Чтение 9–й страницы книги ~Понедельник начинается в субботу~

- А почему бы и не рассматривать? - осведомился он. - Были случаи,
когда накапливали.

Я пожал плечами.

- Уверяю вас, такая мысль не могла бы придти мне в голову... То есть
что я говорю - не могла бы, она действительно не приходила!..

Лейтенант долго молчал. Юный Ковалев взял мой паспорт и снова
принялся его рассматривать.

- Даже как-то странно предположить... - сказал я растерянно. -
Совершенно бредовая затея... Копить по копейке... - Я снова пожал плечами.
- Тогда уж лучше, как говорится, на паперти стоять...

- С нищенством мы боремся, - значительно сказал лейтенант.

- Ну правильно, ну естественно... Я только не понимаю, при чем тут я,
и... - я поймал себя на том, что очень много пожимаю плечами, и дал себе
слово впредь этого не делать.

Лейтенант снова изнуряюще долго молчал, разглядывая пятак.

- Придется составить протокол, - сказал он наконец.

Я пожал плечами.

- Пожалуйста, конечно... Хотя... - я не знал, что, собственно,
"хотя".

Некоторое время лейтенант смотрел на меня, ожидая продолжения. Но я
как раз соображал, под какую статью уголовного кодекса подходят мои
действия, и тогда он придвинул к себе лист бумаги и принялся писать.

Юный Ковалев вернулся на свой пост. Лейтенант скрипел пером и часто
со стуком макал его в чернильницу. Я сидел, тупо рассматривая плакаты,
развешенные на стенах, и вяло размышлял о том, что на моем месте
Ломоносов, скажем, схватил бы паспорт и выскочил в окно. В чем,
собственно, суть? - думал я. Суть в том, чтобы человек сам не считал себя
виновным. В этом смысле я не виновен. Но виновность, кажется, бывает
объективная и субъективная. И факт остается фактом: вся эта медь в
количестве семидесяти четырех копеек юридически является результатом
хищения, произведенного с помощью технических средств, в качестве каковых
выступает неразменный пятак.

- Прочтите и подпишите, - сказал лейтенант.

Я прочел. Из протокола явствовало, что я, нижеподписавшийся Привалов
А.И., неизвестным мне способом вступил в обладание действующей моделью
неразменного пятака образца ГОСТ 718-62 и злоупотребил ею; что я
нижеподписавшийся Привалов А.И., утверждаю, будто действия свои производил
с целью научного эксперимента, без каких-либо корыстных намерений; что я
готов возместить причиненные государству убытки в размере одного рубля
пятидесяти пяти копеек; что я, наконец, в соответствии с постановлением
соловецкого горсовета от 22 марта 1959 года, передал указанную действующую
модель неразменного пятака дежурному по отделению лейтенанту Сергиенко
У.У. и получил взамен пять копеек в монетных знаках, имеющих хождение на
территории Советского Союза. Я подписался.

Лейтенант сверил мою подпись с подписью в паспорте, еще раз тщательно
пересчитал медяки, позвонил куда-то с целью уточнить стоимость ирисок и
примусного ершика, выписал квитанцию и отдал ее мне вместе с пятью
копейками в монетных знаках, имеющих хождение. Возвращая газеты, спички,
конфеты и ершик, он сказал:

- А воду вы, по собственному вашему признанию, выпили. Итого с вас
восемьдесят одна копейка.

С гигантским облегчением я рассчитался. Лейтенант, еще раз
внимательно пролистав, вернул мне паспорт.

- Можете идти, гражданин Привалов, - сказал он. - И впредь будьте
осторожнее. Вы надолго в Соловец?

- Завтра уеду, - сказал я.

- Вот до завтра и будьте осторожнее.

- Ох, постараюсь, - сказал я, пряча паспорт. Затем, повинуясь
импульсу, спросил, понизив голос: - А скажите мне, товарищ лейтенант, вам
здесь, в Соловце, не странно?

Лейтенант уже смотрел в какие-то бумаги.

- Я здесь давно, - сказал он рассеянно. - Привык.

- А вы сами-то верите в привидения?

- спросил лектора один из слушателей.

- Конечно, нет, - ответил лектор и

медленно растаял в воздухе.

Правдивая история

До самого вечера я старался быть весьма осторожным. Прямо из
отделения я отправился домой на Лукоморье и там сразу же залез под машину.
Было очень жарко. С запада медленно ползла грозная черная туча. Пока я
лежал под машиной и обливался маслом, старуха Наина Киевна, ставшая вдруг
очень ласковой и любезной, дважды подъезжала ко мне с тем, чтобы я отвез
ее на Лысую гору. "Говорят, батюшка, машине вредно стоять, - скрипуче
ворковала она, заглядывая под передний бампер, - говорят, ей ездить
полезно. А уж я бы заплатила, не сомневайся..." Ехать на Лысую гору мне не
хотелось. Во-первых, в любую минуту могли приехать ребята. Во-вторых,
старуха в своей воркующей модификации была мне еще неприятнее, нежели в
сварливой. Далее, как выяснилось, до Лысой горы было девяносто верст в
одну сторону, а когда я спросил бабку насчет качества дороги, она радостно
заявила, чтобы я не беспокоился, - дорога гладкая, а в случае чего она,
бабка, будет сама машину выталкивать. ("Ты не смотри, батюшка, что я
старая, я еще очень даже крепкая".) После первой неудачной атаки старуха
временно отступила и ушла в избу. Тогда ко мне под машину зашел кот
Василий. С минуту он внимательно следил за моими руками, а потом произнес
вполголоса, но явственно: "Не советую, гражданин... мнэ-э... Не советую.
Съедят", после чего сразу удалился, подрагивая хвостом. Мне хотелось быть
очень осторожным, и поэтому, когда бабка вторично пошла на приступ, я,
чтобы разом со всем покончить, запросил с нее пятьдесят рублей. Она тут же
отстала, посмотрев на меня с уважением.

Я сделал ЕУ и ТО, с величайшей осторожностью съездил заправиться к
бензоколонке, пообедал в столовой N11 и еще раз подвергся проверке
документов со стороны бдительного Ковалева. Для очистки совести я спросил
у него, какова дорога до Лысой горы. Юный сержант посмотрел на меня с
большим недоверием и сказал: "Дорога? Да что вы говорите, гражданин? Какая
же там дорога? Нет там никакой дороги". Домой я вернулся уже под проливным
дождем.

Старуха отбыла. Кот Василий исчез. В колодце кто-то пел на два
голоса, и это было жутко и тоскливо. Вскоре ливень сменился скучным мелким
дождиком. Стало темно.

Я забрался в свою комнату и попытался экспериментировать с
книгой-перевертышем. Однако в ней что-то застопорило. Может быть, я делал
что-нибудь не так или влияла погода, но она как была, так и оставалась
"Практическими занятиями по синтаксису и пунктуации" Ф.Ф.Кузьмина, сколько
я ни ухищрялся. Читать такую книгу было совершенно невозможно, и я попытал
счастья с зеркалом. Но зеркало отражало все, что угодно, и молчало. Тогда
я лег на диван и стал лежать.

От скуки и шума дождя я уже начал было дремать, когда вдруг зазвонил
телефон. Я вышел в прихожую и взял трубку.

- Алло...

В трубке молчало и потрескивало.

- Алло, - сказал я и подул в трубку. - Нажмите кнопку.

Ответа не было.

- Постучите по аппарату, - посоветовал я. Трубка молчала. Я еще раз
подул, подергал шнур и сказал: - Перезвоните с другого автомата.

Тогда в трубке грубо осведомились:

- Это Александр?

- Да, - я был удивлен.

- Ты почему не отвечаешь?

- Я отвечаю. Кто это?

- Это Петровский тебя беспокоит. Сходи в засольный цех и скажи
мастеру, чтобы мне позвонил.

- Какому мастеру?

- Ну, кто там сегодня у тебя?

- Не знаю...

- Что значит - не знаю? Это Александр?

- Слушайте, гражданин, - сказал я. - По какому номеру вы звоните?

- По семьдесят второму... Это семьдесят второй?

Я не знал.

- По-видимому, нет, - сказал я.

- Что же вы говорите, что вы Александр?

- Я в самом деле Александр!

- Тьфу!.. Это комбинат?

- Нет, - сказал я. - Это музей.

- А... Тогда извиняюсь. Мастера, значит, позвать не можете...

Я повесил трубку. Некоторое время я стоял, оглядывая прихожую. В
прихожей было пять дверей: в мою комнату, во двор, в бабкину комнату, в
туалет и еще одна, обитая железом, с громадным висячим замком. Скучно,
подумал я. Одиноко. И лампочка тусклая, пыльная... Волоча ноги, я вернулся
в свою комнату и остановился на пороге.

Д_и_в_а_н_а_ н_е_ б_ы_л_о.

Все остальное было совершенно по-прежнему: стол, и печь, и зеркало, и
вешалка, и табуретка. И книга лежала на подоконнике точно там, где я ее
оставил. А на полу, где раньше был диван, остался только очень пыльный,
замусоренный прямоугольник. Потом я увидел постельное белье, аккуратно