которого о нераздельности материи и формы нарушалось признанием чистой формы
- Божества. Правда, родовое "я" Шуппе признано не всей школой.
Шуберт-Зольдерн энергически его отвергает. Но ведь и Бог Беркли признавался
лишь самим Беркли, и берклеянцем Юмом был совершенно отвергнут.
трогательною уверенностью, как и Беркли, гордится своей близостью к наивному
мировоззрению "естественного" человека . В имманентной философии существуют
те же самые внутренне обусловленные наклоны в сторону солипсизма, как и в
философии Беркли . Даже любопытное повышенное квалифицирование себя как
научной имманентная философия в значительной степени разделяет с Беркли,
который чувствовал себя очень "научным", а свою философию чрезвычайно
благоприятной для развития и процветания отдельных наук.
внимая завету Лейбница, мы поостережемся "prendre la paille des termes le
pour le grain des choses" - мы увидим, что имманентная философия в
существенных чертах повторяет философию Беркли. Ее новизна и значение
заключаются в том, что она в новой терминологической редакции попробовала
рассказать тот самый меонический миф о природе, который был начат Бэконом и
Декартом, развит в целую систему Беркли, дополнен Юмом и с необыкновенной
силой по-новому пересказан Кантом. Вундт в своей критической статье говорит
про имманентную философию глубокое и меткое слово: "По существу дела, это
возобновление онтологизма". "Это старый онтологизм навыворот" .
тенденцию довести скрытый меонизм новой философии до такой законченности,
которая формально почти совпадает уже со старым как мир онтологизмом. Для
того чтобы совпадение стало и материальным, достаточно изнанку перевернуть
на лицо. В надежде на возможность такого переворота мы считаем, что всякие
досказывания меонического мифа до конца должны быть желательны, и потому как
Беркли в большей степени, так и представители имманентной философии в
меньшей своей прямолинейной логичностью оказали большие услуги развитию
человеческой мысли.
нерв?
же время оно не есть чисто умственное явление. Оно есть нечто такое, что не
укладывается в обычные схемы психологического наименования и требует
специального анализа.
философские построения, это тот таинственный деятель, который творит подобно
невидимым силам природы. Он всюду и нигде в отдельности. Каждая деталь мысли
у каждого истинного философа проникнута изнутри философским сомнением,
каждый изгиб мировоззрения им вызван, архитектурный рисунок всего построения
им вдохновлен. И в то же время у наиболее великих представителей
философского сомнения нет сомнения как внешнего метода, как сознательно
принятого шаблона. Они не скептики, они искатели. Они не обладатели мнимо
неподвижной и мнимо устойчивой позиции скептической атараксии , они посреди
всеобщего движения Вселенной тревожно ищут, стараясь расслышать таинственный
ритм мирового становления, разгадать скрытое Слово природы вещей. Опасно
смешивать философское сомнение с теми различными видами скептических систем,
которые нам известны из истории философии. Между ними такое же отношение,
как между Бэконом, который любил "открывать" новые методы и не знал, что с
ними делать, и Ньютоном, который методов не "открывал" и гениально умел
оперировать с ними в реальном процессе исследования. В ком больше
философского сомнения: в "скептике" Юме или в "догматике" Платоне? В
"скептике" Бейле или "догматике" Эригене ? У знающих историю мысли вряд ли
может быть на это два ответа. Сомнение как внутренняя пламенеющая сила
философского испытывания вещей и скепсис как внешний остывший результат
сомнительных рассуждений - общего почти ничего не имеют.
едином и слитном переживании, осуществляющем философское сомнение, хотя бы
мысленно различить две стороны: "что" и "как" сомнения, его содержание и его
внутреннюю живую, движущую силу. Сомневаются всегда в чем-нибудь и
почему-нибудь, т.е. у сомнения всегда есть то или иное содержание, и в то же
время от всех других переживаний, всегда тоже имеющих какое-нибудь
содержание, оно отличается как переживание sui generis , именно как
сомнение, а не что-нибудь иное. Это определенное качество сомнения,
конституирующее его сущность, и есть его чистое "как". Нечего говорить, что
обе стороны, и "что" и "как", сомнения реально неразделимы; они только
мысленно различимы, и не может быть сомнения ни как чистого аффекта, ни как
чистого механического счисления. В сомнении всегда в живом единстве и
нераздельно слиты обе стороны: и "что" и "как".
скептицизма (я не говорю уже о сомнении патологическом), стремится
представить дело в таком свете, что сомнение в целом, и обе стороны его в
частности, имеют лишь отрицательную сущность, т.е., в сущности, не имеют
никакой сущности. "Что" сомнения признается лишь за отрицание всяких
положительных утверждений (т.е. утвердительных суждений), а "как" сомнения
признается за воздержание от совершения каких-нибудь положительных
утверждений. Таким образом, и "что" и "как" сомнения признаются в существе
своем отрицательными.
себя в суждениях. Для того чтобы "что" сомнения можно было считать состоящим
лишь из отрицания, нужно допустить возможность чисто отрицательных суждений.
Возможны ли они?
и отрицательные .
котором ничего бы не утверждалось и которое поэтому в каком-нибудь смысле не
было утвердительным? Стоит только задать этот вопрос, чтобы ясно увидеть,
что такие суждения, по существу самого акта суждения - невозможны. Суждение,
которое ничего не утверждает, есть ничего не значащий набор слов. Когда мы
говорим: А не есть В, мы вносим только поправку в наши общие представления
об А. Если мы раньше думали или были наклонны думать, что А есть В, то своим
суждением А не есть В мы только грамматически нечто отрицаем, по существу же
мы утверждаем новое положение, которое полно можно выразить так: но А, о
котором мы думали, что оно есть В, на самом деле обладает такими свойствами,
которые несовместимы с В. Это полное суждение, по существу утвердительное,
остается скрытым только потому, что при каждом отрицательном суждении оно
логически подразумевается. Наша речь получила бы невозможно громоздкую
форму, если бы мы это всегда подразумеваемое, само собой долженствовавшее
быть ясным, утвердительное содержание каждого отрицательного суждения
облекали бы в слова. Интуитивный характер живой мысли, прерывно и
моментально схватывающий одно содержание за другим, переполняет наше
мышление энтимемами ; и так называемые отрицательные суждения могут быть
приняты за действительно отрицательные только благодаря тому, что
положительное утверждение о чем-нибудь, которое лишь ограничивается или
уясняет "отрицательным" суждением, остается у нас +n qum? .
отрицается. Но всегда поле отрицания уже поля утверждения; сколько бы ни
отрицалось, всегда область утверждения будет шире. Это необходимо потому,
что крайний и предельный случай отрицания может быть мыслим в форме
отрицания в P всего того, что утверждается в S. Это случай так называемый в
древности "sodqTneia t?n l?gwn . Объем отрицания равен всему объему
утверждения. Но и в этом случае перевес все же остается за утверждением. Ибо
отрицание, чтобы быть обоснованным, должно на чем-нибудь базироваться, а эта
база уже не может быть отрицательной и необходимо должна быть положительной,
т.е. утвердительной. Констатировать, что мы имеем случай действительной
"sosqTneia - можно только путем нового акта суждения. Суждение о равенстве
отрицания утверждением - есть суждение, состоящее вне самой схемы
"sosqTneia, возвышаясь над ней, и потому всегда утвердительное, ибо есть
всегда утверждение "sosqTeia. Следовательно, отрицание, будучи в состоянии
уничтожить тот объем утверждения, который ему противостоит в качестве
субъекта в суждении, способно сделать это только при помощи того
утверждения, которое служит основанием суждения. И значит, какое бы суждение
ни взять, в нем всегда утверждения больше, чем отрицания, т.е., по существу,
всякое суждение утверждает; всецело и абсолютно отрицательных суждений не
существует .
мировоззрения. Любая скептическая система мыслима лишь при допущении, что
возможна такая позиция мысли, при которой объем отрицания равен объему
утверждения - что возможна такая точка зрения, при которой путем системы
отрицательных суждений снимается равная ей по объему система каких-нибудь
утвердительных суждений, так что, с одной стороны, уже больше утвердительных
суждений не остается, с другой, это "снимание" совершается без всякой помощи
новых утвердительных суждений. Мы видели, что это невозможно, невозможно с
такою же необходимостью, с какой невозможно из двух отрицательных посылок
вывести какое-нибудь заключение.
вытекающих из этой основной нелепости скептицизма, мы вправе теперь сказать,
что философское сомнение, ничего общего не имея с скептическими системами,
Громыко Ольга
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Андреев Николай
Смоленский Вадим
Шилова Юлия