матерь свою церковь и полагает (гадючье племя!), что может обходиться
без кюре?
протестантом, заявляя, что он добрый француз, правоверный католик, но
человек разумный, у которого на месте и мозги и кулаки, который видит
днем и без очков, который зовет дурака дураком, а Шамайя - тремя дурака-
ми в одном лице или одним в трех лицах (как ему угодно), и который, что-
бы уважить бога, уважает свой разум, великого светоча прекраснейший луч.
на стол и сев друг к другу спиной. Я расхохотался. Тогда они заметили,
что я ничего еще не сказал, и сам я это заметил. Я их все время наблюдал
и слушал, забавляясь их спором, передразнивая их глазами и лицом, повто-
ряя про себя их слова, бесшумно шевеля ртом, как кролик, жующий капусту.
Но остервенелые спорщики потребовали, чтобы я заявил, с кем из них я
согласен. Я отвечал:
больше соберется дураков, тем смешнее; а чем больше смеха, тем больше
мудрости. Друзья мои, когда вы желаете узнать, что у вас имеется, вы вы-
писываете на бумаге все свои цифры; затем вы их складываете. Почему бы
вам не сложить вместе все ваши враки? Быть может, в итоге получится ис-
тина. Истина вам кажет кукиш, когда вы хотите прибрать ее к рукам. У
вселенной, дети мои, имеется не одно объяснение: ибо каждое из них
объясняет лишь одну сторону вопроса. Я согласен со всеми вашими богами,
и языческими, и христианскими, и богом-разумом, кроме того.
я пирроник и безбожник.
боги, ваш закон или ваши законы желают пожаловать ко мне? Милости прошу!
Я их приму. Я принимаю всех, я человек радушный. Господь бог мне очень
нравится, а его святые и еще того больше. Я их люблю, я их чту, я им рад
всегда; и они (это люди добрые) охотно заходят ко мне покалякать иногда.
Но, если уж говорить откровенно, одного бога, сознаюсь вам, мне мало.
Что поделаешь. Я человек жадный... а меня сажают на диету! У меня есть
свои святые угодники и святые угодницы, мои феи и духи, воздушные, зем-
ные, лесные и водные; я верю в разум; верю также в безумцев, которые ви-
дят истину; и верю в колдунов. Мне нравится думать, что подвешенная зем-
ля качается в облаках, и мне хотелось бы потрогать, разобрать и снова
собрать весь чудесный механизм мировых часов. Но это не значит, что я не
люблю слушать пение сверчков далеких, звезд круглооких и разглядывать на
луне человека с фонарем... Вы пожимаете плечами? Вы за порядок. Что ж,
порядок вещь хорошая! Но даром он не дается, за него приходится платить.
Порядок - это значит не делать того, что хочется, и делать то, чего не
хочется. Это значит выколоть себе один глаз, чтобы лучше видеть другим.
Это значит рубить леса, чтобы прокладывать длинные, прямые дороги. Это
удобно, удобно... Но, боже мой, до чего это некрасиво! Я старый галл:
много вождей, много законов, все-братья, и каждый сам по себе. Верь, ес-
ли хочешь, и предоставь мне не верить, если я хочу, или верить. Чти ра-
зум. А главное, мой Друг, не трогай богов! Ими кишит, ими дождит сверху,
снизу, над головами и под ногами; мир от них вздут, как супорось. Я ува-
жаю их всех. И я вам разрешаю преподнести мне еще. Но сами вы не отбере-
те у меня ни единого и не подобьете меня его уволить: разве что мошенник
стал бы уж слишком злоупотреблять моим легковерием.
гу посреди такого кавардака.
я по ним хожу, как дома. Когда я иду лесом один из Шамув Везлэ, неужели,
по-вашему, мне нужна проезжая дорога? Я хожу туда и обратно, с закрытыми
глазами, по браконьерским тропкам; и если я, может быть, и прихожу пос-
ледним, зато я приношу домой набитый ягдташ. В нем все на своем месте, в
порядке, за ярлычком: господь бог в церкви, святые по своим часовням,
феи в полях, разум у меня во лбу. Они ладят великолепно: у всякого свое
дело и свой дом. Никакому деспотическому королю они не подчинены; но,
подобно господам бернцам и их конфедератам, все они образуют промеж себя
союзные кантоны. Одни послабее, другие посильнее. Но только на это пола-
гаться нельзя! Иной раз против сильных требуются слабые. Разумеется,
господь бог сильнее фей. Однако же и ему приходится с ними считаться. И
сам по себе господь бог не сильнее, чем все остальные, вместе взятые. На
всякого сильного найдется сильнейший, чтобы его съесть. Кто ест, того
съедят. Так-то. Меня, видите ли, не разубедить, что самого большого гос-
пода бога еще никто не видал. Он очень далеко, очень высоко, в самой
глубине, в самой вышине. Как наш государь король. Мы знаем (и слишком
хорошо) его людей, управителей, исполнителей. А сам он там, у себя в
Лувре. Теперешний господь бог, которому молятся ныне, это, так сказать,
господин Кончини... Ладно, ты меня не тузи, Шамай! Я скажу, чтобы ты не
сердился, что это наш добрый герцог, властитель неверский. Да благосло-
вят его небеса! Я его уважаю и люблю. Но перед властителем Лувра он ве-
дет себя смирно, и хорошо делает. Да будет так!
пор как умер наш Генрих и королевство перешло в бабьи руки, князья игра-
ют им, как прялкой. "Князьям потеха, а нам не до смеха". Эти ворюги удят
рыбу в большом садке и расхищают золото и грядущие победы, спящие в сун-
дуках Арсенала, да охранит их господин де Сюлли! Ах, если бы явился
мститель, чтобы им изрыгнуть собственную голову вместе с золотом, кото-
рого они нажрались!
записывать: ибо, напав на этот лад, все мы распелись дружно. Исполнили
мы также несколько вариаций на тему о долгополых вельможах, о туфленос-
ных святошах, жирных прелатах и о тунеядцах-монахах. Я должен сказать,
что самые лучшие, самые блестящие песнопения импровизировал в данном
случае Шамай. И наше трио продолжало идти в такт, каждый из нас как еди-
ный глас, когда после падочных мы коснулись припадочных, после лицемеров
- всяких изуверов, фанатиков-живоглотов, католиков и гугенотов, всех
этих болванов, которые, желая внушить любовь к всевышнему, дубьем и ме-
чом вгоняют ее ближнему! Господь бог не ослятник, чтобы понукать нас
палкой. Кто желает погубить свою душу, пусть себе ее губит! Надо ли еще
мучить его и жечь живьем? Господи помилуй, оставьте нас в покое! Пусть
всякий живет себе, в нашей Франции, и не мешает жить другим! Последний
нечестивец и тот-христианин: ведь бог принял смерть за всех людей. И по-
том, и наихудший и наилучший, оба они в конце концов жалкие твари: и,
сколь ни будь они суровы и горды, они похожи, как две капли воды.
вословие Вакху, единственному богу, насчет которого ни я, ни Пайар, ни
кюре не спорили. Шамай заявлял во всеуслышание, что его он предпочитает
тем, о которых разглагольствуют в своих проповедях все эти грязные мона-
хи Кальвина и Лютера и прочая шушера. Вакх - это бог, которого признать
можно, и достойный уважения, бог происхождения благородного, чисто фран-
цузского... да что там - христианского, братья мои дорогие: ведь разве
Иисус на некоторых старых портретах не изображается иной раз в виде Вак-
ха, попирающего ногами виноградные гроздья? Так выпьем же, други, за на-
шего искупителя, за нашего христианского Вакха, за нашего улыбчивого Ии-
суса, чья алая кровь струится по нашим склонам и напояет благоуханием
наши виноградники, языки и души и вселяет свой нежный дух, человечный,
щедрый и незлобно лукавый, в нашу ясную Францию, со здравым разумом и с
кровью здравой!
го французского разума, который смеется над всякой крайностью ("Мудрец
садится посередине"... почему нередко садится наземь), громкое хлопанье
дверей, тяжелые шаги по лестнице, призывание Иисуса и всех святых и бур-
ные подавленные вздохи возвестили нам пришествие госпожи Элоизы Кюре,
так звали домоправительницу, "Кюрихи" тоже Пыхтя и утирая широкое лицо
краем передника, она возгласила:
Я тебе сказал, не говори мне об этих язычниках, о моих прихожанах!
готов.
лабистические знаки и заклинания и поют: "Сбирайтесь, мыши и жуки, со
всех полей сбирайтесь и объедать подвал и сад к Шамайю отправляйтесь!"
надо же придумать! О господи, Симеон угодник, помогите вашему кюре!
господа мудрые, вы бы поменьше смеялись. Еще бы! Я бы и сам смеялся, си-
ди я в вашей шкуре: это не штука! А посмотрел бы я на вас, как бы вы от-
неслись к такому известию, готовя корм, питье и кров для этаких
жильцов!.. Жуки! Гадость какая... И мыши!.. Я не желаю! Да ведь здесь
хоть голову себе размозжи!
Разговори их заговор! Ведь ты же в двадцать раз больше знаешь, чем твои
прихожане! Ведь ты посильнее их будешь!
друзья мои, друзья мои! Ну и новость! Вот разбойники!.. А я-то был так
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Херберт Фрэнк
Соломатина Татьяна
Ибсен Генрик
Сертаков Виталий