раздумал.
того времени, как вошел в наш дом, не переставал вздыхать и
плакать, что, по мнению тех, которые верили в его способность
предсказывать, предвещало какую-нибудь беду нашему дому. Он
стал прощаться и сказал, что завтра утром пойдет дальше. Я
подмигнул Володе и вышел в дверь.
на мужской верх - Гриша спит во второй комнате, - в чулане
прекрасно можно сидеть, и мы все увидим.
выбежали, и мы отправились на верх. Не без спору решив, кому
первому войти в темный чулан, мы уселись и стали ждать.
Глава XII. ГРИША
ничего не говорили. Почти вслед за нами тихими шагами вошел
Гриша. В одной руке он держал свой посох, в другой - сальную
свечу в медном подсвечнике. Мы не переводили дыхания.
сыну и святому духу... - вдыхая в себя воздух, твердил он, с
различными интонациями и сокращениями, свойственными только
тем, которые часто повторяют эти слова.
он стал раздеваться. Распоясав свой старенький черный кушак,
он медленно снял изорванный нанковый зипун, тщательно сложил
его и повесил на спинку стула. Лицо его теперь не выражало,
как обыкновенно, торопливости и тупоумия; напротив, он был
спокоен, задумчив и даже величав. Движения его были медленны и
обдуманны.
окрестил ее со всех сторон и, как видно было, с усилием -
потому что он поморщился - поправил под рубашкой вериги.
Посидев немного и заботливо осмотрев прорванное в некоторых
местах белье, он встал, с молитвой поднял свечу в уровень с
кивотом, в котором стояло несколько образов, перекрестился на
них и перевернул свечу огнем вниз. Она с треском потухла.
Длинная белая фигура юродивого с одной стороны была освещена
бледными, серебристыми лучами месяца, с другой - черной тенью;
вместе с тенями от рам падала на пол, стены и доставала до
потолка. На дворе караульщик стучал в чугунную доску.
беспрестанно тяжело вздыхая, Гриша молча стоял перед иконами,
потом с трудом опустился на колени и стал молиться.
некоторые слова, потом повторил их, но громче и с большим
одушевлением. Он начал говорить свои слова, с заметным усилием
стараясь выражаться по-славянски. Слова его были нескладны, но
трогательны. Он молился о всех благодетелях своих (так он
называл тех, которые принимали его), в том числе о матушке, о
нас, молился о себе, просил, чтобы бог простил ему его тяжкие
грехи, твердил: "Боже, прости врагам моим!" - кряхтя
поднимался и, повторяя еще и еще те же слова, припадал к земле
и опять поднимался, несмотря на тяжесть вериг, которые
издавали сухой резкий звук, ударяясь о землю.
оглянулся: потер только рукой то место и продолжал с чувством
детского удивления, жалости и благоговения следить за всеми
движениями и словами Гриши.
чулан, я чувствовал дрожь и замирание сердца.
восторга и импровизировал молитвы. То твердил он несколько раз
сряду: "Господи помилуй", но каждый раз с новой силой и
выражением; то говорил он "Прости мя, господи, научи мя, что
творить... научи мя что творити, господи!" - с таким
выражением, как будто ожидал сейчас же ответа на свои слова;
то слышны были одни жалобные рыдания... Он приподнялся на
колени, сложил руки на груди и замолк.
дыхания. Гриша не шевелился; из груди его вырывались тяжелые
вздохи; в мутном зрачке его кривого глаза, освещенного луною,
остановилась слеза.
выражением, упал лбом на землю и зарыдал, как ребенок.
потеряли для меня значение и стали смутными мечтами, даже и
странник Гриша давно окончил свое последнее странствование; но
впечатление, которое он произвел на меня, и чувство, которое
возбудил, никогда не умрут в моей памяти.
ты чувствовал близость бога, твоя любовь так велика, что слова
сами собою лились из уст твоих - ты их не поверял рассудком...
И какую высокую хвалу ты принес его величию, когда, не находя
слов, в слезах повалился на землю!..
продолжаться, во-первых потому, что любопытство мое было
насыщено, а во-вторых потому, что я отсидел себе ноги, сидя на
одном месте, и мне хотелось присоединиться к общему шептанью и
возне, которые слышались сзади меня в темном чулане. Кто-то
взял меня за руку и шепотом сказал: "Чья это рука?" В чулане
было совершенно темно; но по одному прикосновению и голосу,
который шептал мне над самым ухом, я тотчас узнал Катеньку.
рукавчиках за локоть и припал к ней губами. Катенька, верно,
удивилась этому поступку и отдернула руку: этим движением она
толкнула сломанный стул, стоявший в чулане. Гриша поднял
голову, тихо оглянулся и, читая молитвы, стал крестить все
углы. Мы с шумом и шепотом выбежали из чулана.
Глава XIII. НАТАЛЬЯ САВИШНА
бегала в затрапезном платье босоногая, но веселая, толстая и
краснощекая девка Наташка. По заслугам и просьбе отца ее,
кларнетиста Саввы, дед мой взял ее в верх - находиться в числе
женской прислуги бабушки Горничная Наташка отличалась в этой
должности кротостью нрава и усердием. Когда родилась матушка и
понадобилась няня, эту обязанность возложили на Наташку. И на
этом новом поприще она заслужила похвалы и награды за свою
деятельность, верность и привязанность к молодой госпоже. Но
напудренная голова и чулки с пряжками молодого бойкого
официанта Фоки, имевшего по службе частые сношения с Натальей,
пленили ее грубое, но любящее сердце. Она даже сама решилась
идти к дедушке просить позволенья выйти за Фоку замуж. Дедушка
принял ее желание за неблагодарность, прогневался и сослал
бедную Наталью за наказание на скотный двор в степную деревню.
Через шесть месяцев, однако, так как никто не мог заменить
Наталью, она была возвращена в двор и в прежнюю должность.
Возвратившись в затрапезке из изгнания, она явилась к дедушке,
упала ему в ноги и просила возвратить ей милость, ласку и
забыть ту дурь, которая на нее нашла было и которая, она
клялась, уже больше не возвратится. И действительно, она
сдержала свое слово.
чепец: весь запас любви, который в ней хранился, она перенесла
на барышню свою.
ключи от кладовой, и ей на руки сданы были белье и вся
провизия. Новые обязанности эти она исполняла с тем же
усердием и любовью. Она вся жила в барском добре, во всем
видела трату, порчу, расхищение и всеми средствами старалась
противодействовать.
Наталью Савишну за ее двадцатилетние труды и привязанность,
она позвала ее к себе и, выразив в самых лестных словах всю
свою к ней признательность и любовь, вручила ей лист гербовой
бумаги, на котором была написана вольная Наталье Савишне, и
сказала, что, несмотря на то, будет ли она или нет продолжать
служить в нашем доме, она всегда будет получать ежегодную
пенсию в триста рублей. Наталья Савишна молча выслушала все
это, потом, взяв в руки документ, злобно взглянула на него,
пробормотала что-то сквозь зубы и выбежала из комнаты, хлопнув
дверью. Не понимая причины такого странного поступка, maman
немного погодя вошла в комнату Натальи Савишны. Она сидела с
заплаканными глазами на сундуке, перебирая пальцами носовой
платок, и пристально смотрела на валявшиеся на полу перед ней