последствии даже вошло в полярный фольклор. Уже были сказаны последние "ни
пуха ни пера" и другие ритуальные слова, уже Белов увеличил обороты и
собирался скомандовать: "От винтов!", когда на полосу с неистовым лаем
ворвался старожил Мирного Волосан. Пришлось вылезать из самолета прощаться,
нельзя обижать самого известного в Антарктиде пса, обласканного полярниками
всех экспедиций. Но вдруг выяснилось, что Волосан прибежал на полосу вовсе
не из сентиментальных побуждений -- за ним с поднятой палкой гнался биолог
Величко. Волосан с визгом бросился к своему любимцу Бармину, и тот на всякий
случай втащил его в самолет.
пингвинов! Не для него, видишь, сказано, что Антарктида -- заповедник!
Вылезай, мерзавец!
Преступника покрываешь?
оскорбление! Он законный пассажир, у него есть билет!
зажав в пасти бумажку.
Волосану палкой.-- На борту самолета он пользуется правом
экстерриториальности.
Шумилин.-- Пусть хлебнет Востока!
материально ответственным, пусть охраняет Восток.
пассажира.-- Пуда на два потянет. Но раз билет есть... От винтов!
вспоминая!
закармливали вкусными кусочками, и он щедро платил за любовь и ласку своими
цирковыми трюками: имитировал подвыпившего человека, выступал на собрании
положив на стол лапы, листал бумажки и лаял, позировал в очках и в шапке
фотографу и прочее. Но с подъемом на купол притих, забился в теплый утолок и
задремал.
смотри вниз -- белым-бело, однообразная заснеженная пустыня. И лишь бывалый
полярник, угадывая заветные ориентиры, смотрит на эту пустыню с волнением.
полуторакилометровую высоту над уровнем моря. Это начинается купол
Антарктиды, изрезанный, как морщинами, бездонными ледниковыми трещинами.
Далее купол растет постепенно и незаметно для глаза; самолет летит низко,
метрах в ста над его поверхностью, и можно различить безобидную с высоты
зону застругов, проклинаемую всеми походниками, да и колею санно-гусеничного
поезда, местами уцелевшую от метелей. А потом идут славные ориентиры, навеки
оставшиеся на географических картах: станция Пионерская, давным-давно
законсервированная, Восток-I -- здесь и станции не было, просто вехами
обозначенная точка, и Комсомольская, тоже покинутая людьми. В этом месте
купол повышается до трех с половиной километров, и дышать становится трудно.
Во всяком случае, первое представление о том, что ждет тебя на Востоке,
получить уже можно. От Комсомольской до Востока пятьсот километров и два
часа лета.
своих креслах, один Филатов курит, посматривая в иллюминатор. Полярник, как
солдат, спит впрок: только прикажи себе, сомкни веки -- и отвалился. В любом
другом полете Семенов так и поступал, а сейчас не получалось: будоражила
предстоящая встреча с Востоком. В Антарктиде никогда не знаешь, что тебя
ждет, здесь самая длинная дорога бывает самой короткой. Предсказал бы кто,
что в январе полеты сорвутся, нужно было бы седлать коней и отправляться на
Восток санно-гусеничным поездом. Путь долгий и трудный, зато надежный,
годами проверенный... Ваня Гаврилов, начальник транспортного отряда и старый
друг, только знака ждал -- в неделю бы подготовил поезд... Семенов
усмехнулся; смертельно обиделся бы Коля Белов, услышав эти мысли.
и кислорода в нем маловато. Неделя, ну две, подумал Семенов, и организм
привыкнет, лишь бы не сорваться в первые дни акклиматизации. В Восток нужно
входить постепенно, он приучил людей к мудрой неторопливости: надорвешься --
и не работник ты, а пациент у доктора, другие будут работать, а ты --
валяться на койке в обнимку с кислородной подушкой. "Тише едешь -- дальше
будешь" -- это про Восток сказано. Сделал пять-шесть движений -- отдохни,
дай передышку сердцу. Не любит Восток людей, не умеющих умно расходовать
свою физическую силу. Во вторую зимовку Семенов одного такого самоуверенного
отправил обратно в Мирный. "Подумаешь, Восток!" -- бахвалился, пока кровь из
всех пор не хлынула. Гаранина, Бармина а Дугина предупреждать не нужно,
тертые калачи, а вот за Филатовым следует смотреть в оба: силы, может, у
него на двоих, а самоуверенности -- на четверых... Вот и сейчас губы синие,
а курит. Не хочется ведь курить, от одного вида сигареты противно, но дымит,
храбрится. Перед кем позируешь, Веня? Или самого себя уговариваешь?
взяв Филатова. На припае он проявил себя неплохо, не хуже, чем, скажем, куда
более опытный Дугин, если не считать того случая, когда чуть не утопил
трактор, пытаясь с ходу проскочить трещину. Объяснили, намылили шею, обещал
не лихачить. И ребята его приняли: разбитной малый, за словом в карман не
лезет, поет под гитару -- чего еще надо? И все-таки была в его поведении
какая-то поза, стремление убедить товарищей, что "сам черт ему не брат, и
море по колено". А Семенов к людям, которые выставляли себя напоказ, вообще
относился с недоверием. Он полагал, что поза нужна только тому, кто хочет
себя выдать за другого, набить себе цену в глазах окружающих. Гаранин,
Бармин, тот же Дугин в позе не нуждаются, как не нуждается в ней
обстрелянный солдат. А Филатов, окажись он на фронте, прохаживался бы по
брустверу, чтобы показать свою храбрость.
дыхание, скоро пригодится.
Андрей Иваныч?
может, поговорим?
Хочешь чайку?
кандидат наук, а не начальник?
добиваетесь. Как-то само собой. А другие добиваются только того, что их
боятся. Вот и не делают вас начальником, сравнение будет не в их пользу.
не орет, никто не учит жить. Сколько себя помню, все учили меня жить, я для
начальства как учебное пособие... Значит, верно, говорят, что из-за него?
друга... Но не только поэтому. Ты веришь в такую штукупризвание?
его призвание быть академиком. А дворнику махать метлой тоже призвание?
развлечься, высмеять кого-то, даже ранить, но не доказать истину. Призвание
-- это когда тебя неудержимо тянет к какомунибудь делу. Так вот, меня ни
разу в жизни не тянуло кем-то или чем-то руководить.
давным-давно определил свои возможности: довольно квалифицированный полярный
метеоролог, ну, если очень потребуется,-- максимум -- заместитель начальника
зимовки.
дерзость, которых у меня нет. Он прикажет там, где я смогу только просить.
Он из тех, кто поднимает в атаку, а я -- кого поднимают.
этого мало. Прозимуем, съедим пуд соли вместе -- сам поймешь.