Чтение 9–й страницы книги ~Демон Сократа~

Я колебался.

Жуткое предчувствие нового удара леденило меня, но я и отступить не
мог. В этот момент я ненавидел Юренева. Я должен был вытащить рюкзаки,
но... Я не мог шевельнуться. Меня сковывал ледяной страх.

Юренев вдруг встал.

Тщательно загасив сигарету, он неторопливо, ничего не страшась,
подошел ко мне, успокаивающе потрепал по плечу и наклонился к рюкзаку.

- Не делай этого!

Но он уже поднял рюкзак - и за руку, как ребенка, повел меня к пню.
Наверное, я выглядел как те геофизики, но все же сумел спросить:

- Тебя не ударило?

- Нет.

- Почему?

- Не спрашивай. Я не смогу сейчас этого объяснить, - он обнял меня за
плечи. - То, что мы увидели, очень важно. Андрей Михайлович будет
счастлив. Но ни о чем сейчас не спрашивай. И отдохни. Залезай в спальный
мешок и отдохни. У тебя легкий шок. Это пройдет.

А заночевали мы на своей поляне под лиственницей.

Сидя у костра, я нет-нет да и оборачивался в сторону темной террасы.
Что там, собственно, произошло, почему я полон такого постыдного мерзкого
страха? Я даже на Юренева не злился, хотя, в принципе, под удар меня
подставил он. Ночная короткая гроза отгрохотала над дальними отрогами
Курайского хребта, весь мир затопило тьмой. Ни звезды, ни Луны, даже
дальние зарницы погасли.

Я долго не мог уснуть.

Юренев спокойно храпел, а я лежал в темной палатке и не мог, не мог
побороть тайного страха. Чем же на самом деле занимаются сотрудники
Козмина? Поисками плазмоидов? Вздор! Отработкой НУС? Но при чем тут
выжженная поляна?

Юренев храпел.

Тьма египетская.

Я, наконец, медленно погрузился в сон.

Но было ли это сном?

Полог брезентовой палатки медленно осветился, как экран работающего
телевизора. Не могло быть поблизости ни фонарей, ни прожекторов, но полог
палатки осветился. По нему, как по мутному стеклу отходящего от перрона
вагона, потянулись легкие затейливые тени. Они все убыстряли и убыстряли
свой бег, становились все четче, сливались в странную вязь, в подобие
каких-то невероятных письмен. В их непоколебимом беге что-то менялось,
вязь превращалась в смутный рисунок, в некое лицо, отчаянно мне знакомое.
Но я не мог вспомнить - чье это лицо?

Я ничего не мог вспомнить. Я не мог даже пошевельнуться. Я умирал. Я
знал, что я умираю. Меня заполняла мертвая боль. И безостановочно била в
сознание странная далекая птичья речь, отливающая металлом. Я не понимал
слов. Я знал, что сейчас я умру. Я уже почти умер. Меня затопило убивающей
болью. Я задыхался. Вскрикнуть! Вскрикнуть! Шевельнуть хоть какой-то
мышцей! Вырваться из смерти!

Не знаю, как это получилось, но я сумел вскрикнуть.

Это меня спасло.

Тьма египетская. Юренев храпел. Полог палатки был темен, значит,
невидим. Сердце мое колотилось, как овечий хвост. Бессмысленно шаря вокруг
руками, я выполз из мешка, потом из палатки.

Что это было?

...Даже сейчас, в Городке, вспоминая ту алтайскую ночь, я побледнел
как от боли.

Стараясь не торопиться, я продрался сквозь колючие кусты и увидел
освещенный солнцем овраг. Ну их всех к черту - и Юренева, и чокнутого
Козмина, и Ию! Вот она, деревянная лестница, и трава, и покой без обмана.

Где-то рядом хрустнул сучок. Я оглянулся.

Возле сухой коряги, в пяти шагах от меня, стояла Ия.

7. ИЯ

- Тухтур-бухтур, - пробормотал я. - Что ты здесь делаешь?

Ия рассмеялась.

- Это бы я должна спросить...

Я не сводил с нее глаз.

Овальное, удивительно правильное лицо, чуть вьющиеся волосы, нежная
ровная кожа. Я помнил ее кожу даже на вкус. И вот странно: Ия, кажется,
помолодела. Конечно, я знаю, так не бывает, но прошло два года с того
момента, как я с нею распрощался, а она выглядела моложе, чем два года
назад. Вязаное светлое платье легко облегало ее грудь, бедра. Когда-то на
шее Ии обозначилась первая морщинка, я хорошо ее помнил, потому что
целовал не раз, но сейчас шея была ровная, загорелая...

- Иди сюда.

Я подошел.

- Что с тобой? - Ия внимательно глянула мне в глаза.

- Не знаю... Так, ерунда...

- Ты выглядишь так, будто вдруг потерял силы, - глаза Ии, голубые до
синевы, манили, радовались. Если бы не копейка, лежащая в кармане моей
рубашки, я бы подумал - никогда мы с нею не разлучались. Но, к сожалению,
мы разлучались, я это помнил. И она помнила, иначе не заговорила бы так:

- Я прочитала твой роман. Мне понравилось. Но почему ты вдруг решил
описать чукчей?

Я нахмурился.

- Я писал о юкагирах. Чукчи там ненадолго появляются, в третьей
части.

- Все равно появляются, - она усмехнулась. - Семнадцатый век. Почему
ты занялся именно этим веком?

- Он казался мне просторным.

- Теперь ты так не думаешь?

- Пожалуй.

Я отвечал автоматически. Мучило меня совсем другое. Я никак не мог
понять: как можно натянуть такое узкое платье? Может, сзади у него есть
молния?

Вслух я спросил:

- Ты тоже считаешь, что писать о прошлом необязательно?

- Это не имеет значения.

- Для кого?

- Для меня, - сказала она открыто. - Ты ведь не обидишься?

Я обиделся.

Не вставая с коряги, Ия протянула руку.

- Садись.

И легонько провела тонким пальцем по моему виску:

- Ты постарел. А может, возмужал. Не знаю, как точнее. В любом случае
это тебя не портит.

- Ты нисколько не постарела. Это тебя тоже не портит.

- Ты звонил мне?

Я кивнул.

- А Андрею Михайловичу?

Я кивнул.

Она не стала спрашивать, почему я не дозвонился. Он сказала нечто,
поразившее меня:

- Я живу у Андрея Михайловича.

Я вспыхнул.

- У Козмина?

И возмутился:

- Почему же меня все направляли к Юреневу?

Ия улыбнулась и взяла меня за руку.

- Ты хочешь все узнать сразу. Так не бывает.

Все это время она внимательно, нисколько не скрывая своего интереса,
изучала меня. Не нагло, как Юренев, но внимательно, очень внимательно,
вникая в любую мелочь. Что-то ее беспокоило. Я чувствовал: что-то ее
беспокоит. Потом она вдруг вздохнула и ткнула пальцем в карман моей
рубашки:

- Все еще носишь эту копейку?

Я растерялся.

- Откуда ты знаешь, что она в кармане?

- Неважно.

Она вытянула руку, разжала ладонь - и я увидел на ладони копейку.
Схватился за карман, но Ия сказала:

- Не ищи и не пугайся. Это та самая монетка.

И добавила печально:

- Ты нам здорово помешал... Там, на Алтае...

Легким движением она подбросила копейку. Сверкнув, копейка упала в
ручей.

- Фокусники, - пробурчал я неодобрительно.

- Оставь, - она опять внимательно изучала меня. - Почему ты все-таки
взялся за чукчей?

- Я уже говорил, не за чукчей, за юкагиров. Меня интересовали первые
русские в Сибири. С юкагирами они столкнулись раньше, чем с чукчами.