лее не приедете к дядюшке?
постоянный человек, выдержу? В том-то и горе мое, что я тряпка, а не че-
ловек! Недели не пройдет, а я опять туда поплетусь. А зачем? Вот подите:
сам не знаю зачем, а поеду; опять буду с Фомой воевать. Это уж, батюшка,
горе мое! За грехи мне господь этого Фомку в наказание послал. Характер
у меня бабий, постоянства нет никакого! Трус я, батюшка, первой руки...
обедать.
пешком пришла, а повар в Париже бывал. Такого фенезерфу подаст, такую
кулебяку мисаиловну сочинит, что только пальчики оближешь да в ножки
поклонишься ему, подлецу. Образованный человек! Я вот только давно не
сек его, балуется он у меня... да вот теперь благо напомнили... Приез-
жай! Я бы вас и сегодня с собою пригласил, да вот как-то весь упал, рас-
кис, совсем без задних ног сделался. Ведь я человек больной, сырой чело-
век. Вы, может быть, и не верите... Ну, прощайте, батюшка! Пора плыть и
моему кораблю. Вон и ваш тарантасик готов. А Фомке скажите, чтоб и не
встречался со мной; не то я такую чувствительную встречу ему сочиню, что
он...
кою сильных коней, исчезла в облаках пыли. Подали и мой тарантас; я сел
в него, и мы тотчас же проехали городишко. "Конечно, этот господин при-
вирает, - подумал я, - он слишком сердит и не может быть беспристраст-
ным. Но опять-таки все, что он говорил о дяде, очень замечательно. Вот
уж два голоса согласны в том, что дядя любит эту девицу... Гм! Женюсь я
иль нет?" В этот раз я крепко задумался.
мне вдруг чрезвычайно странными, даже как будто и глупыми, как только я
въехал в Степанчиково. Это было часов около пяти пополудни. Дорога шла
мимо барского сада. Снова, после долгих лет разлуки, я увидел этот ог-
ромный сад, в котором мелькнуло несколько счастливых дней моего детства
и который много раз потом снился мне во сне, в дортуарах школ, хлопотав-
ших о моем образовании. Я выскочил из повозки и пошел прямо через сад к
барскому дому. Мне очень хотелось явиться втихомолку, разузнать, выспро-
сить и прежде всего наговориться с дядей. Так и случилось. Пройдя аллею
столетних лип, я ступил на террасу, с которой стеклянною дверью прямо
входили во внутренние комнаты. Эта терраса была окружена клумбами цветов
и заставлена горшками дорогих растений. Здесь я встретил одного из ту-
земцев, старого Гаврилу, бывшего когда-то моим дядькой, а теперь почет-
ного камердинера дядюшки. Старик был в очках и держал в руке тетрадку,
которую читал с необыкновенным вниманием. Мы виделись с ним два года на-
зад, в Петербурге, куда он приезжал вместе с дядей, а потому он тотчас
же теперь узнал меня. С радостными слезами бросился он целовать мои ру-
ки, причем очки слетели с его носа на пол. Такая привязанность старика
меня очень тронула. Но, взволнованный недавним разговором с господином
Бахчеевым, я прежде всего обратил внимание на подозрительную тетрадку,
бывшую в руках у Гаврилы.
спросил я старика.
Гаврила.
ухитрился! Такому болвану, дураку набитому, в руки даетесь - не стыдно
ли, Гаврила? - вскричал я, в один миг забыв все великодушные мои предпо-
ложения о Фоме Фомиче, за которые мне еще так недавно досталось от гос-
подина Бахчеева.
подами нашими так заправляет?
ный этим замечанием. - Веди же меня к дядюшке!
стал бояться. Вот здесь и сижу, горе мычу, да за клумбы сигаю, когда он
проходить изволит.
Стар я стал, батюшка, Сергей Александрыч, чтоб надо мной такие шутки шу-
тить! Барин осерчать изволил, зачем Фому Фомича не послушался. "Он, го-
ворит, старый ты хрыч, о твоем же образовании заботится, произношению
тебя хочет учить". Вот и хожу, твержу вокабул. Обещал Фома Фомич к вече-
ру опять экзаментик сделать.
ком была какая-нибудь история, подумал я, которую старик не может мне
объяснить.
ременно, обещаю тебе, уладится! Но... где же дядюшка?
пришли. Прослышали, что их Фоме Фомичу записывают. Отмолиться хотят.
перед группой крестьян, которые кланялись и о чем-то усердно просили.
Дядя что-то с жаром им толковал. Я подошел и окликнул его. Он обернулся,
и мы бросились друг другу в объятия.
обнимал меня, сжимал мои руки... Точно ему возвратили его родного сына,
избавленного от какой-нибудь смертельной опасности. Точно как будто я
своим приездом избавил и его самого от какой-то смертельной опасности и
привез с собою разрешение всех его недоразумений, счастье и радость на
всю жизнь ему и всем, кого он любит. Дядя не согласился бы быть счастли-
вым один. После первых порывов восторга он вдруг так захлопотал, что на-
конец совершенно сбился и спутался. Он закидывал меня расспросами, хотел
немедленно вести меня к своему семейству. Мы было и пошли, но дядя воро-
тился, пожелав представить меня сначала капитоновским мужикам. Потом,
помню, он вдруг заговорил, неизвестно по какому поводу, о каком-то гос-
подине Коровкине, необыкновенном человеке, которого он встретил три дня
назад где-то на большой дороге и которого ждал теперь к себе в гости с
крайним нетерпением. Потом он бросил и Коровкина и заговорил о чем-то
другом. Я с наслаждением смотрел на него. Отвечая на торопливые его
расспросы, я сказал, что желал бы не вступать в службу, а продолжать за-
ниматься науками. Как только дело дошло до наук, дядя вдруг насупил бро-
ви и сделал необыкновенно важное лицо. Узнав, что в последнее время я
занимался минералогией, он поднял голову и с гордостью осмотрелся кру-
гом, как будто он сам, один, без всякой посторонней помощи, открыл и на-
писал всю минералогию. Я уже сказал, что перед словом "наука" он благо-
говел самым бескорыстнейшим образом, тем более бескорыстным, что сам ре-
шительно ничего не знал.
рил он мне однажды с сверкающими от восторга глазами. - Сидишь между ни-
ми, слушаешь и ведь сам знаешь, что ничего не понимаешь, а все как-то
сердцу любо. А отчего? А оттого, что тут польза, тут ум, тут всеобщее
счастье! Это-то я понимаю. Вот я теперь по чугунке поеду, а Илюшка мой,
может, и по воздуху полетит... Ну, да наконец, и торговля, промышлен-
ность - эти, так сказать, струи... то есть я хочу сказать, что как ни
Аникина Наталья
Махров Алексей
Суворов Виктор
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Корнев Павел