Чтение 9–й страницы книги ~Нада~

пропустили меня, я вошел в шалаш Балеки. В нем находились и другие царские
жены, но при виде меня женщины встали и ушли; закон не позволял им
оставаться в моем присутствии. Таким образом я остался наедине с сестрой.
Несколько минут Балека лежала молча, по волнению ее груди я заметил, однако,
что она плачет.

-- Потерпи, милая! -- сказал я, наконец. -- Скоро страдания твои
кончатся!

-- О, нет, -- ответила она, поднимал голову, -- только начнутся. О,
жестокий человек! Я знаю, зачем ты пришел: умертвить моего будущего
младенца!

-- Ты знаешь сама -- такова воля царя!

-- А! Воля царя! А что мне до воли царя? Разве я сама не имею голоса в
этом?

-- Да ведь это ребенок царя!

-- Это ребенок царя -- правда, но разве он также и не мой ребенок?
Неужели мое дитя должно быть оторвано от моей груди и задушено, и кем же?
Тобою, Мопо! Не я ли бежала с тобой, спасая тебя от злобы нашего народа и
мести отцовской? Знаешь ли ты, что два месяца тому назад царь разгневался на
тебя, когда заболел, и наверное умертвил бы тебя, если бы я не заступилась и
не напомнила ему клятвы? И вот как ты отплачиваешь мне! Ты приходишь убить
мое дитя, моего первенца!

-- Я исполняю приказание царя! -- отвечал я угрюмо, но сердце мое
разрывалось на части.

Балека больше ничего не сказала, но, отвернувшись лицом к стене, горько
плакала и стонала. Тем временем я услыхал шорох у входа в шалаш, и свет в
дверях заслонила входящая фигура. Вошла женщина. Я обернулся посмотреть на
нее и сразу упал, кланяясь до земли. Передо мной стояла Унанда, мать царя,
по прозванию Мать Небес, -- та самая женщина, которой моя мать отказалась
дать молока.

-- Здравствуй, Мать Небес! -- приветствовал я ее.

-- Здравствуй, Мопо, -- отвечала она. -- Скажи, почему плачет Балека?
Оттого ли, что она мучается родами?

-- Спроси ее сама, великая Мать Вождя! -- сказал я.

Тогда Балека заговорила прерывающимся голосом:

-- Я плачу, царица Мать, потому, что этот человек, брат мой, пришел от
того, кто мой господин, от твоего сына, чтобы умертвить моего будущего
ребенка. О, Мать Небес, ты сама кормила грудью, заступись за меня! Твоего
сына не убили при рождении!

-- Кто знает, Балека? Может быть, было бы и лучше, если бы и его убили!
грустно сказала Унанда. -- Тогда бы многие из тех, кто теперь уже мертв,
были бы живы!

-- Но, по крайней мере, ребенком он был добр и ласков, и ты могла
любить его. Мать зулусов!

-- Никогда, Балека! Ребенком он кусал мне грудь и рвал мои волосы.
Каков человек -- таков был и ребенок!

-- Да! Но ребенок его мог быть не таким. Мать Небес! Подумай, у тебя
нет внука, который будет беречь тебя на старости лет. Неужели ты допустишь
иссякнуть твоему роду? Царь, наш властелин, постоянно подвергается
опасностям войны. Он может умереть, и что тогда?

-- Что тогда? Корень Сенцангаконы не иссяк. Разве у царя нет братьев?

-- Но они не твоей плоти и крови. Мать! Как? Ты не хочешь даже слушать
меня? Тогда я обращаюсь к тебе, как женщина к женщине. Спаси мое дитя или
убей меня вместе с ним!

Сердце Унанды дрогнуло. Слезы показались на ее глазах.

-- Как бы это сделать, Мопо? -- обратилась она ко мне. -- Царь должен
видеть ребенка мертвым, если же он заподозрит обман, а ты знаешь, и тростник
имеет уши, то... Тебе известно сердце Чеки, и ты сам понимаешь, где будут
лежать наши кости завтра!

-- Неужели нет других новорожденных в стране зулусов? сказала Балека,
приподнявшись на постели и говоря шепотом, похожим на шипение змеи.

-- Слушай, Мопо! Твоя жена тоже должна была родить?

-- Послушайте же меня -- ты. Мать Небес, и ты, брат, слушай тоже. Не
думайте шутить со мной. Я или спасу моего ребенка, или вы оба погибнете
вместе с ним. Я скажу царю, что вы приходили ко мне оба и нашептывали мне
заговор -- спасти ребенка, а царя убить. Теперь выбирайте и скорее!

Она откинулась навзничь, мы молча переглядывались. Наконец, Унанда
первая заговорила.

-- Дай мне руку, Мопо, и поклянись, что ты будешь верен в сохранении
этой тайны, так же, как и я клянусь тебе. Быть может, придет день, когда
этот ребенок, еще не видевший света, будет царем страны зулусов, тогда в
награду за сегодняшнюю услугу ты будешь первым человеком среди народа,
голосом царя, его наперсником! Если же ты не сдержишь клятвы, берегись! Я
умру не одна!

-- Клянусь, Мать Небес! -- ответил я.

-- Хорошо, сын Макетами!

-- Хорошо, брат мой! -- сказала Балека. -- Теперь иди и скорее делай
все, что нужно. Я чувствую приближение родов. Иди и знай, что, в случае
неудачи, я буду безжалостна и добьюсь твоей смерти, хотя бы ценою моей
собственной жизни!

Я вышел из шалаша.

-- Куда идешь? -- спросила меня стража.

-- Иду за лекарствами, слуги царские! -- ответил я.

Так я сказал, но на душе моей было тяжело, и я задумал бежать из страны
зулусов.

Я не мог и не смел сделать того, что от меня требовали. Неужели же я
могу убить своего собственного ребенка, отдать его жизнь ради спасения жизни
ребенка Балеки? Могу ли я пойти против воли царя и спасти ребенка,
осужденного им на смерть? Нет, это невозможно! Я убегу, оставлю все, и буду
искать племя, жилища где-нибудь в стороне, там я начну жизнь сначала. Здесь
я жить больше не могу. Здесь, около Чеки, ничего не найти, кроме смерти.

Размышляя таким образом, я дошел до своего шалаша и узнал, что жена
моя, Макрофа, только что разрешилась двойней. Я выслал из шалаша всех, кроме
Ананди, неделю тому назад давшей мне сына. Второй ребенок из двойни был
мальчик и родился мертвым. Первой родилась девочка, известная впоследствии
под именем Нады Прекрасной -- Нады Лилии. Внезапная мысль озарила меня --
вот где выход из моего положения.

-- Дай-ка мне мальчика, -- сказал я Ананди. -- Он не умер. Дай его мне,
я вынесу его за ворота крааля и верну к жизни моими лекарствами!

-- Это бесполезно, ребенок мертвый! -- воскликнула Ананди.

-- Давай мне его, когда я приказываю! -- закричал я свирепо. Она подала
мне труп ребенка.

Я взял его, завернул в узел с лекарствами и все вместе обернул
циновкой.

-- Не впускайте никого до моего возвращения, -- сказал я, -- и не
говорите никому ни слова о ребенке, которого вы считаете мертвым! Если
впустите кого-нибудь или скажете слово, мое лекарство не поможет и ребенок
действительно умрет!

С этими словами я вышел. Жены мои недоумевали. У нас не было в обычае
оставлять в живых обоих детей, когда рождались двойни. Тем временем я
поспешно бежал к воротам Эмпозени.

-- Я несу лекарства, слуги царские! -- объяснил я страже.

-- Проходи, -- ответили они. Я прошел ворота и направился к шалашу
Балеки. Около нее сидела Унанда.

-- Ребенок родился! -- сказала мне мать царя. -- Взгляни на него, Мопо,
сын Македамы!

Я взглянул. Ребенок был крупный, с большими черными глазами, как у
Чеки, мать царя, Унанда, вопросительно смотрела на меня.

-- Где же он? -- шепотом спросила она. Я развернул циновку и вынул
мертвого ребенка, со страхом оглядываясь кругом.

-- Дайте мне живого! -- в свою очередь шепнул я.

Она передала мне ребенка. Я выбрал в своих лекарствах снадобье и натер
им язык ребенка. Это снадобье имело свойство заставить онеметь язык на
некоторое время. Затем я завернул ребенка в узел с лекарствами и снова
обмотал его циновкой.

Вокруг шеи мертвого ребенка я завязал шнурок, которым будто бы задушил
его, и слегка завернул его другой циновкой.

Теперь я в первый раз обратился к Балеке:

-- Послушай, женщина, и ты, Мать Небес, я исполнил ваше желание, но
знайте, что еще раньше, чем я доведу до конца это дело, оно будет стоить
жизни многих людей. Будьте безмолвны, как могила, она широко разверзается
перед вами обеими! -- Я ушел, унося в правой руке циновку с завернутым в нее
мертвым ребенком. Узел с лекарствами, где лежал живой, был привязан к
плечам.

Я вышел из спальни и, проходя мимо стражи, молча развернул перед ними
циновку.

-- Ладно! -- сказали они, пропуская меня.

Но с этой минуты начались мои неудачи. Как только я вышел за ворота,
меня встретили три посланных от царя.

-- Царь зовет тебя в Интункуму! -- Так называется жилище царя, отец
мой.

-- Хорошо, -- ответил я, -- сейчас приду, но сперва я забегу к себе
взглянуть на мою жену Макрофу. Вот у меня в руках то, что нужно царю! -- При
этом я показал им мертвого ребенка. -- Отнесите его к царю!

-- Царь не давал нам такого приказания, Мопо! -- отвечали они. -- Он
приказал, чтобы ты сию же минуту явился сам к нему!

Кровь застыла в моих жилах. У царя много ушей. Неужели он уже знает? И
как я осмелюсь явиться перед царем с живым ребенком за спиной? Я чувствовал
в то же время, что всякое колебание послужит моей погибели, так же как
изъявление страха или смущение.

-- Хорошо! Идем! -- ответил я, и мы вместе направились к воротам