слушал шелест ветвей, отзванивание склянок в Южной бухте и еле еле слышное
шевеление существа, называемого эскадрон. Она была внизу, в Южной бухте, она
была за горой, и Северной бухте, она была всюду, и в Соне тоже, в этой
курносой и картавящей женщине, полюбившей Олега внезапно и на веки вечные.
Все забылось -- и шинель, и стыд за стрельбу номер тринадцать, и глупое,
невыполнимое обещание сделать батарею лучшей. Все свершится само собою, как
эта любовь, как эта банька! Жизнь прекрасна и удивительна! В июле ко Дню ВМФ
придет приказ о старшем лейтенанте, он умный, смелый, находчивый, поэтому
что-то произойдет еще -- и осенью направят его на новый эсминец, помощником,
и кто мог подумать, что так великолепно пойдет служба у курсанта Манцева!
скрылась и оконце стало темным, Олег вдруг оглох и в него вошло чувство
времени -- застывшей секундой абсолютной тишины, мимо которой промчались
куда-то вперед город, линкор, друзья его, оставшиеся живыми после того, как
он умер в кромешной тишине и темноте. Это было странно, дико, как если бы на
корабле дали ход и нос его стал рассекать волны, а корма продолжала бы
держаться за бочку. Олег вскрикнул, стал в испуге целовать Соню, а Соня
хрипло сказала, что устала.
вынужден был оглянуться, потому что очень изменилось лицо Сони.
походка медвежья... Издали улыбнулся Соне, невнятно и бегло, по Олегу мазнул
неразличимым взглядом, подсел к кому-то, чтоб спрятаться за спинами.
что всегда любила только его; Олега, а что было прошлой осенью, так это было
прошлой осенью.
словечко: -- В таком разрезе.
еще, как простился с нею утром. Уже цвели яблони, несколько шагов -- и
баньки не видать, Олег перемахнул через забор, отсалютовал танку на
постаменте -- первому танку, ворвавшемуся в Севастополь, -- и невесело
подумал: "Того бы, с тральщиков, посадить в танк... Или вместо танка..."
был рядом, в нескольких кабельтовых, покоился в воде непотопляемым утюгом.
Однотипный ему утюг в Кронштадте прозвали "вокзалом" -- за трансляцию
неимоверной мощности. Про этот же говорили просто: "служу под кривой
трубой", имея в виду скошенную первую трубу, след модернизации.
доложил: уволенные вчера на берег матросы задержаны комендатурой, комдив
приказал разобраться и наказать.
нужды. И не будет эффекта. На эскадре введено правило: увольнение -- мера
поощрения. Не уверен в матросе -- имеешь право не увольнять его. И этим,
побывавшим в комендатуре, что выговор, что замечание, что пять суток ареста,
что месяц без берега -- все едино, до конца года их фамилии в журнал
увольнений не попадут.
командира на новом эсминце. Так что ж тут придумать?
указом императрицы, заново строили верфи и восстанавливали старые,
петровские. В Таврове, Хоперске и Новопавловске рождалась эскадра, и великая
нужда заставила Адмиралтейств-коллегию уменьшать осадку кораблей, дабы
смогли они по мелководью Дона прорваться к морю.
чадило прогорклой солониной, пахло пенькой. Слабому течению помогали
веслами, иногда налетал ветер, тогда хлопали неумело поставленные паруса.
Спешили: Балтийская эскадра уже вошла в Средиземное море, война за Крым была
в разгаре. Торопились: линьками обдирали спины ленивых и недовольных. У
крепости святого Дмитрия Ростовского кончился волок по обмелевшему Дону,
начиналось плавание по большой воде. Морские служители -- так называли тогда
матросов -- перекрестились, поставили орудия на боты и прамы. И -- дальше,
вперед, к Азову! Туда, где погибли много лет назад петровские корабли.
прорывалась к Черному морю, к Проливам, нарушая европейские равновесия и
согласия, делая освоенные земли исконно русскими, и для утверждения власти
нужны были только русские люди, русские слова, русские мысли, и лучшие
моряки POCCИИ захудалыми родами происходили из краев, где нет ни сосен,
прямизной похожих на фоки, ни вод, уходящих за горизонт.
впоследствии ставшая черноморской, и произошло это в мае 1771 года, и поднял
флаг тот, кто вывел Донскую флотилию на морской простор, -- вице-адмирал
Сенявин Алексей Наумович, первый командующий эскадрой. А где эскадра -- там
и флот, и первым командующим его стал вице-адмирал Клокачев, самым первым
командующим. Последнего не будет!
отказавшийся от придворной карьеры, моряк скрытный и наблюдательный,
всматривался в морских служителей, виденных им в детстве на пашнях без
матросской робы, и с радостью находил, что морскому делу научить их можно.
Было что-то в укладе характера, в строе жизни тамбовских, олонецких,
тверских и воронежских мужиков, что приспосабливало их к морю. "С такими
людьми можно не только за свои берега быть спокойным, но и неприятельским
берегам беспокойство учинить..." Они лихо лазали по вантам, шили паруса,
управляли ими, крепили снасти. Самым трудным оказалось: как отучить их от
"мира", от привычки сообща делать все? Внушениями, розгами, кулаками в харю
(дворянский сын Федор Ушаков дубиною согревал холодных к учению), мытьем и
катаньем, но приручили матроса быть на местах, отведенных ему корабельным
расписанием. У орудий, у мачт, в погребах навесили "билеты" с фамилиями
морских служителей и проверяли, здесь ли служители. Сотни шкур было спущено,
пока не привили начала индивидуальности. Зато в Крымскую войну при обороне
Севастополя, как и во всех последующих войнах, матрос, пересаженный в окоп,
менее солдата подвержен был панике и позывам к бегству.
договорами, с ее кораблей высаживались десанты по всему Средиземноморью,
корабли ее бесславно ржавели в Бизерте и героически шли на дно
Новороссийской бухты. Берег напирал на нее, окатывая революциями,
махновщиной, разрухой, горячкою строительств, эскадра жила -- и ничто
береговое не было ей чуждо...
показался Дон, излучина его, и серая лента реки поплыла под крылом самолета.
Он прильнул к окну, смотрел: да, вот здесь и было положено начало тому, чему
он отныне служить будет, отсюда мужики пошли на заброшенные петровские
верфи, здесь сто восемьдесят два года назад плыли по Дону корабли и жара
стояла такая, что смола вытапливалась из пазов.
вызвали в Главное Политуправление, предложили: начальник политотдела эскадры
Черноморского флота. Нет, нет и нет, отказывался он. Он катерник, он окончил
войну командиром дивизиона, после ранения перевелся в штаб, -- это вам
понятно? Да, он был заместителем начальника политотдела бригады, по это же
-- катера! Он же катерник! И сейчас, получив диплом, окончив
военно-политическую академию, он все равно остается катерником, он и на
катера назначен уже, начальником политотдела бригады ТКА, вся служба его
прошла на торпедных катерах -- так зачем ему политотдел эскадры, где
крейсера и линкоры?
Зато у него свежие силы, свежий взгляд. Да, у него нет опыта. Но нет у него
и груза прошлого.
петляла река и плыла земля.
сапоги и лапти дедов!.. И благодарность судьбе, скрепившей твою жизнь с
жизнью страны, флота, и давно надо было бы прийти этому чувству
благодарности, да где уж на войне расслабляться в эмоциях, что-то
сопоставлять, вымерять и определять. И пришло оно, и понял он тогда
назначение свое человеческое: он, человек, коммунист, капитан 1 ранга
Долгушин Иван Данилович, живет для тех, кто потомками олонецких и тверских
мужиков прибыл служить на эскадру.
человек -- на кораблях эскадры, они служили с охоткою, они оживляли
металлические коробки, начиненные оружием и механизмами, они гордились
бескозырками с золотым тиснением "Черноморский флот" на развевающихся
ленточках, они согласны были в любую секунду прервать сон, еду, мысли,
жизнь, чтобы выполнить сигнал или команду. За последние три года политотдел
зафиксировал только один
дикости обвинили не матроса, а офицеров, его начальников.
штурвалам и маховикам, требовался отдых. Тому же самоотверженно служившему
матросу хотелось того, чего устав открыто не предусматривал, а обходно и
расплывчато сводил в понятие: увольнение на берег. (Для офицеров -- съезд на
берег.) Матрос, физически и психически здоровый парень, существовавший в
однообразном корабельном мирке, нуждался в эмоциональной встряске, как
насыщавшей его, так и опустошавшей. Он, получавший сытую норму флотского
довольствия, искал то, к чему его звал полнокровный мужской организм. Да --
кинотеатры, да -- концерты, да -- просто гуляние по южному городу, да --
экскурсии, но и -- женщина. В идеале мыслилось так: напутствуемый добрыми
пожеланиями старшин, проверенный офицерами на все виды искушений, матрос,
одетый строго по объявленной форме одежды, сходит на берег, дышит береговым