тари носившую название "большого блошиного завода", в отличие от малого
завода, в котором испытывались преступники менее опасные. Наставшее за-
тем утро также не благоприятствовало проискам польской интриги, так как
интрига эта, всегда действуя в темноте, не может выносить солнечного
света. "Толстомясая немка", обманутая наружною тишиной, сочла себя впол-
не утвердившеюся и до того осмелилась, что вышла на улицу без провожато-
го и начала заигрывать с проходящими. Впрочем, к вечеру она, для формы,
созвала опытнейших городских будочников и открыла совещание. Будочники
единогласно советовали: первое, беспутную оную Клемантинку, не медля,
утопить, дабы не смущала народ и не дразнила; второе, помощника градона-
чальника и стряпчего пытать и, в-третьих, неустрашимого штаб-офицера,
сыскав, представить. Но таково было ослепление этой несчастной женщины,
что она и слышать не хотела о мерах строгости и даже приезжего чиновника
велела перевести из большого блошиного завода в малый.
тельные силы, скрывавшиеся дотоле на задних дворах, робко, но твердым
шагом выступали вперед. Помощник градоначальника, сославшись с стряпчим
и неустрашимым штаб-офицером, стал убеждать глуповцев удаляться немкиной
и Клемантинкиной злоехидной прелести и обратиться к своим занятиям. Он
строго порицал распоряжение, вследствие которого приезжий чиновник был
засажен в блошиный завод, и предрекал Глупову великие от этого бедствия.
Сила Терентьев Пузанов, при этих словах, тоскливо замотал головой, так
что если б атаманы-молодцы были крошечку побойчее, то они, конечно, раз-
несли бы съезжую избу по бревнышку. С другой стороны, и "беспутная оная
Клемантинка" оказала немаловажную услугу партии порядка...
цам в сладость было, в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она
остервенялась при этом неслыханно, в особенности же когда к ее телу при-
касались концами раскаленных железных прутьев.
вертелась от боли.
прибавляли другие.
моя несчастная слабость да не покинули меня паны мои милые, узнали бы вы
у меня ужо, какова я есть!
чальническая дочь, а то взяли себе расхожую немку!
она им загадку.
молвила! - говорили одни.
сой", полететь бы ей вниз головой с раската! Но так как будочники были
строгие, то дело порядка оттянулось, и атаманы-молодцы, пошумев еще с
малость, разошлись по домам.
ва успела она сомкнуть глаза, как услышала на улице подозрительный шум и
сразу поняла, что все для нее кончено. В одной рубашке, босая, бросилась
она к окну, чтобы, по крайней мере, избежать позора и не быть посажен-
ной, подобно Клемантинке, в клетку, но было уже поздно.
Лядоховская, "разъярившись неслыханно", требовала к ответу.
градоначальницей облыжно называть себя изволила и тем многих людишек в
соблазн ввела? - спрашивала ее Лядоховская.
лыжно, а была и есмь градоначальница по самой сущей истине.
кто тебя, паскуду, тому делу научил? - продолжала допрашивать Лядоховс-
кая, не обращая внимания на Амалькин ответ.
молчала; сколько ни принуждали ее повиниться - не повинилась. Решено бы-
ло запереть ее в одну клетку с беспутною Клемантинкой.
девки, от третьей, еще беспутнейшей, друг другу на съедение отданы были!
Довольно сказать, что к утру на другой день в клетке ничего, кроме
смрадных их костей, уже не было!"
затруднились. Опять все вышли на улицу и стали поздравлять друг друга,
лобызаться и проливать слезы. Некоторые просили опохмелиться.
эту картину. - Что ж мы, однако, теперь будем делать? - спрашивал он в
тоске помощника градоначальника.
пустить ли, сударь, в народе слух, что оная шельма Анелька, заместо хра-
мов Божиих, костелы везде ставить велела?
бытиями с быстротою неимоверною. В пригородной солдатской слободе
объявилась еще претендентша, Дунька-толстопятая, а в стрелецкой слободе
такую же претензию заявила Матренка-ноздря. Обе основывали свои права на
том, что и они не раз бывали у градоначальников "для лакомства". Таким
образом, приходилось отражать уже не одну, а разом трех претендентш.
кулаками сшибали проходящим головы, ходили в одиночку на кабаки и разби-
вали их, ловили молодых парней и прятали их в подполья, ели младенцев, а
у женщин вырезали груди и тоже ели. Распустивши волоса по ветру, в одном
утреннем неглиже, они бегали по городским улицам, словно исступленные,
плевались, кусались и произносили неподобные слова.
и сколько тут было перебито и перетоплено тел народных - того даже приб-
лизительно сообразить невозможно. Началось общее судбище; всякий припо-
минал про своего ближнего всякое, даже такое, что тому и во сне не сни-
лось, и так как судоговорение было краткословное, то в городе только и
слышалось: шлеп-шлеп-шлеп! К четырем часам пополудни загорелась съезжая
изба; глуповцы кинулись туда и оцепенели, увидав, что приезжий из губер-
нии чиновник сгорел весь без остатка. Опять началось судбище; стали до-
искиваться, от чьего воровства произошел пожар, и порешили, что пожар
произведен сущим вором и бездельником пятым Ивашкой. Вздернули Ивашку на
дыбу, требуя чистосердечного во всем признания, но в эту самую минуту в
пушкарской слободе загорелся тараканий малый заводец, и все шарахнулись
туда, оставив пятого Ивашку висящим на дыбе. Зазвонили в набат, но пламя
уже разлилось рекою и перепалило всех тараканов без остачи. Тогда пойма-
ли Матренку-ноздрю и начали вежливенько топить ее в реке, требуя, чтоб
она сказала, кто ее, сущую бездельницу и воровку, на воровство научил и
кто в том деле ей пособлял? Но Матренка только пускала в воде пузыри, а
сообщников и пособников не выдала никого.
дело ее не выгорело, она, под шумок, снова переехала в свой заезжий дом,
как будто за ней никаких пакостей и не водилось, и паны Кшепшицюльский и
Пшекшицюльский завели кондитерскую и стали торговать в ней печатными
пряниками. Оставалась одна толстопятая Дунька, но с нею совладать было
решительно невозможно.
цов Сила Терентьич Пузанов.
воспрянули духом и сами совершили скромный подвиг собственного спасения.
Перебивши и перетопивши целую уйму народа, они основательно заключили,
что теперь в Глупове крамольного греха не осталось ни на эстолько. Уце-
лели только благонамеренные. Поэтому всякий смотрел всякому смело в гла-
за, зная, что его невозможно попрекнуть ни Клемантинкой, ни Раидкой, ни
Матренкой. Решили действовать единодушно и прежде всего снестись с при-
городами. Как и следовало ожидать, первый выступил на сцену неустрашимый
штаб-офицер.
была секретная, то весьма естественно, что никто ее не слыхал.
начальника, чтобы вновь принял бразды правления; но он, до поимки
Дуньки, с твердостью от того отказался. Послышались в толпе вздохи; раз-
дались восклицания: "Ах! согрешения наши великие!" - но помощник градо-
начальника был непоколебим.
лос из толпы.
ополчение.
отписки. Все единодушно соглашались, что крамолу следует вырвать с кор-
нем и для начала прежде всего очистить самих себя. Особенно трогательна
была отписка пригорода Полоумнова. "Точию же, братие, сами себя прилежно