Восторг сдавил сердце, казалось, что все, вот она, победа - бескровная и полная, после которой самая память о проклятых коротышках забудется как дурной сон.
Однако не таковы оказались диатриты, чтобы покорно умирать в разожженном людьми пожаре. Что-то подобное они уже встречали прежде и после первого вполне понятного замешательства сумели кое-как успокоить ополоумевших птиц и не только спастись самим, но и по врагу ударить. Часть диатритов рванули из огненного кольца прямо через пламя, благо что заметили огонь вовремя, пока пал разошелся не слишком широко. Но куда больше потащили птиц вниз по склонам, к пересохшим руслам Великой и Истреца. Диатримы, одуревшие от внезапно полыхнувшего пламени, слушались плохо - вопили, клекотали, но почему-то не пытались вырваться из хозяйских ручонок, и, даже полуослепшие, своих вожатых не трогали. Лишь раз Таши с торжеством увидел на фоне бушующего огня, как потерявшая всадника птица одним ударом клюва снесла голову карлику, который пытался загородить ей дорогу своей птицей, после чего обе диатримы развернулись и во весь опор кинулись к огненной стене - верно, пламя казалось им меньшим злом, нежели перемешанная с бревнами топляка вязкая грязь на дне русла, в которую птицы проваливались чуть ли не по брюхо.
Диатрима мчалась прямо на Таши, в пляшущем свете чудилось, что она сейчас взлетит на немощных крыльях и единым движением перемахнет огненную полосу. Наученный горьким опытом, Таши знал, что останавливать эту тварь почти бесполезно. Оставалось надеяться, что без седока птица сражаться не станет. Опалится в огне и назад повернет. В следующее мгновение Таши понял, что ошибался, и даже огонь не может так просто остановить разогнавшуюся хищницу.
Первая диатрима со всего разгона влетела в пламя. Взвихрились искры, стена огня на мгновение выросла чуть не выше хохлатой головы, а затем орущее чудовище пробило пламя и вырвалось в степь. Гладкие перья плотно прилегали к телу, не пушились - и огонь просто не успел охватить их. И уж тем более не боялись жара лапы, привыкшие к многочасовому бегу по камням раскаленных пустынь. Но все-таки, геройский рывок не прошел диатриме даром. Птица вдруг завертелась, подпрыгивая, словно танцующий журавль, метнулась в одну, потом в другую сторону споткнулась обо что-то и рухнула.
К ней тотчас ринулось несколько охотников - добивать.
Другие диатримы, не лишившиеся наездников, прорвались через пламя успешнее - карлики направляли их туда, где огонь был пониже. Но и их пламя не пощадило. Несколько диатрим в панике сбросили седоков и теперь заполошно метались из стороны в сторону, точно в этом надеялись найти спасение.
Прорвавшиеся сквозь пламя диатриты сшиблись в воинами Бойши.
Не на такой исход рассчитывал вождь, отдавая приказ подпалить степь; но и к подобному тоже был готов. Охотники торопливо утыкали толстенные загонные копья в землю, сводя их остриями в сторону налетающих диатрим; другие били из луков, надеясь поразить карликов-вожатых; третьи крутили ременные петли пращей, ожидая, что речные окатыши окажутся действенней стрел. Дюжие сыновья Свиола готовили ременные петли, надеясь если не в одиночку, то хотя бы втроем свалить заарканенную птицу.
Таши бесхитростно упер свое копье в землю. Рядом оказался Мугон, сильный охотник, лишь немногим уступавший мощью богатырю Туне. В руке Мугон крутил пудовый булыжник в ременной оплетке, с виду вроде как праща.
- Удержишь, парень? - крикнул Мугон в самое ухо Таши.
- Удержу.
Таши не отрываясь глядел на диатриму, которая мчалась прямо на них.
Пламя отражалось в круглых выкаченных глазах карлика, играло в желтых буркалах птицы; диатрима хрипло и торжествующе горланила, увидав наконец противника. Видела она, конечно, плоховато - но видела сама и, своенравная, неслась, не замечая оружия, которое в другой момент заставило бы ее приостановиться и нападать аккуратнее. Не обращая внимания на вопли седока, слишком поздно понявшего, куда его занесло, она наскочила на прижавшихся друг к другу двуногих. Тысячевековый опыт подсказывал ей, что мелкие, сопротивляясь, всегда прыгают навстречу удару, стараясь вцепиться в горло, вознесенное на недоступную высоту и закрытое пластами жестких перьев. И как велел беспрекословный опыт, она изогнула шею, готовясь в воздухе встретить противника, который немедленно станет едой.
Но встретила камень.
Таши, конечно, на ногах устоять не смог. Да и никто бы не смог, разве что сам великий Лар или очень сильный колдун. Все, что он смог - это в последний миг уклониться от низринувшегося с небес клюва, да удержать до последнего наклоненным копье. Но и этого оказалось достаточно.
Толстенное загонное копье, на которое полуслепая птица не обратила внимания, вошло ей в подгрудье. Таши никогда не смог бы на ровном месте достать ей до головы или хотя бы до глотки. Грудь диатримы прикрывала плотная броня из перьев, и вновь лишь собственный разгон птицы позволил примотанному кремню поразить ее. Хотя рана оказалась не только не смертельна, но даже почти и не опасна. Диатрима привыкла сбивать грудью преграду, а мощные пласты мышц давно превратились у нелетающей птицы в дополнительный щит.
Древко вывернулось из рук Таши. Его самого отбросило в сторону. Но драгоценное мгновение было выиграно и Мугон успел. Сильные руки охотника крутнули странное, неудобное оружие; такое против человека или Согнутого в ход не пустишь - мигом копьем пропорют, а вот против птицы пришлось в самый раз. Тяжелый камень описал дугу и, заставив крошечного владыку птицы отшатнуться, ударил ей в самое основание шеи, туда, где позвонки ближе всего подходили к коже. Выше Мугон попасть при всем желании не смог бы, но и здесь удар оказался роковым для почти неуязвимого страшилища. Хрустнули кости; клекот обернулся сиплым перханьем, птица пошатнулась. Голова бессильно мотнулась из стороны в сторону; и тут кто-то еще из охотников пустил меткую стрелу. Карлик опрокинулся набок - из покатого виска торчала тяжелая боевая стрела. Тело шлепнулось в пепел; а Мугон, раскрутив свой камень, грянул диатриме по шее вторично. Лапы чудовища подломились; она повалилась наземь.
Не везде удалось справиться так же лихо; несколько охотников погибло, сбитые ударами беспощадных клювов, часть диатритов ускакали-таки в темноту; но большинство одолевших пламенную преграду осталось лежать перед строем Бойшиного войска. Одуревшие от дыма пернатые плохо слушались карликов, не видели, куда бить клювами и, главное, не могли сберечь крошечного разумника, сидящего на спине. Карликов сшибали из пращи, пробивали стрелами, сдергивали вниз арканами и немедленно били, не давая уползти в темноту, где юркого малютку сумел бы найти разве что Ромар. И неважно, что большинство неуязвимых птиц утекло в степь, на спинах у них уже никого не было, а это значит, что грозное чудище стало отныне не страшнее простого, хоть и опасного зверя.
***
Тейко попал в тот отряд, которому выпало спуститься в речное русло со стороны Великой. Он шел, мрачно предвкушая, как посчитается с проклятым мангасом (приговор рода есть приговор рода, но ему, Тейко, думать по-своему никто не запретит!), как в одиночку завалит диатриму, и как сородичи воздадут ему хвалу. И Уника... вот тогда-то несчастная мангаска поймет, какой дурой была, им, Тейко, пренебрегая! Поймет, да поздно будет!
Он на нее и смотреть не станет. Зачем ему такая?.. Мало ли пригожих девок в роду. А уж вдовы из-за него и вовсе передерутся. Это же понимать надо: каждой лестно, чтобы не корявый какой сучок к ней вперся, а он, Тейко, молодой, красивый, с клювом добытой диатримы...
Тейко еще не успел придумать, на какое место он сумел бы пристроить громадный клюв длиной в локоть взрослого мужчины, когда отряд остановился.
Здесь, под откосом, у людей были кое-какие преимущества. Во-первых, диатримы не так ловко лазили вверх-вниз, как бегали по ровному месту; во-вторых, достать человека клювом на крутизне птицам было вовсе не просто; в третьих, бить птицам по ногам здесь было куда сподручнее, нежели на равнине. Поэтому Бойша и отправил на обрывы всего сотню охотников, оставив для сражения на равнине две.
Хвороста натаскать успели самую малость. Наверху завопили, загомонили карлики и заорали их птицы. А потом все вокруг внезапно осветилось; четко прорисовались пятна кустов на фоне трепещущего пламени - это Бойша зажигал сухую степь.
- Жги! - раздался приказ и Тейко с первого удара высыпал сноп искр в заранее подготовленный ком сухого ковыля.
От нетерпения Тейко облизнул пересохшие губы. Сейчас он всем покажет, что напрасно хвалили мангаса - подумаешь, трех баб до ворот довел! Чалох женщин спас, а Таши Чалоха бросил, и сам сбежал! Это все видели! Жаль его, Тейко, рядом не было... Будь он там, небось и Чалох живым вернулся бы...
Сейчас Тейко уже не помнил, что сам остался стоять за спинами охотников, когда Таши двинулся к воротам.
- Копья упира-а-ай! - не таясь, орали старшие охотники. Наверху, на крутизне, во всю слышался гомон, клекот и треск - это диатримы слепо ломили сквозь заросли, не разбирая дороги, одним лишь инстинктом чуя - надо бежать от огня. Куда лучше понимали это их вожатые - карлики.
- Лапы им руби! Копьем прикрывайся и поджилок руби! - надсаживаясь, орали справа и слева.
Тейко, как и Таши, стоял с толстым загонным копьем; рядом с ним оказалось трое или четверо охотников постарше, с топорами. Кое-кто ради такого случая успел пересадить кремневое лезвие рабочего топора на длинную рукоять топора боевого; на таких взирали с завистью - то-то удобно в схватке будет!
Над обрывом черными змеями взметнулись шеи диатрим. Птицы валили напролом, понукаемые зоркими хозяевами, на залитом тьмой склоне им было очень легко оступиться - и одна из птиц оступилась. Не выдержав тяжести, вывернулся камень, подломилась чудовищная лапа - и диатрима кубарем покатилась вниз, прямо под ноги охотникам. Прежде, чем она успела встать, заработали топоры и копья детей Лара. Памятуя слова вождя, били в глаза - ослепленная диатрима не противник, да и нельзя долго с одной птицей возиться - другие напирают.
Тейко к расправе не поспел: вовремя понял, что нельзя к врагу спиной поворачиваться. Пернатый силуэт, подсвеченный дальними кострами, вознесся над ним, и Тейко, хакнув от напряжения пхнул копьем спешащую к нему смерть. При таком ударе тяжеленное ратовище с иззубренным кремнем не смогло бы даже пробить скользкие перья, но и соскользнуть копью в сторону Тейко не позволил: успел упереть застроганную пятку в камень и диатрима, не сумев остановиться на крутизне, сама напоролась на преграду.
Почувствовав вошедший в тело камень, птица сиганула вверх, над головой Тейко мелькнули лапы, впустую загребающие воздух, вершковый коготь рванул из головы клок волос вместе с кожей. Клекот птицы слился с надрывным хрипом Тейко, а потом вся громада ухнула вниз, унося вырванное из рук копье.
Где-то должно было быть второе загонное копье - зря, что ли всю дорогу тащил на плече две жердины, но оно никак не попадалось под руку, Тейко безоружный метался, стремясь лишь уклониться от катящейся сверху птичьей лавы.
- Копья упира-ай!.. - натужно ревел чей-то голос и словно послушавшись команды, отыскалось копье, сам же положил на склон так, чтобы удобно было схватить.
Что творилось по сторонам, Тейко не очень видел, слышал лишь радостный посвист стрел - значит целы лучники, засевшие под каменным обрывом, сшибают с птичьих спин мелкую погань.
Вторую птицу взяли разом на два копья - кто пособил, Тейко и заметить не успел, гадина задергалась, отшвырнув Тейко в сторону. Приложило к камням крепко, но и то к добру, потому что в ту же секунду кувырнулось через бьющуюся тварь третье чудовище, и в той каше уже никто бы не уцелел.
Тейко с трудом приподнялся, ухватил топор, оброненный кем-то из старших охотников. Он уже видел, что лапы птицам так просто не перерубишь, но, когда мозолистая нога ступила совсем рядом, что было сил рубанул диатриме топором по голени. Всю силу вложил с этот удар - а только и успел, что просечь толстенную бугристую кожу. Оно и понятно - если так бегать, то неизбежно ноги набьешь. Да и кости птичьи упруги: нечеловеческая сила нужна, чтобы их сломать. И, все-таки раненая диатрима заорала дурным голосом, слепо ударяя клювом, скакнула, и Тейко, очутившийся сзади, саданул по той же лапе второй раз. Эх, кабы всегда можно было диатриму со спины бить! Острый рабочий топор, пересаженный на тяжелое топорище, пересек-таки сухожилие, лапа конвульсивно подогнулась, когтистые пальцы сжались, громадина запрыгала вниз на одной ноге, не умея ни остановиться, ни стать на больную ногу.
Рядом с Тейко уже почти никого не было. Люди вовремя сообразили, что грудью в грудь напор диатрим не остановишь. Отбегали, выпуская стрелы, норовя зайти сбоку, чтобы кремневый оголовок не скользил по плотным перьям. Диатримы, оступаясь на крутом склоне, скатывались к руслу; большинство повернуло не через Истрец, а через Великую, где ила оказалось куда меньше, да и противоположные берег был гол, точно камень-окатыш. Те же из диатрим, что первыми рванули через старицу, получили полной мерой.
Сухая корка проломилась; первые беглецы забились, пытаясь выбраться из зыбучей грязи. Людям там тоже пришлось несладко - но вывернулись как-то, исхитрились; били скатившихся на землю карликов пронзали копьями, разбивали черепа дубинами, втаптывали в ил ногами.
С той стороны, где расстилалось мертвое русло Великой, победа далась не так просто, но и там, пользуясь темнотой и неприятными противнику каменными россыпями, люди одолевали.
Тейко мало что не обеспамятовал от льющейся крови. В его руках снова было копье - то же самое, или новое где подобрал? Наконечник с копья давно слетел, оставшись в брюхе одного из несущихся с горы чудовищ, и Тейко орудовал ратовищем словно дубиной. Оказалось, что ими всего удобнее действовать: ежели приложить длинной жердью по слабому птичьему месту - основанию шеи. Жаль, что редко поворачивается бегунья спиной к врагу. Но уж тем пернатым, что, потеряв хозяев, пытались не биться, а бежать, немедленно доставался удар в спину: под перо, по сухожилиям, а потом находилась пара здоровяков с бревном на замахе и в кашу разбивали шею бьющейся птице.
Лукин Евгений
Херберт Фрэнк
Каргалов Вадим
Свержин Владимир
Пехов Алексей
Афанасьев Роман