Джесси вошла в гостиную, где ее встретила Ева, сообщившая, что собралось
несколько человек. Вечер вышел удачен; все оживлены, и, вообще, весело.
Очень бледна?
я войду, я сяду. Дай мне пить, пожалуйста.
Утолив жажду, Джесси сказала:
подменили мое тело: оно не смеется. А внутри - преграда, доска.
зла и хитра.
которому к слабо улыбающемуся рту скользнула слеза.
гладя ее по спине. - Мне хочется, чтобы ты вошла в наш кружок. Надеюсь, это
будет кружок.
Ветром - с обрыва в океан, и она плавает там.
на часы Регард, Фаринг, знакомый Евы по ботаническому музею, и Гаренн, автор
философских этюдов. Кроме мужчин, Джесси увидела Мери Браун, служащую
канцелярии музея, и Тизбу Кольбер, девушку с тяжелым лицом, полную и
сосредоточенную; она была секретарем профессора Миллера.
что скоро должен уехать".
всегда и к чему она не прилагала никаких усилий. Она сама чувствовала это по
оттенку в улыбке мужчин, по тону краткого молчания, наступившего как бы
случайно. Джесси немного
что на нее приятно смотреть. Затем общее равновесие, нарушенное свежим
впечатлением, незаметно восстановилось, но уже "под знаком Джесси". Ева,
слегка ревнуя, что еще не раскрывшая рта девушка оказалась главным лицом,
сочла нужным начать разговор шуткой:
полетела в море! - Вспомнив испуг, она серьезно прибавила: - Был момент
очень неприятный. Я захотела ее схватить и чуть не полетела сама с обрыва.
Стала падать, но все-таки упала назад.
рассеянно наблюдающей ребячьи глупости.
Ева и, пересев к Джесси, взяла ее руку. - А ты говоришь об этом так просто.
Я сама однажды чуть не попала под паровоз. Как он проскочил мимо меня - не
могу даже представить; может быть, я проскочила сквозь паровоз. Спас,
конечно, инстинкт, но решительного движения, каким спасаешься, никогда не
припомнишь впоследствии.
полное юмора лицо Фаринга, который начал смешить собеседников рассказом о
проделках своей собаки. Но она с нетерпением ждала, когда он кончит, так как
ее опять стала мучить жажда. Наконец, Ева заметила, что Джесси водит языком
по губам и, кивнув ей, увела в буфет, где присмотрела, чтобы Джесси напилась
основательно. Она подозревала не больше как малярию. Выпив ледяной содовой,
девушка успокоилась. Возвращаясь к обществу, Ева рассказала, что ждет
недавно приехавшего по делам службы артиллерийского лейтенанта Финеаса
Детрея, своего дальнего родственника по матери. Она отозвалась о нем как о
недалеком и неинтересном человеке, причем Джесси поняла, что Ева удержалась
от некрасивого слова "глуп".
уходила Тизба Кольбер, сразу невзлюбившая Джесси и потерявшая надежду на
обращение разговора к опытам профессора Миллера, в которых принимала
участие. Выходя, Регард встретился в дверях с неизвестным офицером;
ограничась поклоном, он пошел к выходу, а офицер появился в кругу общего
внимания.
человека лет двадцати восьми, среднего роста и правильного сложения. Темные
волосы его были коротки и густы. Серые, свежие глаза вполне отвечали
молчаливому выражению обыкновенного, здорового и простого лица, в котором не
было, однако, ни самодовольства, ни грубости, - хорошее лицо честного
человека. Кланяясь, он был несколько неуклюж, но улыбнулся, приподняв
верхнюю губу, оттененную небольшими усами, так чисто и весело, как улыбается
человек, совесть которого спокойна.
интересный разговор, и приготовился слушать. В его беспритязательной
готовности немедленно сойти на второй план было что-то не освобождающее
внимания, а, напротив, усиливающее внимание к нему, отчего некоторое время
все ждали, что заговорит он, но он молчал.
убожеством. Так как Фаринг начал сообщать Гаренну политическую сплетню, Ева,
в качестве противоядия незатейливому присутствию Детрея, вернулась к
вопросу, обсуждение которого полагала недоступным для артиллерийского
лейтенанта.
Тебя это интересовало, Джесси, - помнишь наши беседы? Ну, Гаренн, конечно
ваша циническая теория должна быть расщипана. Мы с Джесси пойдем на вас в
штыки.
моменты дружбы существуют за трапезой, в крупных банкротствах да еще между
панегиристом и юбиляром.
мужчин это связано, очевидно, с хорошим обедом.
промысел, иногда очень выгодный.
этого не происходит, вина не на нашей стороне. Джесси хочет что-то сказать.
ее хочется - такой горячей дружбы, - значит, она где-то есть. А так хочется
иногда!
оконченной, снова приготовился слушать. Молчание тянулось, пока Ева не
сказала Детрею:
слегка покраснел. Его мысль о любви-дружбе
напоминающими действительную его мысль о близости незаметной и неразрывной.
- Для мужчины это совершенно необходимо.
смутился.
дружба существует и интересно бы на нее посмотреть.
повернулась к Гаренну, который, помедлив, заговорил:
в охлаждающем смысле этого слова, мне неизменно представляется лицо
Джиоконды. Довольно трудно говорить о ней, не имея перед глазами...
Страттоном в Генуе. По общему мнению, сходство с оригиналом велико.
в нем Детрея, которого следовало наказать за его грубую, архаическую
профессию, Ева ушла, а Гаренн сделал еще несколько замечаний о дружбе,
доказывающих его мнение о ней как о красивой ненормальности. Ева принесла
картинку в бархатной рамке, величиной с книгу. Все осмотрели знаменитые
поджатые губы Джиоконды. Когда пришла очередь Детрея, он взглянул на
изображение и сказал, передавая миниатюру Джесси:
в восхищении.
художник имел в виду некий синтез. Но, тем не менее, перед нами лицо с
тонкой и сильной, почти мускульно выраженной духовностью, которая не может
удовлетвориться дружбой женщины. В этих чертах я вижу знак равенства между
нею и неизвестным, достойным. Совет, помощь, анализ и руководство,
хладнокровие и мудрость - все дано в этом лице и позе, выражающих замкнутое
совершенство.