их единственный пушистый отпрыск. Родители щелкали на меня клювами и
угрожающе выгибали шеи, возмущенные тем, что я нарушил их уединение.
Разглядывая их, я вдруг заметил какой-то полузасыпанный песком предмет,
который пингвины выгребли из своей ямки. Это было что-то гладкое и белое. Я
нагнулся и, невзирая на пингвинью истерику, разгреб песок. Передо мной лежал
отлично сохранившийся череп индейца.
сигарету и раздумывая, что за человек был этот индеец. Я представлял себе,
как он сидит на корточках, неторопливо и тщательно обтесывая камень, делая
один из тех красивых наконечников, которые побрякивают теперь в моем
кармане. Я представлял себе, как он ловко сидит на диком неподкованном коне,
видел его тонкое смуглое лицо и темные глаза, его волосы до плеч, его
богатый, плотно запахнутый плащ из коричневой шкуры гуанако. Я смотрел в
пустые глазницы черепа, и мне было очень жаль, что не могу уже никогда
встретиться с человеком, который сделал такие прекрасные вещи, как эти
наконечники. Я подумал, не взять ли мне череп с собой в Англию, чтобы
поставить его на почетное место в своем кабинете среди других произведений
индейского искусства. Но я поглядел вокруг и решил не делать этого. Небо
теперь было бледно-синим с розовыми и зелеными размывами облаков. Песок на
ветру с шелестом осыпался.
казалось, что индеец не будет возражать против того, чтобы разделить место
последнего отдохновения с существами, населяющими землю, которая когда-то
была его родиной,-- с пингвинами и броненосцами. Тогда я вырыл в песке яму,
положил в нее череп и медленно засыпал его. Когда я поднялся, тьма уже
быстро сгущалась, вся местность, казалось, погрузилась в печаль, и мне
чудилось присутствие индейцев, исчезнувших с лица земли. Я был почти уверен,
что стоит мне быстро оглянуться, и я увижу на фоне закатного неба силуэт
индейца на коне. Тряхнув головой, чтобы избавиться от этого наваждения, я
зашагал обратно к лендроверу.
сказал Марии:
совершенно явственно ощущаю присутствие индейцев. Их призраки ходят вокруг,
и мне жалко их, потому что они кажутся такими несчастными. Это были в
точности мои ощущения. На другой день, перед самым отъездом, я подарил Уичи
наконечник для гарпуна. Мне было страшно тяжело расставаться с наконечником,
но Уичи сделал для нас так много, что это было лишь маленькой благодарностью
за его доброту. Он обрадовался, и я знаю, что теперь наконечник,
благоговейно завернутый в папиросную бумагу, покоится в ящике под кроватью,
недалеко от того места, где он когда-то лежал, зарытый в сверкающие на
солнце дюны, и слышал только, как пересыпается над ним песок под ногами
уверенно ступающих пингвинов.
ЗОЛОТОЙ РОЙ
крепко спали, похожие на великое скопище свиней.
путешествия. Теперь, оставив позади Десеадо, мы ехали на север по равнине,
заросшей пурпурным кустарником, к полуострову Вальдес, где, как меня
уверяли, есть крупное лежбище котиков и единственная в Аргентине колония
морских слонов.
очертаниями напоминающий секиру, имеет примерно восемьдесят миль в длину и
тридцать в ширину. С материком он соединяется таким узким перешейком, что,
когда едешь по нему, море видно с обеих сторон. Попасть на полуостров -- это
все равно что оказаться в новой стране. Много дней мы ехали по однообразной,
одноцветной патагонской равнине, плоской, как бильярдный стол, и совершенно
лишенной признаков жизни. Теперь же, проехав узкую полоску земли, на другом
конце которой был полуостров, мы вдруг увидели, что пейзаж переменился.
Вместо низкорослых колючих кустарников, окрасивших пурпуром всю равнину до
самого горизонта, мы увидели страну желтоватого цвета. Кусты здесь, сплошь
усыпанные мелкими цветами, были выше, зеленей. Местность, уже не плоская, а
немного холмистая, простиралась до горизонта, как желтое море, мерцающее на
солнце.
ехали по красноватой грунтовой дороге, изрытой вытряхивающими душу
выбоинами, когда в придорожных кустах я заметил какое-то движение. Оторвав
взор от выбоин, я взглянул направо и тотчас затормозил машину так резко, что
все наши женщины стали бурно возмущаться. Но я просто показал пальцем, и они
замолчали.
нас шесть гуанако. Гуанако -- это дикие родичи лам, и я представлял их себе
чем-то вроде этих приземистых домашних животных, покрытых грязно-бурым
мехом. Мне, по крайней мере, запомнилось, что тот единственный гуанако,
которого я видел много лет тому назад в одном зоопарке, выглядел именно так.
Но либо мне изменила память, либо тот гуанако был в неважном состоянии. Он,
безусловно, оставил меня совершенно неподготовленным к тому великолепному
зрелищу, которое представляют собой дикие гуанако.
в тридцати от нас. У него были длинные, точеные, как у скаковой лошади,
ноги, стройное тело и длинная грациозная шея, немного напоминающая жирафью.
Морда гораздо длинней и изящней, чем у ламы, но с таким же высокомерным
выражением. Глаза были черные и огромные. Прядая маленькими изящными ушами и
вскинув подбородок, гуанако как бы разглядывал нас в воображаемый лорнет.
Позади него тесной и робкой стайкой стояли три его жены и два малыша, каждый
ростом не больше терьера. Огромные, широко раскрытые глаза придавали им до
того невинный вид, что это зрелище исторгло у женской половины экспедиции
восторженные вздохи и сюсюканье. Мех животных был не грязно-бурым, как я
ожидал, а почти красным. Только у шеи и ног был светлый оттенок, как у песка
на солнце, а туловище было покрыто густой шерстью красивого
красновато-коричневого цвета. Боясь, что такого случая нам больше не
представится, я решил выйти из лендровера и заснять их. Схватив кинокамеру,
я стал очень медленно и осторожно отворять дверцу машины. Повернув оба уха
вперед, самец гуанако следил за моими движениями с явным недоверием. Тогда я
медленно закрыл дверцу и стал поднимать камеру. Однако этого оказалось
достаточно. Гуанако не проявляли особого беспокойства при моей попытке выйти
из машины, но когда я стал поднимать к плечу черный подозрительный, похожий
на оружие предмет, они не выдержали. Самец фыркнул, развернулся и поскакал
прочь, гоня перед собой жен и детей. Маленьким гуанако сначала показалось,
что это всего лишь забава, и они стали носиться по кругу, пока отец меткими
пинками не призвал их к порядку. Отбежав немного, они сбавили ход и с
бешеного галопа перешли на размеренную рысь. В своих красновато-коричневых с
желтым шубах они были похожи на какие-то странные расписные игрушки,
которые, покачиваясь, уносились сквозь золотистые кусты.
группами по три, по четыре, а однажды мы увидели стадо из восьми животных.
Оно стояло на холме, резко выделяясь на фоне голубого неба. Я заметил, что в
центральной части полуострова стада гуанако попадаются чаще, чем на
побережье. Но где бы ни встречались нам эти животные, они всюду держатся
настороженно и готовы ускакать прочь при малейшем намеке на что-либо
непривычное. Местные фермеры-овцеводы охотятся на них, и гуанако на
собственном горьком опыте узнали, что доблесть далеко не исключает
осторожности.
полуострова, и дорога почти сошла на нет, превратившись в неглубокую колею,
петлявшую в кустах таким непонятным образом, что казалось, будто она вообще
никуда не ведет. Я уже подумал было, что мы вконец заблудились, как вдруг
впереди показалась маленькая белая эстансия с плотно закрытыми ставнями.
Слева от нее стоял большой навес для сена, или, как их здесь называют,
гальпон. Зная, что обычно гальпон -- это средоточие всякой деятельности на
эстансиях, я подъехал к нему и остановил машину. Тотчас появились три
большие жирные собаки, которые сперва браво полаяли на нас, а затем, считая,
по-видимому, что долг их исполнен, с милой непосредственностью принялись
орошать колеса лендровера. Из-под навеса вышли три пеона, смуглые, тощие,
улыбчивые люди, довольно дикого вида. Они определенно были рады нам, потому
что гости в этих краях редкость. Пригласив нас под навес, они принесли
стулья. Не прошло и получаса, как они забили овцу и стали готовить асадо, а
мы, рассевшись, попивали вино и рассказывали, зачем приехали.
для того, чтобы ловить и снимать bichos. И конечно, они заподозрили, что я
не совсем в своем уме, но они были слишком вежливы, чтобы сказать мне об
этом. О морских слонах и котиках они сообщили много сведений и очень нам
помогли. Оказалось, что у морских слонов уже появилось потомство, и теперь
они воспитывают его. Это значило, что теперь их нельзя найти где-нибудь
поблизости от котиков, то есть в определенном месте побережья, которое
служит им родильной палатой. Теперь они плавают вдоль всего берега то туда,
то сюда в зависимости от настроения, и найти их трудно, но есть несколько
мест, которые они особенно любят и где их можно разыскать. Эти излюбленные
места носят прелестное название -- элефантерии. Пеоны показали нам на карте
элефантерии и самые большие лежбища котиков. Как они сказали, котиков
разыскать будет нетрудно, потому что детеныши еще при них, и поэтому они
обретаются на побережье в легкодоступных местах. Более того, пеоны сказали
нам, что как раз рядом с колонией котиков есть хорошее место для стоянки --
ровное поле, защищенное от ветра небольшими возвышенностями. Ободренные
этими сведениями, мы выпили много вина, съели много жареной баранины, а
потом, снова забравшись в лендровер, отправились искать место для лагеря.
выглядело в описании пеонов -- небольшой ровной площадкой, покрытой жесткой
Березин Федор
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Сапковский Анджей