барыней будешь жить. - Он повернулся к иконам, словно желая призвать в
свидетели многочисленных святых в золоченых ризах.
помня себя, рванулась из-за стола, потянув за собой скатерть. На столе
зазвенела посуда... Ухо Окладникова уловило едва слышный шорох удалявшихся
шагов.
погрузился в мрачное раздумье.
десяток. Роду он простого, мужицкого. Двенадцатилетним мальчишкой отец отдал
его в ученье к односельчанину, мелкому торговцу рыбой. Через три года,
скопив по грошам полтора рубля, мальчик сбежал от хозяина. Трудные были
первые годы самостоятельной жизни. Однако Еремей Панфилыч обладал умом
острым, изворотливым и в тридцать пять лет сумел записаться в архангельское
купечество. А вскоре, втеревшись в доверие к богатому купцу Шухову, увозом
женился на его единственной дочери Катеньке. Правдами и неправдами, а к
сорока годам Окладников стал первостатейным архангельским купцом с капиталом
в сотни тысяч.
показалось обременительным для дела, и он пошел на обман: открыто ходил в
церковь, нюхал табак, употреблял китайскую траву - чай, дружил с
православным духовенством. При случае Еремей Панфилыч подсмеивался над
ревнителями старины в долгополых кафтанах. Но это была лишь видимость:
Еремей Паифилыч тайком щедрой рукой помогал единоверцам. Он поддерживал
деньгами выгорецкие скиты. В голодные годы посылал раскольникам-беспоповцам
обозы с хлебом, через третьих лиц задаривал взяткой нужных людей, а
случалось - выручал староверов от тюрьмы и ссылки.
даже богомерзкое крещение щепотью на людях. И в далеких скитах
"беспоповского Ерусалима" не забывали поминать Окладникова в молитвах.
мореходам разное смоленое веревье: от толстых якорных канатов и до самой
мелкой снасти. Да еще два заводишка числились за Окладниковым; топили там
скотское сало на свечи, а жир морских зверей - моржей да тюленей - для
отпуска за море. Но и это не все. Окладников держал зверобойные и рыбные
промысла, брал казенные подряды, держал обширную торговлю съестным и красным
товаром. Все было у Окладникова: здоровье, богатство, почет... Он брал от
жизни полной мерой, всегда был бодр и доволен судьбой.
привольную холостую жизнь...
дверь... Неслышно к столу подошла Василиса.
присела возле него и осторожно провела маленькой рукой по склонившейся
голове.
руку. - Что тебе?
просится... Не люба я вам, Еремей Панфилыч, али не потрафила чем, скажите,
бога для... - зашептала девушка.
пригладил ладонями волосы. Послюнив пальцы, снял нагар со свечей.
послышался негромкий разговор. Осторожно ступая скрипучими сапогами, вошел
высокий худой старик в длинном черном кафтане. Лицо его было бледно, глаза
лихорадочно блестели.
Окладников, - откушай чем бог послал.
пришла...
Э, нет, пей, Захар Силыч, утешь хозяина, - настойчиво угощал он
отнекивающегося старика. - Ежели не выпьешь, и слушать не буду.
лавку.
отказать нельзя, - с горечью отозвался он. - Здрав буди! - Закусив хрустящим
соленым огурчиком, старик отставил было чару.
гостя и хозяин.
ухватить пальцами скользкий грибок.
разор, долговой ямой купчишка грозит.
архангельское старозаветное купечество, уступая свое место и капиталы
пришельцам. Задумался он: "Деньги большие, однако и человек надежный. Не дам
аглицкому купчишке своего, природного купца разорить. Ежели друг другу не
подможем, дак они нас по одному всех в трубу пустят".
ты просьбишку уважь. - Купец налил себе еще чарку и жадно выпил.
есть уважу. Ежели надоть, последнюю рубаху для тебя скину.
уж я, семьдесят годков о рождестве стукнуло... Не могу. - Хмель как рукой
сняло. Побледнев еще больше, Захар Силыч поднялся из-за стола.
посмотри девку-то, малина! На старости лет вот как утешит... Василиса, -
позвал он. Потупив глаза, вошла в горницу Василиса и стала у дверей.
такой в городе не сыщешь. Нут-ко, нут-ко, подь ближе.
срам, Еремей Панфилыч. На людях как покажусь...
голову, нехотя она сделала несколько шагов. Ноздри ее тонкого носа
раздувались. Бурно вздымалась грудь.
Пятьсот рублей за нее графу отдал. Да ты лучше смотри. Василиса, скинь
одежу-то, пусть жених как след товар смотрит... рубаху оставь. Иди, иди! -
строго прикрикнул он.
Пожалей, милости прошу.
- Он приподнялся и сжал кулаки.
лавку, - на музыке играет. - Он кивнул на новенькие клавикорды. - А бабу
завсегда в страхе держать надобно, - словно оправдываясь, добавил он.
отчаянием ответил старик.- Нет, не можно мне, и жить осталось...
пекусь - девку жалею, ласковая она, скромная. Да я жениться задумал, а ежели
жена в доме - ключнице невместно. Вот что, Захар Силыч, - он стукнул
волосатым кулаком о стол, - в приданое за девкой деньги даю. И чтоб завтра
свадьба. Ну, как ты меня понимаешь? Каков я человек есть?
бороденку. - Эх, Еремей Панфилыч, - сморгнув слезу, сказал он, - позоришь ты
мои седины. Ежели б не разор, да разве я на такое дело... Души у тебя нет. -
Старик с укоризной посмотрел на Окладникова.
иконы, несколько раз истово осенил себя двоеперстным крестом.
Окладникову.
бороду водкой, он нюхнул кусочек черного хлеба. - Чтоб завтра свадьба,
слышишь?
стояла босая, в одной сорочке. На щеках непросохшие ручейки слез. - Три года
с тобой как жена с мужем жили, не губи, смилуйся.
Окладников.
словно в лихорадке. - Почто позоришь, человек ведь!.. Василиса Андреевна! -
Он низко поклонился ей. -Не обессудь, прости старика, просил он, стараясь не
смотреть на оголенные матово белые плечи, - уйдите отсель, Василиса
Андреевна. - Выйдя из-за стола, Захар Силыч полегоньку вытолкал ее из
горницы и затворил дверь.
Василисе, он, пьяненький и печальный, пошатываясь, поплелся домой.