за четверых, сутками гонял трактор по неверному льду, и даже Макаров, от
которого похвалу можно было услышать раз в году, и то в високосном,
благосклонно пошутил насчет "гавриловской крови". Хотя "кровное" родство
между дядей и племянником отсутствовало, довольный Гаврилов не стая
поправлять начальника экспедиции и послал сестре жены радиограмму,
которая принесла матери радости больше, чем вся популярность,
завоеванная сыном на ринге.
знал слабо и один раз чуть не расплавил подшипники коленчатого вала,
забыв добавить масла из дополнительного бака в рабочий. К счастью, тягач
застрял в метровых застругах, и Ленька заглушил двигатель; еще немного,
и машину пришлось бы бросить: отремонтировать ее в условиях похода было
бы невозможно. С того дня Ленька не забывал следить за манометром и на
каждой остановке проверял щупом, сколько масла осталось в рабочем баке,
и за пальцами на гусеничных траках ухаживая, как когда-то за своей
прической, и трогался с места только на первой передаче. Понемногу
привык, освоился. И если секретов ремонта двигателя так и не постиг, то
его физическая сила в походе очень пригодилась. Ленька запросто
перетаскивал бочки с маслом, без устали махал кувалдой и, не ожидая
просьб, выполняя другую работу, требовавшую большой затраты сил.
то, чего ему в последнее время не хватало. Пожалуй, думал он, уважение
этих ребят заслужить потруднее, чем восхваления репортеров.
Гаврилова, например, денежного дядю, не раз помогавшего матери сводить
концы с концами, он раньше считал чудаком: есть дача, машина, жена и
дети, директор Кировского завода лично звонит, предлагает хорошую
должность, а дядя Ваня идет на старости лет в полярку.
человек. И бывших дружков своих переоценил - с большой уценкой. Не то
чтобы его к ним совсем не тянуло и чтобы не хотелось вновь окунуться в
праздничную атмосферу большого спорта. Окунуться окунулся бы, но с
оглядкой, с понимаем того, что есть в жизни вещи посолиднее...
душой завладевала, маленькая и не очень эффектная девушка, пигалица,
дурнушка по сравнению с теми, кто почитал за честь пройтись с ним под
руку. Он вспоминал о ней со стыдом и растущей, незнакомой ему нежностью
и подумывал о том, что по возвращении постарается доказать, что не такой
уж он конченый...
ночевать в своих балках. Соседом Леньки по нарам оказался Василий Сомов,
не лучший сосед, какого можно было бы пожелать, ибо Василий был сух,
замкнут и феноменально скуп - качество, совершенно уж презираемое
полярниками, привыкшими свой кошелек вытаскивать первыми. Когда на
стоянке в Лас-Пальмасе ребята наслаждались пивом и шашлыками, Сомов
жевал захваченную с собой сухую колбасу. Курил он преимущественно чужие
папиросы, на радиограммы тратился по праздникам - словом, был
законченным жмотом. Не будь Сомов отменнейшим, едва ли не лучшим в
отряде механиком-водителем, вряд ли Гаврилов брал бы его в походы.
словами.
в ожидании двух последних самолетов. Спали в эту ночь плохо. В Ленькином
балке на верхних нарах чуть слышно шептались Тошка Жмуркин и Валера
Никитин. Смысл обрывочно доносившихся фраз Ленька понять не мог, но
чувствовалась в них смутная тревога, отчего и самому Леньке вдруг стало,
как-то тоскливо.. Он с головой влез в спальный мешок и попытался уснуть,
однако сон никак не приходил, Ленька высунулся из мешка и с
неудовольствием вдохнул табачный дым: Сомов курил, хотя обитатели балка
с самого начала решили этого не делать. И без того от печки-капельницы
несло солярным духом, дышать нечем.
вздохнул Сомов. - Не накурился за день? - А тебе какое дело? - А такое,
что договаривались. Договор дороже денег, усвоил? - На том свете
взыщешь, - проворчал Сомов. - Помирать собрался? - Здоровый ты, парень,
а глупый. Походил бы с мое... - Ну и что? - А то, что пиши, парень,
завещание... - Это почему? - с вызовом спросил Ленька.
в мешке.
покашливал во сне Сомов, а Ленька никак не мог забыться, охваченный
тревожным предчувствием. Он припомнил отдельные реплики, намеки, что
слышал в последние дни, объединил обрывки ничего вроде не значащих фраз
в одну цепочку, и перед ним все более отчетливо стала обрисовываться
безнадежность предстоящего похода. Да, безнадежность! Зря Макаров не
пошлет такую радиограмму и Семенов не станет понапрасну обрабатывать
Гаврилова - "возвращайся, Ваня, самолетом". И мысль о том, что он в свои
двадцать пять лет может погибнуть, ужаснула Леньку. Он представил себе
мертвый, занесенный снегом поезд, свой заглохший навеки тягач и себя,
скрученного последней судорогой. Ленька прогонял от себя это видение,
старался думать о разных приятных вещах, ждущих его по возвращении
домой, но страх, вползший в него исподтишка, не уходил. На любые
трудности готов был Ленька, на любые муки, только не на безвестную
смерть!
зависть и восхищение. На людях он мог совершить любой подвиг, если бы в
это время на него смотрели и восторгались его мужеством и геройством. Во
время разгрузки "Оби", когда с тридцатиметровой высоты на лед полетел
многопудовый ящик, Ленька успел отбросить в сторону матроса, которого
через долю секунды расплющило бы в лепешку. Люди смотрели! Когда Коля
Рощин провалился с трактором под лед, Ленька бросился без раздумий в
ледяную воду. Люди смотрели! Это было для Леньки важнее всего. Он и в
Антарктиду пошел потому, что об этом будут знать люди. Только так. Скажи
ему, что сцену его гибели покажут по телевидению, Ленька мгновенно
воспрянул бы духом. Но погибнуть безвестно, навсегда остаться в белом
безмолвии или, если их найдут, упокоиться на братском кладбище острова
Буромского у Мирного!
он смолчал. Но с той минуты, когда последние два самолета улетели,
уверенность покинула его.
в сутки, и временами Леньке казалось, что тревога его пустая. Но когда
морозы перевалили за шестьдесят и раскрылась скверная история с
топливом, Ленька сник. Помрачнел, стал молчалив. Глаза глубоко
ввалились, железные бугры мускулов опали. До помороженных щек было
больно дотрагиваться, пальцы распухли и еле сгибались в суставах.
Рыжеватая шкиперская бородка, по общему мнению очень шедшая ему,
свалялась и торчала безобразными клочьями. Впрочем, Ленька не знал об
этом, поскольку давно не умывался, не смотрелся в зеркальце и даже
где-то его потерял.
переставлял помороженные доги Петя Задирако, в кашлял с кровью Валера
Никитин. Всем было плохо, но от сознания этого Леньке не становилось
легче.
ждал очередной поломки. С Востока, уступив наплыву чувств, послал Вике
радиограмму: "Ответь одним словом, можно ли тебе писать", и сегодня в
обед Борис Маслов сунул ему маленький листочек с двумя словами: "Да.
Вика". Получи он этот ответ на Востоке - наверное, был бы счастлив. А
сейчас равнодушно скользнул до листку глазами и сунул в карман.
Никитина, на усеянное холодными, блестящими звездами черное небо, и
внезапная жалость к самому себе полоснула его по сердцу.
произошло это, как в шутку упрекали Гаврилова ребята, из-за его
неосторожной реплики за обедом о пяти-шести часах пути до станции. Не
имел он никакого права так говорить. Подумать про себя - пожалуйста, но
произносить такое вслух ни один настоящий полярник себе не позволяет,
так как человеческий расчет оскорбляет Антарктиду, побуждает ее указать
человеку его место. Полярники - народ по-своему суеверный, их
зависимость от Антарктиды слишком велика, чтобы пренебрегать внешними
формами уважения к ее возможностям. По шуточному ритуалу, если кто-то
случайно оговорится, как это произошло с Гавриловым, товарищи должны тут
же его поправить, постучать по дереву и трижды сплюнуть через плечо.
Тогда Антарктида, может, и простит ослушнику его дерзость.
семьдесят, добавился ветер десять метров в секунду. Такие совпадения
случаются крайне редко, потому что природа, будучи гармоничной, самые
жестокие свои кары старается распределять более или менее равномерно.
Так, в центральной Антарктиде с ее сверхнизкими температурами почти нет
сильных ветров, а в Мирном и вообще на побережье, где метели достигают
ураганной мощи, морозы гораздо слабее.
Маркелов Олег
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Василенко Иван
Посняков Андрей
Березин Федор