корабле из дивизиона учебных катеров. Места знакомые, все та же кирка, где
по вечерам танцы, в километре - санаторий с надменными курортницами, по
берегу же, если пройти метров четыреста, россыпь крупных валунов, когда-то
выброшенных ледником. Сняв ботинки и закатав штанины, Алныкин вошел в море и
добрался до остатка некогда раздробленной скалы, выглаженной в месиве пород,
спадавших с отрогов фенноскандийского щита. Плоский верх валуна мог
поместить на себе ровно пять человек сидя, столько их и было в один из
вечеров июля 1951 года, пять одноклассников с бутылкой сухого вина,
зачарованно взиравших на закат солнца. Есть что-то мистическое в
исчезновении светила, весь день обогревавшего или торчавшего в небе
астрономическим объектом. Сладостной жутью окатывается тело, когда косматое
красное чудище расталкивает толщу вод, прячась в них на ночь. Пятеро их
было, и в момент, наступивший после ухода солнца, произнесена была клятва:
хотя бы раз в десятилетие приезжать в этот приморский городишко на
Карельском перешейке, забираться на этот валун и вспоминать прощальный луч
июльского заката 1951 года. Приезжать - где бы ты ни находился, на Севере
ли, на Балтике, в Тихом океане, на Черноморском флоте или речных флотилиях
как сложится судьба, служба, и в страхе перед жизнью они, третьекурсники,
торопились обогнать время, загадывая вперед, как эти девятиклассницы,
наперегонки бежавшие во взрослость, оставаясь еще детьми. Ничегошеньки не
понимали в том, что происходит с ними, и если испытывали наслаждение, так от
гордости, что только они нужны сейчас молодым офицерам, только они; во всем
Выбор-ге - столько девушек и женщин, среди них и такие, что много красивее
их, но не с этими девушками и женщинами сейчас офицеры - с ними. И не раз
наступал у моряков миг, когда они ни за что, ни на каких других женщин не
променяли бы их, ногами отпихнули бы первых красавиц мира, вздумай они
прервать прощальный луч. Врала аспирантка: люди не звери с
"ритуализированным" поведением
таллинская школьница с двумя удвоенными согласными в имени подходят к
валуну, держась за руки. Было от чего сплюнуть и выругать себя за
разнузданное воображение, парящее над буднями флота, над ограждающими и
предупреждающими знаками. Настроение испортилось, когда вспомнил, глянув на
руки, что они, привыкшие хватать студенток за все кругленькое спереди и
сзади, задержались на эстоночке в кафе, когда помогал ей снимать ученический
передник
сходил в штаб крепости и выбил помощнику пропуск в Ленинград на двое суток,
чтоб тот лично убедился - люди ходят по Невскому. Матросы, уволенные на
берег, возвращались почему-то трезвыми, на приборки и построения выбегали
радостно, всех приятно возбуждала близость Ленинграда и страшило скорое
возвращение в Порккала-Удд, в клетку, под замок. Казались невероятными и тем
не менее легко осуществимыми простейшие желания - хоть денек побывать среди
нормальных людей, озабоченных очередями в магазинах, зарплатой, детьми,
мусором во дворах. От Кронштадта до Невы - рукой подать, умелые офицеры
исхитрялись, ничуть не нарушая устава, удирать в Ленинград из Усть-Луги,
куда заходили тральщики бригады охраны водного района, а уж прокатиться на
электричке из Ломоносова в колыбель революции сам бог велел
захлопнулась. Пришвартовались и услышали свеженькую новость. Вчера нажрался
механик, у военторговского ларька палил в воздух из пистолета и орал: "Я
молодой! Я красивый! Я кончал Училище имени Дзержинского! Я хочу
совокупляться!" Недотепу скрутили и до утра заперли в карцере. Финские
пограничники задержали девочку Машу, которая рассорилась с родителями и
двинулась в Киев к дедушке. Отца Маши вызывают на парткомиссию, советских
пограничников потащат куда-то выше - все-таки первый случай пересечения
сухопутной границы. А что морская с дырами - в этом мог убедиться Алныкин,
получив письмо от эстонской школьницы
Алныкину о происшествии на улице Пикк и выигранном пари у ресторана
"Глория". Уже неделю ходила по пирсам жена некого офицера, на всех кораблях
искала какого-то "Володю без шапки", чтоб передать ему письмо. Оно и было
перехвачено командиром тральщика, как только он глянул на конверт. На нем
стрельчатыми буквами было выведено: "Тому Володе, который на улице Пикк
забыл шапку". И ни единого почтового реквизита. Разумеется, и без штампа
"Проверено военной цензурой". Попасть в Порккала-Удд могло оно только через
постоянную щель в военно-морской границе, этим досадным промахом
погранслужбы воспользовалась отправительница письма, передав его на Минной
гавани какой-то офицерской жене, а они частенько совершали вояжи в Таллин и
обратно. Вручивший письмо старший лейтенант назидательно посоветовал
Алныкину быть осторожнее в связях с женщинами
его, Володю, и, конечно, помнит все им сказанное. И пусть он напишет ей до
востребования на главный почтамт или на квартиру лучшей подруги Асты, то
есть Анастасии, адрес же такой... У нее все в порядке, скоро экзамены, и еще
неясно, что делать дальше, учиться ли в Тарту или поступать в здешний
институт
обнимаю и целую. Твоя Леммикки". Фамилия указана, ее не выговоришь, язык
завяжется морским узлом. Йыги. Леммикки Ивиевна Йыги - да с такими
координатами в мужья надо брать Ван-Ваныча Иванова. Домашний адрес утаен,
родители - это уж точно - школьницу накажут за пылкую любовь к русскому
офицеру, который ничего-то и не сказал ей о себе, а то, что она услышала,
искажено и недопонято школьным ухом
борт, чтобы головоломная фамили забылась?
Решал несколько дней. Было приятно знать, что на другом берегу Финского
залива живет человек, который ждет от Алныкина писем и при встрече обнимет
его. Прыткий, однако, человечек, слишком резво бежит ему навстречу
штампу военной цензуры безмозглая школьница поняла: слюни и сопли распускать
нельзя, кругом опасные дяди пострашней директора школы. Ответ пришел через
неделю, накануне майских праздников, штамп на Леммикки произвел вовсе не то
впечатление, на которое рассчитывал Алныкин. Судя по тону послания, она
полагала, что переписка одобряется начальниками Володи и начальством же
оберегаема от чужих глаз. Пришлось наставлять неразумную, отправив ей письмо
через буксир, намек был понят, вразумила Леммикки и подруга Аста, Анастасия
Горошкина, дочь подполковника медицинской службы, большой знаток жизни
высадивший на таллинский берег лейтенанта в то утро, когда Володя подстерег
у школы Леммикки. Подруга с бесившим Алныкина именем Аста вложила записочку
в очередное письмо, поздравила с Днем Победы и пожелала успехов в боевой и
политической подготовке
проскакивая через неразборчивые слова, и все чаще вспоминалась комендатура и
стоявшая перед нею школьница, прижимавшая к себе портфель и глаз не
сводившая с окна: не вышел бы он от Синцова, не окликнул бы ее - до ночи
простояла бы, до утра!.. В дверь умоляюще скребся помощник, входил как в
церковь, сняв фуражку, нежно смотрел на Алныкина, вздыхал. После Выборга они
стали как бы братьями, младшим был помощник, сносивший упреки старшего в
трепливости и безволии. Он очень хотел почитать письма из Таллина, но
стеснялся даже расспрашивать, лишь преданно посматривал на Алныкина
неинтересный. "В Таллин хочешь?" - спросил помощник. На глупые вопросы и
ответа нет, Алныкин промолчал, а младший брат залез на рубку, воздел руки к
небу, к высоким серебристым облакам и просил о снисхождении и милости
заплескались позывные БК-141, а затем семафором передали приказание - идти в
Таллин и быть в распоряжении оперативного дежурного штаба флота. От гнева и
зависти помощника скрутило. Счастливчик БК-141 на радостях рванул было к
зюйду, но потом описал дугу, сблизился со 133-м, командир-141 перепрыгнул
через фальшборт, выгнал из рубки рулевого ("Брысь отсюда!"), после чего
командир-133 услышал:
- У меня, вспомнил, сегодн жена приезжает в Кирканумми, а у помощника
подошла очередь на Фроську... В гробу я видал этот Таллин... Жми туда, в
Минную гавань, а я уж от комбрига как-нибудь отмотаюсь, их перед выходом
предупреждал..
биноклю. На 141-м сигнальщик отмахивал в адрес оперативного дежурного штаба
базы: "Имею повреждение в машине, о чем ставил в известность. Ваше
приказание передано командиру БК-133..."
Семафор не дошел еще до "Софьи Павловны", а корабль уже выскочил из зоны
визуального наблюдения постов, через полчаса показался лесистый Нарген
Леммикки прислала позавчера, по времени выходило, что к концу занятий он не
успеет, отлавливать девушку надо у Асты Горошкиной
флота: надо же знать, какого черта понадобился ему БК из Порккала-Удда и
сколько часов ждать неизвестно кого и чего. Оперативный хранил гордое
молчание, играя на нервах 133-го. Была среда, день увольнения, и командир
отважился на дерзкий вопрос. Сквозь зубы по телефону ответили: "Разрешаю"
мова и ленинградский говор, очередь у магазина, где продают перчатки,
поворот влево, еще поворот, скверик..
неразлучные подружки, скандалистки, бесстрашно презрев чинную публику на
скамейках, громко спорили, бросив к ногам портфели, как мальчишки перед