Пальмы, магнолии, орхидеи. Да-да, так просто растут орхидеи - распускаются
по ночам. Песчаная дорожка. Я бегу по ней, спотыкаюсь, падаю, плачу. Меня
поднимает женщина. У нее злое лицо. Мы идем с ней к морю. Она держит меня
за руку. Больно. Море очень теплое, а песок горячий. Вам приходилось
видеть непонятные сны? Такие, что даже не знаешь, откуда они взялись?
мужчина немного прошел вперед и свернул в первую же парадную. Все стало
ясно: за мной следили, причем примитивно - визуальным способом.
без всякого прикрытия. Но я сильно сомневался, чтобы люди Августа работали
так прямолинейно. Во всяком случае портрет мужчины зафиксирован в
зажигалке и завтра его личность установят.
никогда не была в пустыне. Ровная, как стол. Барханов нет. До горизонта -
серый песок. Дует ветер, и песок змеится под ногами. Шипит. А потом -
вскидывается столбиком. И далеко, у самого неба, - озеро, чистое-чистое,
серебряное. Там - вода. И мне кто-то говорит сзади: "Мираж". И голос очень
знакомый.
сзади. Я решил больше не обращать на него внимания.
Анна.
не могу же я видеть во сне то, чего никогда не видела в жизни. Нет. Это
ненормально. Сейчас никто не видит снов. Вы знаете, я ходила к врачу. Он
провозился со мной целый день. Надел шлем, и вижу - то свет, то тьма, то
пятна цветные плавают. И я должна была говорить, что вижу. Совсем меня
замучил. А потом сказал, что это - воспоминания о детстве. А какие могут
быть воспоминания, если я родилась здесь, в городе, и всю жизнь жила
только в нем.
потом, во сне они преобразовались...
Спектакли? Ненавижу наши Спектакли!
переубедить ее я. - Даже трудно отличить, где голограмма, а где -
реальность.
до последней. Вот вы сначала чувствовали, что это выдумка?
вами.
голову.
дергающимися юнцами. Водители рулили лоб в лоб. Сближались они
стремительно. Анна прижалась к моему локтю. За несколько метров до
неминуемого столкновения включились автопилоты, и машины, резко вильнув в
стороны, прошли буквально в сантиметре друг от друга. Отлетев в
противоположные концы улицы, такси развернулись и опять, наращивая
скорость, понеслись навстречу.
вероятность, что автопилот не сработает.
с телевизионной башни. У кого откажет. И я прыгала. Что с вами, Павел?
веселье, которые я испытал в Спектакле.
люди и картонные декорации. Куклы на пружинах. Взрослые младенцы
развлекаются пустышками. И словно никто не видит. В газетах - слюни, по
радио - идиотская патока. Приезжают инспекторы, вот вы, например, -
одобряют. Бенедикт как-то уламывает. Он всех уламывает, Павел! Взяли бы и
запретили!
несколько общин в Канаде - около десяти тысяч человек. Руководители общин,
духовные отцы Саймон и Арпангейль, называвшие себя архангелами, кстати,
оба выпускники технического колледжа, магистры наук, частью купили, частью
смонтировали сами волновой генератор для направленной передачи эмоций. Им
удалось составить коды различных экстатических состояний и довольно чисто
вложить их в усилители. Каждый вечер проводился час молитвы. Я и сейчас
будто вижу, как тысячи людей стоят на коленях на залитой водой плантации,
в расползающейся, мокрой земле и, дергаясь, словно эпилептики, воздев руки
к небу, возносят восторженную молитву задрапированному под часовню
генератору с золотым крестом на вершине, а два архангела в белых мантиях,
куда была вшита иридиевая мозаика для изоляции, упираясь головами в
низкое, кровавое солнце, торжественно и величаво благословляют покорную
паству.
готовы на все - жили в землянках, работали по двадцать часов в сутки без
еды, в грязи, в ледяной воде, окучивая голубые марсианские маки, которые
громадными партиями шли на экспорт в Китай, расценивались на вес золота.
Они отдавали жен, детей, могли убить кого угодно, чтобы испытать еще раз -
хотя бы один-единственный раз - блаженство господней любви.
слепые, и грязь текла по бескровным лицам, вот тогда я испытал точно такое
же чувство легкости и веселья, а вслед за этим - огромного,
всепоглощающего, нечеловеческого счастья.
воздухе, задевая крыши, вращались два исполинских серебряных шара. Оттуда
лилась музыка.
же, с ума сойти - волновой генератор.
пять утра вышел из дома. Встречу назначили на квартире у Августа, и я
хотел избавиться от наблюдателя, кем бы он ни был. Поэтому я взял такси и
поехал в Южный район. Вчерашнего мужчины на улице не было, но какой-то
ранний прохожий сел вслед за мной в машину, и она, следуя в некотором
отдалении, стала повторять мой маршрут. Фотографировать на таком
расстоянии не имело смысла.
самостоятельный город с собственными предприятиями, больницами и
кинотеатрами. Стодвадцатиэтажные дома, разделенные садами через каждые
шесть ярусов, поднимались на горизонте. Утреннее оранжевое солнце стояло
над ними. На вершинах пирамид посверкивали башенки связи. Подрулив к их
подножию, я вошел в лифт и через десять минут, оказался на площадке
междугородной аэробусной станции.
прошептал что-то в наружный карман.
на громадные серебряные капли. Начинало припекать. С пятисотметровой
высоты город, затянутый утренним туманом, не проглядывался.
Позади меня на стене красовался, стереоплакат - молодой парень, подняв
щиток шлема, шагал по красной пустыне. Брови его были сдвинуты,
непреклонные глаза устремлены вдаль. Перед ним, смешно подпрыгивая, пробуя
песок длинным клювом, перекатывался чибис.
марсианскую Аркадию хватало: отбирали одного из десяти.
Дягилева - сразу после появления песчанок, которых сгоряча объявили
разумными обитателями Марса. Бактериологи, направленные в пустыню
высаживать штаммы для освобождения кремний-связанной воды, клялись, что
через двадцать лет в Аркадии появится настоящее озеро, а через пятьдесят -
на всем Марсе можно будет дышать без шлема, как тот парень на плакате.
Потом, в карантине, я четыре дня рассказывал им о своей работе, они
слушали, разинув рты, а я им завидовал: они занимались большим и чистым
делом, они работали в будущем Земли, я же - в ее прошлом.
нормальной жизнью. На мою долю выпадали в основном эксцессы...
объяснил, что мне нужно. Значительное лицо вытянулось.