окно. - Мистер Роллинг весьма интересуется опытами инженера-Гарина, мис-
теру Роллингу весьма желательно приобрести право собственности на это
изобретение, мистер Роллинг всегда работает в рамках строгой законности;
если бы мистер Роллинг поверил хотя бы одному слову из того, что здесь
рассказывал Тыклинский, то, разумеется, не замедлил бы позвонить комис-
сару полиции, чтобы отдать в руки властей подобного негодяя и преступни-
ка. Но так как мистер Роллинг отлично понимает, что Тыклинский выдумал
всю эту историю в целях выманить как можно больше денег, то он добродуш-
но позволяет и в дальнейшем оказывать ему незначительные услуги.
мана золотую зубочистку и вонзил ее между зубами. У Тыклинского на
больших зализах побагровевшего лба выступил пот, щеки отвисли. Роллинг
сказал:
которые будут вам сообщены сегодня в три часа на бульваре Мальзерб. От
вас требуется работа приличных сыщиков - и только. Ни одного шага, ни
одного слова без моих приказаний.
мчался с тихим грохотом по темным подземельям под Парижем. В загибающих-
ся туннелях проносилась мимо паутина электрических проводов, ниши в тол-
ще цемента, где прижимался озаряемый летящими огнями рабочий, желтые на
черном буквы: "Дюбонэ", "Дюбонэ", "Дюбонэ" - отвратительного напитка,
вбиваемого рекламами в сознание парижан.
моугольники реклам: "Дивное мыло", "Могучие подтяжки", "Вакса с головой
льва", "Автомобильные шины", "Красный дьявол", резиновые накладки для
каблуков, дешевая распродажа в универсальных домах - Лувр", "Прекрасная
цветочница", "Галерея Лафайетт".
мальчиков, иностранцев, молодых людей в обтянутых пиджачках, рабочих в
потных рубашках, заправленных под кумачовый кушак, - теснясь, придвига-
ется к поезду. Мгновенно раздвигаются стеклянные двери... "О-о-о-о", -
проносится вздох, и водоворот шляпок, вытаращенных глаз, разинутых ртов,
красных, веселых, рассерженных лиц устремляется вовнутрь. Кондуктора в
кирпичных куртках, схватившись за поручни, вдавливают животом публику в
вагоны. С треском захлопываются двери; короткий свист. Поезд огненной
лентой ныряет под черный свод подземелья.
спиной к двери. Поляк горячился:
Сто раз я мог вспылить... Не ел я завтраков у миллиардеров! Чихал я на
эти завтраки... Могу не хуже сам заказать у "Лаперуза" и не буду выслу-
шивать оскорблений уличной девки... Предложить Тыклинскому роль сыщи-
ка!.. Сучья дочь, шлюха!
ший товарищ. Ну, погорячилась...
ми... Но я - поляк, прошу пана заметить, - Тыклинский страшно выпятил
усы, - я не позволю со мной говорить в подобном роде...
ния сказал ему Семенов, - теперь слушай, Стась, внимательно: нам дают
хорошие деньги, от нас, в конце концов, ни черта не требуют. Работа бе-
зопасная, даже приятная: шляйся по кабачкам да по кофейным... Я, напри-
мер, очень удовлетворен" сегодняшним разговором... Ты говоришь - сыщи-
ки... Ерунда! А я говорю - нам предложена благороднейшая роль контрраз-
ведчиков.
ял, опираясь локтем о медную штангу, тот, кто однажды на бульваре Проф-
союзов в разговоре с Шельгой назвал себя ПьянковымПиткевичем. Воротник
его коверкота был поднят, скрывая нижнюю часть лица, шляпа надвинута на
глаза. Стоя небрежно и лениво, касаясь рта костяным набалдашником трос-
ти, он внимательно выслушал весь разговор Семенова и Тыклинского, вежли-
во посторонился, когда они сорвались с места, и вышел из вагона двумя
станциями позже - на Монмартре. В ближайшем почтовом отделении он подал
телеграмму:
щие".
покрывающих на широких тротуарах мраморные столики и соломенные стулья,
тянуло кисловатым запахом ночных кабаков. Гарсоны в коротеньких смокин-
гах и белых фартуках, одутловатые, с набриллиантиненными проборами, по-
сыпали сырыми опилками кафельные полы и тротуары между столиками, стави-
ли свежие охапки цветов, крутили бронзовые ручки, приподнимая маркизы.
Высокие, некрасивые, старые дома сплошь заняты под рестораны, кабачки,
кофейни, лавчонки с дребеденью для уличных девчонок, под ночные гостини-
цы. Каркасы и жестяные сооружения реклам, облупленные крылья знаменитой
мельницы "Мулен-Руж", плакаты кино на тротуарах, два ряда чахлых де-
ревьев посреди бульвара, писсуары, исписанные неприличными словами, ка-
менная мостовая, по которой прошумели, прокатились столетия, ряды бала-
ганов и каруселей, прикрытых брезентами, - все это ожидало ночи, когда
зеваки и кутилы потянутся снизу, из буржуазных кварталов Парижа.
закрутятся карусели; на золотых свиньях, на быках с золотыми рогами, в
лодках, кастрюлях, горшках - кругом, кругом, кругом, - отражаясь в тыся-
че зеркал, помчатся под звуки паровых оркестрионов девушки в юбчонках до
колен, удивленные буржуа, воры с великолепными усами, японские, улыбаю-
щиеся, как маски, студенты, мальчишки, гомосексуалисты, мрачные русские
эмигранты, ожидающие падения большевиков.
ломанные горящие стрелы. Вспыхнут надписи всемирно известных кабаков, из
их открытых окон на жаркий бульвар понесется дикая трескотня, барабанный
бой и гудки джаз-бандов.
нут вываливаться новые толпы, выброшенные метрополитеном и Норд-Зюйдом.
Это Монмартр. Это горы Мартра, сияющие всю ночь веселыми огнями над Па-
рижем, - самое беззаботное место на свете. Здесь есть где оставить
деньги, где провести с хохочущими девчонками беспечную ночку.
чательно веселыми площадями - Пигаль и Бланш. Налево от площади Пигаль
тянется широкий и тихий бульвар Батиньоль. Направо за площадью Бланш на-
чинается Сент-Антуанское предместье. Это - места, где живут рабочие и
парижская беднота. Отсюда - с Батиньоля, с высот Монмартра и Сент-Антуа-
на - не раз спускались вооруженные рабочие, чтобы овладеть Парижем. Че-
тыре раза их загоняли пушками обратно на высоты. И нижний город, раски-
нувший по берегам Сены банки, конторы, пышные магазины, отели для милли-
онеров и казармы для тридцати тысяч полицейских, четыре раза переходил в
наступление, и в сердце рабочего города, на высотах, утвердил пылающими
огнями мировых притонов сексуальную печать нижнего города - площадь Пи-
галь - бульвар Клиши-площадь Бланш.
боковую узкую уличку, ведущую исхоженными ступенями на вершину Монмарт-
ра, внимательно оглянулся по сторонам и зашел в темный кабачок, где
обычными посетителями были проститутки, шоферы, полуголодные сочинители
куплетов и неудачники, еще носящие по старинному обычаю широкие штаны и
широкополую шляпу.
прилавком хозяин кабачка - усатый, багровый француз, сто десять кило ве-
сом, - засучив по локоть волосатые руки, мыл под краном посуду и разго-
варивал, - хочешь - слушай, хочешь - нет.
знал, что посетитель - русский, звался мосье Пьер). Русские эмигранты не
приносят больше дохода. Выдохлись, о-ла-ла... Но мы еще достаточно бога-
ты, мы можем себе позволить роскошь дать приют нескольким тысячам нес-
частных. (Он был уверен, что его посетитель промышлял на Монмартре по
мелочам.) Но, разумеется, всему свой конец. Эмигрантам придется вер-
нуться домой. Увы! Мы вас помирим с вашим обширным отечеством, мы приз-
наем ваши Советы, и Париж снова станет добрым старым Парижем. Мне надое-
ла война, должен вам сказать. Десять лет продолжается это несварение же-
лудка. Советы выражают желание платить мелким держателям русских ценнос-
тей. Умно, очень умно с их стороны. Да здравствуют Советы! Они неплохо
ведут политику. Они большевизируют Германию. Прекрасно! Аплодирую. Гер-
мания станет советской и разоружится сама собой. У нас не будет болеть
желудок при мысли об их химической промышленности. Глупцы в нашем квар-
тале считают меня большевиком. О-ла-ла!.. У меня правильный расчет.
Большевизация нам не страшна. Подсчитайте - сколько в Париже добрых бур-
жуа и сколько рабочих. Ого! Мы, буржуа, сможем защитить свои сбереже-
ния... Я спокойно смотрю, когда наши рабочие кричат: "Да здравствует Ле-
нин!" - и махают красными флагами. Рабочий - это бочонок с забродившим
вином, его нельзя держать закупоренным. Пусть его кричит: "Да здравству-
ют Советы!" - я сам кричал на прошлой неделе. У меня на восемь тысяч
франков русских процентных бумаг. Нет, вам нужно мириться с вашим прави-
тельством. Довольно глупостей. Франк падает. Проклятые спекулянты, эти
вши, которые облепляют каждую нацию, где начинает падать валюта, - это
племя инфлянтов снова перекочевало из Германии в Париж.
непокрытой светловолосой головой.