заметно уменьшилось. Самое же главное - на протяжении 85 года изменился
сам характер эпидемии. Собственно, это явление уже нельзя назвать
эпидемией. Какие бы то ни было закономерности ("цепочки отказов",
географические концентрации) исчезли. Теперь отказы носят совершенно
случайный, единичный характер, причем мотивировки типа А и Б вообще не
встречаются, а превалируют ссылки на поправку. Видимо, поэтому нынешние
врачи вообще не рассматривают отказы от фукамизации как проявления
фукамифобии. Замечательно, что многие женщины, в свое время категорически
отказавшиеся от фукамизации и принимавшие активное участие в движении за
поправку, ныне совершенно потеряли интерес к этому вопросу и при родах
даже не пользуются правом ссылаться на поправку. Из женщин, отказавшихся
от фукамизации в период 81-85 годов, при следующих родах отказались едва
12 процентов. Третий отказ от фукамизации - это и вообще полная редкость:
за 15 лет зарегистрировано всего несколько случаев.
обычно объясняется хорошо известными психосоциальными факторами.
Современный человек приемлет только те ограничения и обязательства,
которые вытекают из морально-этических установок общества. Любое
ограничение или обязательство иного рода воспринимается им с ощущением
(неосознанной) неприязни и (инстинктивного) внутреннего протеста. И
естественно, что, добившись добровольности в вопросе о фукамизации,
человек утрачивает основание для неприязни и начинает относиться к
фукамизации нейтрально, как к любой обычной медицинской процедуре.
подчеркиваю и возможность иной интерпретации - представляющей интерес к
рамках темы 009. А именно: вся изложенная выше история возникновения и
исчезновения фукамифобии прекрасно истолковывается как результат
целенаправленного, хорошо рассчитанного воздействия некоей разумной воли.
"синдрома пингвина". (См. мой рапорт-доклад N 011/99).
рапорт-доклад Тойво Глумова произвел в моем сознании ту подвижку, которая
и привела меня в конце концов к Большому Откровению. Причем, как ни
забавно звучит сейчас, сдвиг этот начался с того непроизвольного
раздражения которое вызвали у меня грубые и недвусмысленные намеки Тойво
на якобы зловещую роль "вертикалистов" в истории поправки. В оригинале
рапорта этот абзац украшен мною жирными отчеркиваниями; я прекрасно помню,
что собирался тогда устроить Тойво взбучку за неумеренное фантазирование.
Но тут до меня дошли сведения о визите Колдуна в Институт Чудаков, меня
наконец осенило, и мне стало не до взбучек.
поговорить. Во-первых, у меня не было никаких предложений. А во-вторых, я
не знал, с кем мне теперь можно поговорить, я с кем уже нельзя. Много
позже я спрашивал своих ребят: не показалось ли им что-нибудь странным в
моем поведении в те жуткие (для меня) апрельские дни 99 года. Сандро тогда
был погружен в тему "Рип Ван Винкль" и сам пребывал в состоянии
ошеломления, а потому ничего не заметил. Гриша Серосовин утверждал, будто
я тогда был особенно склонен отмалчиваться и на все инициативы с его
стороны отвечал загадочной улыбкой. А Кикин есть Кикин: ему уже тогда было
"все ясно". Тойво же Глумова мое тогдашнее поведение, безусловно, должно
было бесить. И бесило. Однако я и в самом деле не знал, что мне делать!
Одного за другим я гнал своих сотрудником в Институт Чудаков и каждый раз
ждал, что из этого получится, и ничего не получалось, и я гнал следующего
и снова ждал.
уверенности, что он вернется.
напросился ко мне на чашку чая и целый вечер занимался воспоминаниями,
болтая сущие пустяки.
Пеше (на реке Пеше, впадающей в Чешскую губу Баренцева моря) появились
какие-то чудовища, вызвавшие взрыв паники среди населения поселка.
Аварийная группа направлена, расследование проводится.
происшествия кого-нибудь из своих инспекторов. Я послал Тойво.
действиях в Малой Пеше утрачен. Во всяком случае, мне не удалось его
обнаружить. Между тем мне очень хотелось бы показать по возможности
подробно, как Тойво проводил это расследование, и потому придется мне
прибегнуть к реконструкции событий, основываясь на собственной памяти и на
беседах с участниками этого происшествия.
последующие) содержит, кроме совершенно достоверных фактов, еще и
кое-какие описания, метафоры, эпитеты, диалоги и прочие элементы
художественной литературы. Все-таки мне надо, чтобы читатель увидел перед
собою живого Тойво, каким я его помню. Тут одних документов не достаточно.
Если угодно, впрочем, можно рассматривать мои реконструкции как
свидетельские показания особого рода.
этому поселку в четвертом часу утра. Сонно. Мирно. Пусто. Десяток
разноцветных крыш полукругом, заросшая травой площадь, несколько стоящих
вразброс глайдеров, желтый павильон у обрыва над рекой. Река казалась
неподвижной, очень холодной и неприветливой, клочья белесого тумана висели
над камышами на той стороне.
Лицо его показалось Тойво знакомым, и ничего удивительного в этом не было:
Тойво знал многих аварийщиков, наверное каждого второго.
здесь было холодное. На аварийщике была уютная куртка с множеством
специальных карманов, с гнездами для всяких баллонов, регуляторов,
гасителей, воспламенителей и прочих предметов, необходимых для исправного
несения аварийной службы.
Правильно. Базиль. Что это вы так долго?
принимает, его выбросило в Нижней Пеше, и пришлось ему взять глайдер и
лететь лишних сорок минут по-над рекой.
Понимаете, они в панике эту нуль-кабину свою до такой степени
изуродовали...
существенного не нашли и отбыли домой делать анализы. Меня оставили, чтобы
я никого не пускал, и я все это время чинил нуль-кабину.
утилитарная архитектура, натурированная органика, ядовито-яркие краски -
от старости. Вокруг каждого коттеджа - непроглядные кусты смородины,
сирени, заполярной клубники, а сразу же за полукольцом домов - лес, желтые
стволы гигантских сосен, серо-зеленые от тумана хвойные кроны, а над ними,
уже довольно высоко, - багровый диск солнца на северо-востоке...
видимо, вон из того коттеджа и поползла во все стороны... - Базиль стал
показывать руками. - На кустах, на траве, кое-где на верандах осталась
подсохшая слизь, какая-то чешуя, комья чего-то такого...
туман над рекой стоял.
нет, вон в том домике, крайнем, на берегу, благополучно процветает в
высшей степени пожилая особа, которая и не подумала удирать...
Представляете? Кругом паника, все мечутся в ужасе, дверцу нуль-кабины
выворотили с корнем, а ей хоть бы хны... Прилетаем мы, разворачиваем свои
боевые порядки, шашки наголо, багинеты примкнуты, и вдруг она выходит на
крыльцо и этак строго просит нас вести себя потише, потому что своим
галдежом мы мешаем ей спать!..
Черепнин Владимир
Конан-Дойль Артур
Конан-Дойль Артур
Сапковский Анджей
Шилова Юлия
Акунин Борис