ощетиниться и оскалить зубы, как все уступали ему дорогу.
задние лапы, вытянув передние и подняв голову, он задумчиво смотрел в
огонь. В такие минуты вспоминался ему иногда большой дом судьи Миллера в
солнечной долине Санта-Клара, цементный бассейн, где он плавал, бес-
шерстная мексиканка Изабель и японский мопсик Туте. Но чаще думал Бэк о
человеке в красном свитере, о гибели Кэрли, о великой битве со Шпицем и
о тех вкусных вещах, которые он ел когда-то или мечтал поесть. Он не
тосковал по родине. Страна солнца стала для него смутным и далеким вос-
поминанием, которое его не волновало. Гораздо большую власть над ним
имели воспоминания о другой жизни, далекой жизни предков. Благодаря им
многое, чего он никогда раньше не видел, казалось ему знакомым. А инс-
тинкты (они тоже были не чем иным, как отголосками жизни предков), не
просыпавшиеся в нем раньше, теперь ожили и властно заговорили.
ему начинало казаться, что это пламя какого-то иного костра, у которого
он грелся когда-то, и видел он подле себя не повара-метиса, а совсем
другого человека. У этого другого ноги были короче, а руки длиннее, мус-
кулы - как узловатые веревки, а не такие гладкие и обросшие жиром. Воло-
сы у него были длинные и всклокоченные, череп скошен от самых глаз к те-
мени. Человек этот издавал странные звуки и, видно, очень боялся темно-
ты, потому что то и дело всматривался в нее, сжимая в руке, свисавшей
ниже колена, палку с привязанным к ней на конце большим камнем. Он был
почти голый - только на спине болталась шкура, рваная и покоробленная
огнем. Но тело его было покрыто волосами, и на груди и плечах, на
тыльной стороне рук и на ляжках волосы были густые, как мех. Человек
стоял не прямо, а наклонив туловище вперед и согнув ноги в коленях. И в
теле его чувствовалась какая-то удивительная упругость, почти кошачья
гибкость и напряженность, как у тех, кто живет в постоянном страхе перед
видимыми и невидимыми опасностями.
низко свесив голову. Локти он тогда упирал в колени, руками закрывал го-
лову, как от дождя. А за костром, в темноте, светилось множество раска-
ленных угольков, и всегда парами, всегда по два: Бэк знал, что это глаза
хищных зверей. Он слышал, как трещали кусты, сквозь которые они продира-
лись, слышал все звуки, возвещавшие их приближение.
звуки и видения другого мира тревожили его так, что шерсть у него вста-
вала дыбом и он начинал тихо повизгивать или глухо ворчать. Тогда по-
вар-метис кричал: "Эй, Бэк, проснись!" - и видения куда-то исчезали, пе-
ред глазами снова вставал реальный мир, и Бэк поднимался, зевая и потя-
гиваясь, словно он на самом деле только что проснулся.
щали и были в самом жалком состоянии, когда добрались наконец до Доусо-
на. Им следовало бы отдохнуть дней десять или хотя бы неделю. Но два дня
спустя они уже спускались от Казарм вниз, на лед Юкона, с грузом писем.
Собаки были утомлены, погонщики ворчали, и в довершение всего каждый бо-
жий день шел снег. По этому мягкому, неутоптанному настилу идти было
трудно, больше терлись полозья и тяжелее было собакам тащить нарты. Но
люди хорошо справлялись со всеми трудностями и усердно заботились о со-
баках.
ками. Собаки получали ужин раньше, чем люди, и никто из погонщиков не
залезал в спальный мешок, пока не осмотрит лапы своих собак. Все-таки
силы собак таяли. За эту зиму они уже прошли тысячу восемьсот миль, весь
утомительный путь таща за собой тяжело нагруженные нарты. А тысяча во-
семьсот миль подкосят и самую крепкую, выносливую собаку. Бэк пока не
сдавался, заставлял работать других и поддерживал дисциплину в своей уп-
ряжке, но и он тоже был сильно переутомлен. Билли все ночи напролет ску-
лил и стонал во сне, Джо был мрачнее мрачного, а к Соллексу просто опас-
но было подходить не только со стороны слепого, но и со стороны зрячего
глаза.
стал раздражителен и угрюм; как только располагались на ночлег, он сразу
отрывал себе ямку и забирался в нее - туда погонщик и приносил ему еду.
С той минуты, как его распрягали, и до утра, когда опять нужно было
впрягаться, Дэйв лежал пластом. Иногда в пути, дернувшись от сильного
толчка внезапно остановившихся нарт или напрягаясь, чтобы сдвинуть их с
места, он жалобно стонал.
этим заинтересовались все остальные погонщики. Они обсуждали вопрос и за
едой и перед сном, выкуривая последнюю трубку, а однажды вечером устрои-
ли настоящий консилиум. Дэйва привели к костру и ощупывали и мяли так
усердно, что он несколько раз взвыл от боли. Сломанных костей не обнару-
жили и так ничего не выяснили. Должно быть, у него что-то болело внутри.
ослабел, что то и дело падал. Шотландец дал сигнал остановиться и выпряг
его, а на место коренника поставил ближайшую собаку, Соллекса. Он хотел
дать Дэйву роздых, позволить ему бежать на свободе, без упряжки, за нар-
тами. Но Дэйв, как ни был он болен и слаб, не хотел мириться с тем, что
его отстранили от работы. Когда снимали с него постромки, он ворчал и
рычал, а увидев Соллекса на своем месте, которое он занимал так долго,
горестно завыл. Гордость его возмутилась, и смертельно больной Дэйв вся-
чески протестовал против того, что его заменили другим.
время старался цапнуть Соллекса или бросался на него и пробовал повалить
в снег по другую сторону тропы; он делал попытки втиснуться в упряжку
между Соллексом и нартами и все время скулил, визжал и лаял от боли и
досады. Шотландец пробовал отгонять его бичом, но Дэйв не обращал внима-
ния на обжигавшие кожу удары, а у погонщика совести не хватило хлестать
его сильнее. Пес не желал спокойно бежать за нартами по наезженной доро-
ге, где бежать было легко, и продолжал упорно нырять в мягком снегу.
Скоро он совсем выбился из сил и упал. Лежа там, где свалился, он тоск-
ливым воем провожал длинную вереницу нарт, мчавшихся мимо него.
сделал остановки. Тут Дэйв добрел до своего прежнего места и стал сбоку
около Соллекса. Его погонщик отошел к другим нартам - прикурить от труб-
ки соседа. Через минуту он вернулся и дал сигнал к отправке. Собаки дви-
нулись как-то удивительно легко, без всякого усилия - и вдруг все с бес-
покойством повернули головы и остановились. Погонщик тоже удивился: нар-
ты не двигались с места. Он кликнул товарищей взглянуть на это диво.
Оказалось, что Дэйв перегрыз обе постромки Соллекса и уже стоял прямо
перед нартами, на своем старом месте.
его стали толковать о том, как собакам обидно, когда их изгоняют из уп-
ряжки, хотя эта работа их убивает. Вспоминали всякие случаи, когда соба-
ки, которые по старости или болезни уже не могли работать, издыхали от
тоски, если их выпрягали. Общее мнение было таково, что раз уж Дэйву все
равно издыхать, надо пожалеть его и дать ему умереть со спокойной душой
на своем месте у нарт.
временами невольно стонал от приступов какой-то боли внутри. Несколько
раз он падал, и другие собаки волокли его дальше в постромках. А однажды
нарты наехали на него, и после этого Дэйв хромал на заднюю ногу.
место у костра. К утру Дэйв так ослабел, что идти дальше уже не мог.
Когда пришло время запрягать, он с трудом подполз к своему погонщику,
судорожным усилием встал на ноги, но пошатнулся и упал. Потом медленно
пополз на животе к тому месту, где на его товарищей надевали постромки.
Он вытягивал передние лапы и толчком подвигал свое тело вперед на
дюйм-два, потом опять и опять проделывал то же самое. Но силы скоро ему
изменили, и, уходя, собаки видели, как Дэйв лежал на снегу, тяжело дыша
и с тоской глядя им вслед. А его унылый вой долетал до них, пока они не
скрылись за прибрежным лесом.
только что покинутой стоянке. Люди все примолкли. Скоро издали донесся
пистолетный выстрел. Шотландец поспешно возвратился к саням, защелкали
бичи, весело залились колокольчики, и нарты помчались дальше. Но Бэк
знал, и все собаки знали, что произошло там, за прибрежным лесом.
упряжкой Бэка прибыл в Скагуэй. Собаки были изнурены и измучены вконец.
Бэк весил уже не сто сорок, а сто пятнадцать фунтов. Собаки меньшего ве-
са похудели еще больше, чем он. Симулянт Пайк, всю жизнь ловко надував-
ший погонщиков, теперь хромал уже не притворно, а понастоящему. Захромал
и Соллекс, а у Даба была вывихнута лопатка, и он сильно страдал.
гость и ступали так тяжело, что тело сотрясалось и собаки уставали
вдвойне. Все дело было в этой смертельной усталости. Когда устаешь от
короткого чрезмерного усилия, утомление проходит через какиенибудь
два-три часа. Но тут была усталость от постепенного и длительного исто-
щения физической энергии в течение многих месяцев тяжкого труда. У собак
уже не осталось никакого запаса сил и никакой способности к их восста-
новлению: силы были использованы все до последней крупицы, каждый мус-
кул, каждая жилка, каждая клеточка тела смертельно утомлены. Да и как
могло быть иначе? Менее чем за пять месяцев собаки пробежали две с поло-
Шломо Вульф
Семенова Мария
Суворов Виктор
Белогорский Евгений
Корнев Павел
Маккэфри Энн