паче недруга. ближний-то, а все-таки ближний, свой, и без любви обоюдной
не станет ни страны, ни державы, ни самого племени русского...
сапоги, принял опашень, золотой чеканный пояс и дорогой зипун шелковой
парчи. Князь надел полотняный домашний сарафан, бархатные сапожки. Подошел
к рукомою, взял кусок татарского мыла, холоп слил ему воду на руки.
резко поднялся с колен, прошел узким переходом, стукнул в дверь соседнего
покоя.
в одном исподнем, накинув на плеча легкий, куньего меха опашень, и читал
по-гречески <Хронику> Никиты Хониата. Колеблемый круг свечного света
выхватывал из темноты его лицо в раме густой бороды и копну повитых
сединою волос. Рука с долгими перстами, с серебряным перстнем на
безымянном пальце, которой Андрей переворачивал твердые пергаменные
страницы, казалась рукою не мужа битвы, но почти монашескою. И весь он,
ежели бы не богатый опашень сверх долгой полотняной белой рубахи, скупо
вышитой по вороту синим и черным шелком, напоминал монаха в келье
монастыря.
Андрей был один. Брат показал глазами на второе такое же креслице, и
Дмитрий сел, свалился, уронив руки и ссутулив плечи, мрачный ликом в
колеблемом свете свечи, почти старый, похожий на отца в его последние
годы.
захотят вернуть великий стол? Кому? Младенцу Дмитрию?
заносчиво задрал бороду.
воск, скатывал ароматные шарики, которые тут же снова давил в пальцах,
прилепляя к кованому серебряному свечнику. - Видишь, летом московиту было
не до того! Вернулся князь Всеволод из Литвы...
приезжал в Тверь! И получил дары и церковное серебро, яко надлежит
митрополиту русскому, от Всеволода с Михаилом!
самый Федор, который когда-то поддерживал Всеволода! Алексий медлит. Но он
укрепляет церковную власть! Ставит епископов. Нынче вот Великому Нову
Городу владыку рукоположил! А ты, получивши суд по Новогородской волости,
с чего начал? Великий князь володимерский! - Андрей поднял тяжелый
укоризненный взор.
предупредить ушкуйников, воротить товар, да и то не сразу... В Сарае
неспокойно. Чаю, не долго будем мы зреть Хидыря на престоле ордынском!
и сам ныне приезжал смотреть! Но Роман все-таки был в Твери и получил
серебро, яко митрополит русский!
Холмского! Который и воротиться-то сумел единой Ольгердовой помочью!
повернулся к брату. - Борису Ольгерд, по крайности, тесть! Так Борис и не
приехал на Кострому! И тебя не послушал, хотя и младший! И полон не
прислал! У него все ушкуйники, бают, сколь ни есть, успели удрать, и с
товаром вместе... Да! - продолжил он, не дав Дмитрию раскрыть рта. -
Ольгерд занял Брянск, захватил Ржеву, не сегодня-завтра возьмет всю
Подолию у Орды, скоро проглотит северские княжества... Легче тебе от того?
А ежели земля теперь отворотит от тебя? И погибнет хан Хидырь?
возразил Дмитрий.
летов!
власть земную, - князья или епископы?
Киеве, не ведаю, что будет наперед, но теперь, нынче, в обстоянии, в коем
пребывает Русь, - отселе бесермены, а оттоле католики, жаждущие покончить
с православием, - нынче церковь и только церковь может спасти страну!
пламя. Длинною восковою колбаскою опоясал тело свечи, поднял глаза на
брата.
ростовского, галицкого, стародубского князей. Каждый да держит отчину
свою... - начал было Дмитрий, но Андрей вновь перебил брата:
разваливалась в те поры, и ничего другого Мономах измыслить не мог! А
Алексий - надеюсь, не станешь ты спорить, что нынче на Москве правит не
князь, а митрополит? - Алексий отринул твои и порядок, и право! Утеснил, и
паки утеснил тверичей, перевел митрополию во Владимир, а на деле - в
Переяславль и даже на Москву, и будет вновь утеснять князей мелких
владимирских уделов, отбирать отчины... Он собирает страну!
Христовой, наконец?
повторив слова Понтия Пилата. - Византия гибнет! А мы? Быть может, Алексий
и более прав, чем мы с тобою!
ли, невесть! - холодно пожал плечами Андрей. - Нынче все толкуют опять про
небесные знамения. Месяц был яко кровь. Сулят беду. Опять мор отокрылся во
Пскове. Не на добро сие! - Он смолк.
стареющих человека, получившие наконец вышнюю власть в русской земле,
сидели растерянные в тесном покое костромских княжеских хором и не ведали,
что им вершить, что делать с обретенною властью.
старший сын Темир-Ходжа и в Орде наступил кровавый ад, из всех собравшихся
в Сарае русских володетелей один лишь митрополит Алексий загодя учуял
недоброе и сумел увезти свое сокровище - десятилетнего наследника
московского престола - до беды. Дмитрий Константиныч, полагаясь на свое
великокняжеское достоинство, остался пережидать замятню в Сарае. Андрей
решился ехать. На прощании братья расцеловались.
и брат на полуслове умолк. В порядок и безопасность, установленные некогда
Джанибеком, не верил уже никто.
Степь дымила низовым чадным пожаром: взбесившиеся, казалось, эмиры жгли
кочевья друг друга, оставляя <карачу>, своих смердов, на голодную смерть.
В волнах дыма, отворачивая морды, проходили кони.
низкорослые всадники на косматых злых лошадях. <Грабить? - думал Андрей,
невольно сужая глаза. - Грабить!>
разволочили донага, отобрав не только казну, товар, порты, оружие, но и
коней, и несчастливый князь брел на Русь пешком, кормясь подаянием, Андрей
узнал уже после, когда добрались до Нижнего. Здесь пока ничего было не
ясно. Мгновенье растерянности он, не говоря ничего боярам, пережил сам в
себе.
головою <опасную грамоту>, без которой не ездили в степи.
Нарочито коверкая русскую молвь, он кричал бранные слова, из коих
выходило, что ханской власти тут уже не признают и всем русичам надобно
спешиться и отдать оружие.
- прошло. Ум снова обрел ясноту, и сила прилила к руке. Отвращение
(вспомнились трупы на улицах Сарая), гнев, презрение охватили его: эти вот
грязные руки убийц будут расшвыривать греческие рукописи его походной
книжарни! Он обернулся, твердо сведя рот, и вырвал саблю. И дружинники,
оробевшие было, с разом вспыхнувшими, проясневшими лицами содеяли то же.
Он еще успел заметить испуганно округленные глаза и отверстый рот
татарина, и вослед за тем рука сделала сама надобное движение сверху вкось
Лукин Евгений
Березин Федор
Перумов Ник
Перумов Ник
Каргалов Вадим
Каргалов Вадим