Чтение 9–й страницы книги ~Затерянные в океане~

Плот теперь выглядел совсем по-иному. На веревках, протянутых в несколько
рядов между веслами-мачтами, были развешены широкие, тонкие пласты мяса
акулы. Издали все это множество висевших вплотную друг к другу беловатых
лоскутов можно было принять за парус.

Они и действовали наподобие паруса, подставляя поднявшемуся к вечеру
ветру довольно широкую поверхность и помогая таким образом плоту быстрее
двигаться.

Править плотом не было смысла; на это и сил не стоило тратить: наши
скитальцы понимали, что все равно на таком плотишке до земли им не
добраться. Единственным средством спасения мог оказаться какой-нибудь
проходящий мимо корабль, который подберет их. А так как нельзя было
отгадать, с какой стороны он может появиться, то не все ли равно, к какому
из тридцати двух румбов компаса их несет волной или ветром!

"Нет, не все равно! -- подумал вдруг Брас. -- Беда, если плот отнесет
на запад. Где-то там дрейфует большой плот с этой шайкой негодяев и пьяниц,
чуть не ставших людоедами. Они тоже, должно быть, по прихоти ветра или
течения носятся по океану из стороны в сторону. Может, они еще больше нашего
страдают от страшной жажды и голода. А может быть, кому-нибудь из них
пришлось покориться той жуткой судьбе, которую они готовили юнге Вильму,--
ведь не миновать бы ему ее, если бы я не вмешался... Хорошо, что он спасся
от них. Но попади он второй раз к ним в лапы, ему уже не вырваться".

Озверелая банда не пощадила бы и самого Бена Браса, мстя за нанесенный
им "ущерб".

Вот почему Бен, как только подул ветер, тотчас же повернулся к солнцу,
чтобы определить, в каком направлении движется их плот. И неудивительно, что
его тревога сразу прошла: их относило на восток.

-- А ведь действительно на восток! -- сказал он -- Вот странно! В этих
местах, как я замечал, ветер почти всегда дует с востока на запад, а теперь
наоборот. Но ветерок этот недолго продлится. Это опять всего-навсего
"кошачья лапка". Как только он стихнет, сразу же начнется штиль. Ну да
ладно, только бы не подул ветер, который отнесет нас к большому плоту!

Его явное нежелание, чтобы ветер отнес их назад, было вполне понятно
Вильяму. Страшная картина вчерашнего дня была еще свежа в его памяти. Он не
забыл, как десяток озверевших негодяев угрожали ему смертью и только один
мужесгвенный человек не побоялся вступиться за него, рискуя собственной
жизнью. Слишком страшная картина, чтобы ее можно было так скоро забыть!

И он не забывал ее, не забывал ни на минуту. Правда, когда на них
напали акулы, непосредственная опасность вытеснила у него из памяти страшные
воспоминания. Но как только опасность миновала, они вернулись вновь. Хотя
весь день он был занят работой, но нет-нет, да и вставала перед ним эта
картина, словно жуткий кошмар наяву. Чуть не каждые несколько минут он
бессознательно поворачивался к западу, тревожно вглядываясь, не виднеется ли
вдали страшный плот вместо ожидаемого ими корабля.

Но вот работа окончена. Даже матрос, а не только его более слабый
товарищ, почувствовал сильную усталость. Не присев ни на минуту, Бен Брас
стал опять внимательно вглядываться в горизонт; мальчик же улегся на голые
доски плота.

-- Устал, малыш? -- мягко спросил матрос. -- Постелил бы остаток
парусины, да и заснул бы как следует. Зачем же обоим мучиться и не спать. Я
отстою свою вахту до самых потемок и тоже улягусь. Ложись, выспись
хорошенько.

Вильям слишком устал, чтобы возражать. Подложив под себя парусину, он
лег и, уютно свернувшись клубком, тут же заснул.

А матрос все стоял и тщательно оглядывал горизонт, то беспокойно
всматривался в поверхность воды, слабо журчавшей у края плота, то опять
устремлял взор в темнеющие дали океана. Но все его старания разглядеть
что-нибудь были тщетны.

Так стоял он до тех пор, пока вечерние сумерки -- очень короткие в этих
широтах -- не сменились полной тьмой.

Все предвещало безлунную ночь. Только несколько слабо мерцающих звезд,
скупо рассеянных по небосводу, помогали ему отличить небо от воды. Пройди
сейчас на расстоянии кабельтова от плота судно под всеми парусами, и то его
не заметишь. Продолжать бодрствование в такой темноте было не к чему. Придя
к такому заключению, матрос тоже улегся возле спящего дружка и скоро, так же
как он, забылся сладким сном, в котором растворились все их бесконечные беды
и треволнения.

Глава XV. ТАИНСТВЕННЫЙ ГОЛОС

Так спали они несколько часов подряд, забыв о минувших злоключениях, не
думая ни о тех опасностях, которые их окружают, ни о тех, которые еще
ожидают их впереди.

Какая картина! И никого, кто бы ее видел! На маленьком, немногим
длиннее их самих, утлом плоту среди безбрежного, беспредельного, как сама
вечность, океана спят два человека -- так безмятежно, словно покоятся на
мягкой постели на твердой земле и с надежной крышей над головами. Да, этот
жалкий, затерянный в океане плотишко и мирно спящие люди на нем было
редкостное зрелище!

К счастью, вот уже несколько часов, как они наслаждались тем глубоким,
сладостным сном, в котором все забывается: все страхи, все беды. И как же не
назвать такой сон наслаждением! Было уже далеко за полночь, а они все еще
спали. Да и что могло их разбудить? Все тот же западный ветерок и нежное
журчание воды у плота скорее лишь усыпляли их, как ребенка колыбельная
песенка.

Юнга проснулся первым. Он дольше спал, и отдохнувшие, успокоившиеся
после сна нервы острее воспринимали внешние впечатления. Проснулся он от
того, что несколько крупных, тяжелых капель упало ему на лицо.

Что это? Брызги воды, долетевшие к нему от краев плота, бороздящих
воду?

Нет, это были капли дождя. Небо было черным-черно. Но в ту минуту, как
Вильям взглянул на него, сверкнула молния, ярко озарив своим светом океан и
небо. И тут же все вокруг опять погрузилось в глубокую тьму.

Мальчик снова прижался щекой к брезенту, собираясь уснуть.

Его не испугала эта беззвучная, похожая на зарницу, молния. Не испугали
и зловещие дождевые тучи. Его так часто мочило и ливнем и брызгами океанской
волны, что он не боялся промокнуть лишний раз.

И он бы преспокойно заснул, если бы вдруг не услышал какой-то
таинственный звук. Может быть, никакого звука и не было и он ему только
почудился, но все равно он не мог уже заснуть и так испугался, что у него
вообще пропало всякое желание спать. Что ж это такое было? Человеческий
голос?..

Но, может быть, это вскрикнула чайка, фрегат или качурка? Нет, это
кричали не они. Юнга умел различать голоса как этих птиц, так и многих
других. Неожиданно послышавшийся звук совсем не походил на крик птицы.

Это был человеческий голос, вернее -- голос ребенка, причем не
младенца, а девочки лет десяти.

И в этом голосе не слышалось жалобы, он был просто немного грустный.
Может быть, со сна Вильяму показалось, что девочка с кем-то разговаривает?

Но это было невероятно, просто немыслимо! Его, должно быть, обмануло
воображение, или он действительно принял за голос человека сонное бормотание
какой-нибудь неизвестной ему океанской птицы.

Разбудить Бена и рассказать ему про все? А вдруг окажется, что это не
человеческий голос, а чирикает спросонья какая-нибудь океанская пичуга, и он
зря его разбудит? Бен ведь так нуждается в отдыхе. Конечно, он не
рассердится, что Вильям его разбудил, но зато здорово высмеет, если он ему
скажет, что в такое время ночи среди Атлантического океана разговаривает
какая-то маленькая девочка. Чего доброго, еще скажет, что это морская
сирена, и начнет отпускать на его счет всякие шуточки. Нет, он не хотел быть
посмешищем даже для своего лучшего друга. Лучше уж промолчать.

И Вильям решил не будить матроса, а выбросить весь этот вздор из
головы: все это ему только почудилось.

Но стоило только ему опуститься на свое жесткое ложе, как опять
послышался тот же голос. На этот раз он звучал еще явственнее, словно
девочка говорила громче или была ближе.

"Если это не голос маленькой девочки,-- подумал Вильям,-- значит, я
никогда не слышал, как щебетала моя сестренка или болтали в детстве мои
подружки по играм. А если это голос маленькой сирены, значит, сирены умеют
разговаривать, потому что произнесено было не одно, а много слов подряд.
Нет, надо разбудить Бена. Это не обман слуха, не игра воображения. Где-то
поблизости разговаривает либо маленькая сирена, либо девочка. Ничего не
поделаешь, придется разбудить Бена".

-- Бен! Бен!..

-- А-а-а! О-о-ох! Что за шум? Никак, семь склянок? Да ведь я не на
"собачьей вахте"[10]. А-а-а! Это ты, Вильм? Что случилось, малыш?

-- Бен, я слышу какие-то звуки.

-- Звуки? Ну и что же? Тут посреди океана всегда что-нибудь услышишь.
Мало ли здесь всякого зверья да птицы... Эх, малыш, мне снился такой хороший
сон, когда ты меня разбудил! Будто я опять на своем старом фрегате... Ну, а
что, собственно, хорошего было в моем сне? Ничего будто и не было: боцман
поднял меня со сна, разорался над ухом, чтобы я скорее шел на вахту. А
все-таки на той вахте было полегче, чем на теперешней. Так ты говоришь,
будто что-то слышал, а?

-- Я слышал голос. Во всяком случае, мне показалось, что это -- голос.

-- Голос? Человеческий голос?

-- Да, по-моему, это был голос девочки.

-- Голос девочки? Ты что, малыш, рехнулся? Ну-ка, подвинься ближе. Дай
мне взглянуть на тебя.

-- Совсем я не рехнулся, Бен. Я действительно слышал человеческий
голос. Дважды слышал. Первый раз я подумал, что ошибся. Но сейчас услышал
второй раз, и я...