принять за сходящего на землю гения голода или пугало, сбежавшее с
кукурузного поля.
состоявшее из единственной большой горницы; окна ее были частью
застеклены, частью заклеены листами старых тетрадей. В часы, когда не
было занятий, школа охранялась при помощи прикрученного к дверной ручке
ивового прута и подпирающих оконные ставни кольев, так что вора,
которому было очень легко проникнуть в нее, ожидали при выходе некоторые
препятствия. Вполне возможно, что идея этого хитроумного приспособления
была внушена строителю школы Иосту ван Гуттену таинственным устройством
снасти для ловли угрей. Школьный дом был расположен в глухом, но
красивом месте. Он стоял у подножия поросшего лесом холма; поблизости
протекал ручеек, и тут же росла устрашающего вида береза. В знойный
летний день, когда, кажется, засыпает сам воздух, оттуда доносился
приглушенный гул - ученики Икабода зубрили уроки, - напоминавший
жужжание пчел и прерываемый время от времени властным окриком самого
наставника (то было приказание или угроза), а при случае и жутким
свистом березовых прутьев, подгонявших какого-нибудь бездельника,
замешкавшегося на усыпанной розами стезе знания. Необходимо отметить,
что наш педагог был человек добросовестный и постоянно хранил в памяти
драгоценное правило: "Кто жалеет розгу, тот портит ребенка". Ученики
Икабода Крейна, поверьте мне, испорчены не были.
жестокосердых школьных владык, которые находят удовольствие в истязании
своих подданных; напротив, он отправлял правосудие, вникнув в существо
дела, а не сплеча; например он освобождал от наказания зады тщедушных и
перекладывал его на ту же часть тела физически сильных учеников. Он
миловал щуплого, несчастного паренька, вздрагивающего при малейшем
взмахе лозы, но справедливость при этом ничуть не страдала: она
вознаграждалась двойной порцией розог, всыпанных какому-нибудь
коренастому, крепкому, упрямому и надоедливому пострелу, который под
лозой хмурился, пыжился и становился все упрямее и угрюмее. Он называл
это "исполнить свой долг пред родителями" и никогда не налагал наказания
без весьма утешительного для наказуемого заверения в том, что "он будет
помнить и благодарить его до конца своих дней".
приятелем старших мальчиков и делил их забавы и игры, а в праздничные
дни провожал по домам малышей, особенно тех, кому выпало счастье иметь
миловидных сестер или славящихся своей хозяйственностью мамаш,
относительно которых было известно, что полки у них битком набиты
всякими яствами. И в самом деле, ему приходилось поддерживать добрые
отношения с учениками: доход от школы был настолько ничтожен, что его
едва хватило б на хлеб насущный, ибо Икабод был обладателем отменного
аппетита и, невзирая на худобу, отличался не меньшей, чем анаконда
<Анаконда (род удава) - название самой крупной змеи Южной Америки,
проглатывающей зараз огромное количество пищи.>, способностью
увеличиваться в объеме. Итак, дабы поддержать себя, он столовался и
обитал, в соответствии с местным обычаем, у тех фермеров, дети которых у
него обучались. Прожив в каком-нибудь доме неделю, он переселялся затем
в другой, таская с собою все свое достояние, умещавшееся в бумажном
платке, и обходил таким образом всю округу.
хозяев-крестьян, склонных рассматривать расход на содержание школы как
непосильное бремя, а учителя как лентяя и трутня, он прибегал к
различным уловкам, имевшим целью показать, что он в такой же мере
полезен, как и приятен. При случае он помогал фермерам по хозяйству:
ходил с ними на сенокос, чинил изгороди, водил на водопой лошадей,
пригонял коров с пастбища и пилил дрова для зимнего камелька. Он забывал
в этих случаях о непогрешимом авторитете и об абсолютной власти,
которыми пользовался в своем маленьком государстве - у себя в школе, и
превращался в олицетворение любезности и обходительности. Лаская
ребятишек, и особенно младших, он умел снискать благосклонность в
сердцах матерей и, подобно свирепому льву, во время оно баюкавшему
ягненка, часы напролет просиживал с каким-нибудь малышом на колене,
мерно раскачивая ногой колыбельку.
карман немало блестящи? серебряных шиллингов, обучая местную молодежь
пению псалмов. Он преисполнялся гордости и тщеславия, когда по
воскресным дням занимал свое место на хорах церкви, впереди группы
отборных певцов; стоя здесь, он считал в глубине души, что пальма
первенства принадлежит бесспорно ему, а не священнику. Его громовой
голос заглушал голоса всех молящихся, и до сих пор в этой церкви можно
услышать какие-то странные рулады и завывания. Да что в церкви! Их можно
услышать даже за полмили отсюда, по ту сторону мельничного пруда;
утверждают, будто они являются прямыми потомками тех самых рулад и тех
завываний, которые когда-то издавал Икабод. Так, с помощью маленьких
хитростей и уловок, или, как говорится, "всеми правдами и неправдами",
наш достопочтенный педагог зарабатывал, надо сказать, недурно, и всем,
кто не имеет ни малейшего представления об усилиях, требуемых
интеллектуальным трудом, казалось, что ему в удел досталась поразительно
легкая и беззаботная жизнь.
весом среди женской половины деревни; на него смотрят, вообще говоря,
как на белоручку, как на человека, в какой-то мере близкого к господам,
несравненно более образованного и тонкого в обращении, чем грубые
деревенские парни, и уступающего в учености разве только священнику. Его
приход в дом поэтому способен вызвать некоторый переполох за чайным
столом у фермера - добавление сверхштатного блюда в виде пирожного или
сластей или при случае даже появление на столе серебряного парадного
чайника. Нашему ученому мужу, в силу этих причин, чрезвычайно везло
также на улыбки окрестных девиц. О, какая картина открылась бы нашему
взору, если б нам удалось взглянуть на него в перерывах между
воскресными службами, когда он блистал в их обществе на церковном дворе!
Он срывал для них гроздья дикого винограда, обвивавшего стволы растущих
вокруг деревьев, читал все без исключения могильные эпитафии и
прогуливался, окруженный их стайкой, вдоль берега примыкающего к
кладбищу мельничного пруда, в то время как робкие деревенские увальни
глупо плелись позади, лопаясь от досады и завидуя его ловкости и
развязности.
своеобразной "странствующей газетой" и переносил из дома в дом полные
короба местных сплетен, так что его всегда встречали не без известного
удовольствия. Сверх того, женщины уважали в нем человека необыкновенной
начитанности, ибо он прочитал от строки до строки несколько книг и знал
назубок "Историю колдовства в Новой Англии" Коттона Мезера, в
непогрешимость которой, кстати сказать, верил всею душой.
простодушия. Его страсть к сверхъестественному и способность
переваривать эти неудобоваримые вещи были воистину поразительны, причем
оба названных свойства укреплялись в нем по мере пребывания в этой
зачарованной местности. Для его прожорливой глотки не существовало ни
слишком грубой, ни слишком нелепой басни. Как часто и с каким
наслаждением, окончив после полудня занятия в школе, растягивался он на
пышном ложе из клевера у берега маленького, журчащего около школьного
здания ручейка и предавался здесь изучению старинных, полных ужасов
повестей Мезера, пока сумерки не обволакивали печатную страницу
непроницаемой сеткою мглы! И потом, когда он направлялся мимо болот,
ручья и жуткого леса к дому того фермера, где на этот раз стоял на
постое, всякий звук, всякий голос природы, раздававшийся в этот
заколдованный час, смущал его разгоряченное воображение: стон козодоя,
несущийся со склона холма, кваканье древесной лягушки, этой предвестницы
ненастья и бури, заунывные крики совы или внезапный шорох потревоженной
в чаще птицы. И даже светляки, которые ярче всего горят в наиболее
темных местах, время от времени, когда на его пути внезапно вспыхивала
особенно яркая точка, заставляли его испуганно останавливаться. А если
какой-нибудь бестолковый жук задевал его в своем несуразном полете,
бедняга готов был испустить дух от страха, считая, что он отмечен
прикосновением колдуна. Единственное средство, к которому он прибегал в
таких случаях, - то ли чтобы освободиться от мучительных мыслей, то ли
чтобы отогнать злые силы, - состояло в распевании псалмов, и
простодушные обитатели Сонной Лощины, сидя вечерами у порога домов, не
раз содрогались от страха, слушая его гнусавые мелодии, непрерывные и
бесконечные, доносившиеся с далекого холма или со стороны окутанной
мглою дороги.
долгие зимние вечера, которые он проводил со старухами-голландками: они
сидели у огня, пряли свою вечную пряжу, в печи лопались и шипели яблоки,
а он слушал их рассказы о духах, призраках, нечистых полях, нечистых
мостах, нечистых ручьях и в особенности о Всаднике без головы, или, как
они порою его величали, Скачущем гессенце из Лощины Он в свою очередь
услаждал их историями о колдовстве, зловещих предзнаменованиях, дурных
приметах и таинственных звуках, обо всем, чем в начале заселения кишмя
кишел Коннектикут, и пугал их почти до бесчувствия рассуждениями о
кометах, падающих звездах и сообщением тревожного факта, что земля,
безусловно, вертится и что половину суток они проводят вниз головой Но
если, уютно примостившись у камелька, - комнату в таких случаях озаряло
багровое пламя потрескивающих в очаге дров, и сюда, разумеется, не
посмел бы показать нос ни один призрак, - Икабод испытывал от всего
этого бесконечное удовольствие, то при последующем возвращении к себе
домой ему приходилось расплачиваться ужасными страхами. Какие только
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Белов Вольф
Никитин Юрий
Корнев Павел