предводителя, они уберутся восвояси. Но блестевший то тут, то там среди
рыжих веток металл показывал, что враги замаскировались и ждут лишь ночи,
чтобы взять приступом рытвину, где оборонялся Конрад. Он с тоской
посмотрел на небо. Тусклая Москита теряла и ту жалкую яркость, с какой
пробиралась по небу днем. Наступал вечер - вероятно, последний вечер в его
и Кристиана жизни. Конрад в отчаянии и бешенстве воззвал к Внутреннему
Голосу - что делать? Но Внутренний Голос потерянно молчал: он не знал, что
делать. Мальчик по-прежнему лежал с закрытыми глазами, без памяти, с
бледных щек скатывались капельки пота, он тоже не мог что-либо
посоветовать. "Навязался ты на мою голову, - с грустной нежностью подумал
Конрад. - И тебя не спасу, и сам погибну". Он посмотрел вверх. О том,
чтобы искать спасения внизу, не приходилось и думать, там были разъяренные
солдаты. Но, может, удастся прокрасться наверх с мальчиком на руках? Не
найдется ли там неожиданного пути к спасению?
полной скорости - со втянутыми крыльями. Это была обычная боевая машина на
двоих: Конрад увидел в кабине водителя и стрелка с импульсатором.
Стреломобиль пролетел и мигом пропал вдали. Видимо, пассажиры что-то
заметили, машина повернула назад, выбросила крылья и стрекозой зависла над
холмом. "Будет меня обстреливать", - со страхом подумал Конрад, но из
кустов прожужжали импульсы по машине - и стрелок в стреломобиле провел
резонансным лучом по кустам. Конрад услышал крики, из кустов по машине
било уже с десяток лучей, отчетливо видных в красноватом сумраке вечера.
Затем из-за холма вынырнули еще стреломобили и выбросили наружу крылья.
Сумрак сгущался, и все отчетливей становились лучи с земли и на землю.
Конрад весь сжался, чтобы сражавшиеся его не заметили. Если бы удалось так
продержаться до полного захода Москиты, можно было надеяться, что в пылу
сражения мятежники его потеряют, а солдаты не заметят. Но издалека донесся
трубный рев, над холмами показался летающий монах и сделал два круга в
вышине. По летающему монаху обе стороны старались не импульсировать, он
только криком, а не оружием участвовал в сражении. Отец - Конрад это
хорошо запомнил, - однако, часто говаривал: "Больше всего боюсь этих
крылатых бестий, ибо они все до одного - порождения сатаны".
Пустероде. Только у него так мрачно сияли на плечах фонарики погон, только
ему могли принадлежать пятикружковые могучие крылья. Антон Пустероде,
видимо, служил в правительственных войсках, ибо, заметив труп Фигероя, он
радостным ревом оповестил своих, что предводитель мятежников сражен.
Конрад еще плотней приник к грунту. Если нашли труп Фигероя, то должны
искать его убийцу. Внутренний Голос пискнул было, что правительство хорошо
наградит убийцу своего главного врага и что поэтому больше не надо
прятаться. Но Конрад не внял Внутреннему Голосу и, точно, в следующую
минуту убедился, что сомнения его обоснованны. Летающий монах разглядел
Конрада и дико завопил, что сын механика обнаружен и его надо хватать. Из
двух стреломобилей, зависших над холмом, вывалились солдаты и кинулись к
яме, где затаился Конрад. Летающий монах кружил низко, показывая им, куда
бежать. Конрад повернулся к Кристиану. Мальчик открыл и снова закрыл
глаза, что-то шепнул. Он умирал, это было явно. Конрад встал во весь рост.
выдал полный импульс.
беспутного юноши, бежавшего от недоброго отца - был пейзаж вечернего
сражения на высоком каменистом холме: вспыхивающие длинными нитями
смертоносные лучи с земли и на землю, рушащийся на Конрада с пронзительным
клекотом импульсированный летающий монах Антон Пустероде и два бегущих
солдата, не успевших спасти своего крылатого соглядатая, но прибывшие как
раз вовремя, чтобы расправиться с самим Конрадом.
проснулся.
выплывала из-за горизонта. Мир был уныл. От долгого сидения на холодном
камне тело свело. Конрад потянулся.
сне. Но разве так бывает, чтобы во сне приснилось, что видишь другой сон?
голову над законами сновидений. Но его одолела досада - он видел два
нехороших сна, возможно, даже один сон в другом, но что происходило в тех
сновидениях, вспомнить не мог. Были приключения, удивительные события, но
какие, черт побери? Было плохо, даже очень плохо - вот и все, что он
помнил о них. Конрад посмотрел на развилку дорог. Все три дороги казались
одинаковыми, но на двух с ним случилось несчастье. Он не чувствовал себя в
силах сделать хотя бы шаг к ним. Правда, несчастья произошли во сне, а не
наяву, но ведь и сны бывают вещими. Но надо было идти, он задумал достичь
удачного будущего, а на пустой развилке не виделось никакого будущего -
просто скучное, пустое, ничего не выражающее и ничего не сулящее местечко.
Для уверенности он обратился к своему неизменному наставнику - Внутреннему
Голосу. Правильно ли он поступит, выбирая теперь среднюю дорогу?
Внутренний Голос был из породы агитаторов, он не просто советовал и
наставлял, а требовал, настаивал, горячо убеждал, Конрад знал его лишь
таким. Но сейчас Голос только убежденно прозвенел: "Средняя - это истинно
твоя счастливая дорога".
дороге - средней.
шла явно не в Анатру, а в сторону от города. Ни на дальнем, ни на близком
расстоянии от столицы не было ничего, что манило бы к себе: ни крупных
городов, хоть отдаленно напоминающих Анатру с ее огромным населением почти
в тысячу человек, ни больших заводов. Все промышленные предприятия - их
отец называл почему-то кустарными мастерскими; название, по всему,
выражало особенное уважение - располагались в Анатре. Правда, была еще
долина Альдонсы с ее обширной пещерой, где уже больше ста лет возились с
поврежденным при посадке звездолетом, и Альдонса была как раз где-то там,
куда шел Конрад. Но к пещере и близко не подпускали, да и что делать у
звездолета человеку, ничего не понимающему в древней космической технике -
в ней, так говорил отец, теперь и сами механики не разбираются.
он, поссорившись с отцом и удрав из дому, поступил не лучшим образом.
Впереди - он все определенней удалялся от столицы - не светило радужным, а
окружающее было таким, что впору ругаться, а не радоваться. Воздух
затянула багровая дымка. Тусклая Москита превратилась во что-то темное,
потянуло вечерним холодом, хотя до вечера было еще не близко. А дорога
превратилась в полосу препятствий: нигде на равнине не виделось столько
ям, сколько зияло на ней, и нигде не было навалено столько валунов,
сколько вместила она. И Конрад, падая духом от бесперспективности,
запросил Внутренний Голос, не пора ли возвращаться и просить у отца
прощения, на что Внутренний Голос недовольно ответствовал: "Иди как
идешь!"
стрекозами покружились над Конрадом, потом сели на дорогу - один впереди,
другой позади Конрада. Из передней машины вышел высокий, красивый мужчина,
Конрад сразу узнал его: портреты этого человека, Марка Фигероя, были
развешаны на дорогах, правительство за доставку его живым или мертвым
сулило почти состояние. Из второй машины выбрался вооруженный
импульсатором солдат и бравый офицер, и его Конрад узнал: за этого
человека, Франциска Охлопяна, друга и правую руку вождя мятежников, тоже
обещался солидный куш.
ответил приблизившийся Франциск Охлопян:
презренный солдат правительства, закамуфлированный под мирного прохожего.
Если позволишь мне дать ему разок-другой по уху, он мигом признается, что
шпионит в пользу проклятого майора Шурудана.
служил в войсках правительства. Я не люблю правительства.
голосом. - Но я уже не министр экономики. Подлый интриган майор Шурудан,
которого мы все - и ты, надеюсь, тоже - дружно ненавидим, возмутительно и
незаконно выставил меня из правительства. За это он поплатится своей
головой. Беру тебя, парень, к себе. Господин Охлопян, выдайте ему запасной
импульсатор. Ты умеешь пользоваться оружием? Отлично. Полетишь в моем
стреломобиле, будешь охранять меня от нападения в воздухе.
Франциск Охлопян, вручая Конраду импульсатор. - Тебе не кажется, что так
было бы надежней?
случай поспешно отдалился от человека, которого называли правой рукой
вождя мятежников.
группке Фигероя прибывало подкрепление - три летающих монаха. Впереди
мощно махал крыльями широкоплечий верзила с такими яркими фонариками на
плечах, что их можно было разглядеть и за километр. И крылья у него
выделялись: из пяти, а не из трех пластмассовых дисков каждое, да и диски