взрывную машинку со старомодной ручкой. Вслед за тем оружие --
два "шмайсера", два "брена", маузер и кольт. Потом последовал
ящик с разношерстным, но нужным содержимым: карманные фонари,
зеркала, два комплекта документов и, как ни странно, несколько
бутылок вина -- хок, мозоль, узо, ретсима. Наконец, с особыми
предосторожностями в носовой трюм положили два деревянных
ящика. Один -- среднего размера, выкрашенный в зеленый цвет и
обитый медью. Другой -- маленький и черный. В зеленом хранилась
взрывчатка: тол, аматол, несколько брусков динамита. Там же
были упакованы гранаты и пироксилиновые запалы, прорезиненные
шланги. В один угол поместили мешок с наждачной пылью, в другой
-- с толченым стеклом, а также залитую сургучом бутылку с
калием. Последние три предмета взяли в расчете на то, что Дасти
Миллеру представится возможность проявить свой редкий талант
взрывника. В черном ящике хранились одни лишь детонаторы,
электрические и ударные -- с гремучей ртутью, столь чуткие, что
срабатывают, стоит уронить на них птичье перо.
люка показалась голова Кейси Брауна. Он медленно осмотрел
грот-мачту, возвышавшуюся над ним, так же медленно перевел
взгляд на фок-мачту. С бесстрастным выражением лица взглянул на
Мэллори:
ответил Браун. -- Вы велели взглянуть на движок. Тут не
машинный отсек, а склад металлолома. Причем самый ржавый, самый
большой кусок металлолома соединен с гребным валом. Старый
двухцилиндровый "кельвин", мой земляк. Изготовлен тридцать лет
назад, -- Браун огорченно покачал головой -- так может
сокрушаться лишь механик с берегов Клайда, увидев, во что
превратили хороший движок. -- Разваливается на части уже много
лет, сэр. -- Вся палуба отсека усеяна деталями и запчастями.
Возле Гэллоугейта я видел свалки, которые, по сравнению с этим
машинным отсеком, настоящие дворцы.
-- кротко проговорил Мэллори. -- Поднимайтесь на берег. Завтрак
готов. Напомните мне, чтобы я захватил несколько тяжелых
камней, хорошо?
камни на эту посудину? Капитан с улыбкой кивнул.
-- возмутился Миллер. -- Зачем тебе камни?
поверхность моря, каик упорно двигался на север, держась менее
чем в миле от турецкого побережья. Связав в тугой узел свою
форму, капрал нехотя бросил ее за борт. Под тяжестью булыжника
узел тотчас пошел ко дну.
себя в зеркало. Если не считать лилового шарфа, обмотанного
вокруг тощего живота и выгоревшего узорчатого жилета, он
вырядился во все черное. Черные шнурованные штиблеты, черные
шаровары, черные рубашка и куртка. Даже песочного цвета волосы
были покрашены в черный цвет. Передернув плечами, Миллер
отвернулся.
он, критически рассматривая остальных, одетых примерно так же.
-- Что ж, может, я не такое уж и пугало? Послушайте, командир,
а к чему весь этот маскарад?
под видом крестьянина, другой -- под видом механика. -- С этими
словами Мэллори опустил за борт узел с формой, в которую был
завернут камень. -- А теперь будете знать, как выглядят
прилично одетые жители острова Навароне.
самолете, а теперь здесь?
Александрии, синяя роба а Кастельроссо, а сейчас одежда
греческих крестьян? В Александрии, в Кастельроссо или на
острове майора Ратлиджа могли сказаться -- и наверняка были --
немецкие агенты. А мы пересели с моторки на гидроплан, с
гидроплана на торпедный катер, с катера на каик. Следы
заметали, капрал. Нам нельзя рисковать.
брови, наклонился и, достав белый балахон, стал его
разглядывать.
он. -- Привидения будем изображать.
на снегу нас не заметили.
Навароне есть довольно высокие вершины. Возможно, придется уйти
туда. Для того и халаты.
растянулся на палубе, подложил под голову мешок и закрыл глаза.
Улыбнувшись, Мэллори переглянулся с Андреа.
заняться освоением белого безмолвия... А что, это идея. Может
быть, и тебе поспать? Я постою на вахте пару часов.
побережью Турции, не приближалась к нему ближе, чем на две
мили. Греясь на все еще теплом ноябрьском солнце, Мэллори сидел
на носу, прижавшись к фальшборту. Он внимательно следил за
небом и горизонтом. Андреа и Миллер спали на палубе. Кейси
Брауна никак было не выманить из машинного отсека. Лишь изредка
он высовывался из люка, чтобы подышать свежим воздухом. Но
интервалы между его появлениями все увеличивались: старому
"кельвину" требовалось все больше внимания. Браун регулировал
систему смазки, подачу воздуха. Механик до мозга костей, он был
расстроен тем, в какое состояние привели двигатель. Его клонило
в сон, болела голова: через тесный люк воздух почти не
проникал.
таком маленьком судне, лейтенант Энди Стивенс смотрел на
проплывающий мимо них турецкий берег. Подобно Мэллори, он
наблюдал за морем, переводя взгляд с побережья на карту, с
карты на острова, которые постоянно перемещались относительно
друг друга, ставя его в тупик. Возникая в дымке благодаря
рефракции, островки словно парили в воздухе. Затем глаза
штурмана устремлялись к картушке ветхого спиртового компаса,
чуть покачивавшегося в изъеденном коррозией кардановом подвесе,
потом -- вновь к побережью. Иногда он поглядывал на небо или
окидывал взором от траверза до траверза панораму горизонта. В
рубке снова повесили засиженное мухами, побитое по краям
зеркало, куда он старался не глядеть.
загорелые руки одеревенели, сжимая рассохшиеся спицы штурвала.
Юноша неоднократно пытался расслабиться, как-то уменьшить
напряжение сводимых судорогой мускулов рук, но пальцы сами
собой стискивали штурвал. В пересохшем рту появился
солоновато-кислый привкус. Сколько он ни пил нагретую солнцем
воду из кувшина, привкус и сухость во рту оставались. Он не мог
также избавиться ни от тревоги, засевшей где-то выше солнечного
сплетения, ни от противной дрожи в правой ноге.
участвовал в боевых действиях. Сколько он себя помнил, Стивенс
постоянно испытывал страх. Он и сейчас помнил все случаи, когда
он испытывал страх, начиная с приготовительной школы. Все
началось с того, что дома его столкнул в бассейн отец, сэр
Седрик Стивенс, знаменитый исследователь и альпинист. Отец
заявил, что только так сын научится плавать. Как мальчуган
вырывался, как барахтался, напуганный до смерти! Вода попадала
в носоглотку, желудок словно свело спазмом, вызывая непонятную
жуткую боль. Глядя на него, до слез хохотали отец и два старших
брата, рослые, веселые и такие же бесчувственные, как сэр
Седрик. Стоило Энди вылезти из воды, они снова сталкивали его в
бассейн.
Втроем они превратили его жизнь в сущий кошмар. Крепкие,
энергичные, в постоянном общении с природой, отец и братья
поклонялись культу силы и физического здоровья. Они и
представить себе не могли, чтобы кто-то не получал
удовольствия, прыгнув в воду с пятиметрового трамплина или
перескочив на коне через высокий барьер, забравшись на острые
скалы или выйдя под парусом в море во время шторма. Все эти
развлечения они навязывали и ему. Часто у Энди ничего не
получалось. Ни отец, ни братья не могли взять в толк, почему он