Ольгерд, боже! Вся эта история с ним, но это уже гораздо позже, какое
жуткое потрясение. А поскольку Ольгерд был другом, вспоминая об этом,
трудно не вспомнить, каким же непримиримым врагом он стал потом. И хотя
его нет, все равно он постоянно тот же-враг спокойствия. .
ним кто-то был. Он обратился к Ельскому: - Пойдемте со мной.
кто-то в деревне следит за ними. А может, из окрестных усадеб или, того
хуже, подкрался какой-нибудь журналист из города?
выдержал староста. - Освященное место, а она тут носится.
но промолчал. Поднялся на цыпочки. Вглядывался в темноту. Забренчала
телега по булыжнику. Миновала дом ксендза.
Сач, посчитав, что слишком мало было сказано о старой привилегии на рыбную
ловлю, - приехал из города один, самый большой начальник, отобрал у нашей
деревни разрешение на ловлю, дал разрешение ловить всем. Но местные ни
ногой сюда, даже раков не ловили. Почитали старый закон, ибо его издал
король.
тут имение, - обратился он к Ельскому, - владеет им со времен потопа одно
семейство, - наверное, это услышанное им когда-то выражение понравилось
ему. - И что же, почему же крестьяне не проявили уважения к нему, а только
к вашим рыбам, господин Сач?
расшалились. Он все время вмешивался в разговор, как только сталкивался с
чем-то непонятным. Даже если речь шла о предметах, ему безразличных. Лишь
бы какая-никакая, но ясность.
ваш родственник?
ней. Проклятые похороны! Не могло разве вообще все это пройти иначе?
Интереснее? Староста, видя, что Черский оставил тему, которой едва
коснулся, решил снова вернуться к ней, дабы показать свою осведомленность
в том, что делается у того в доме.
это понял и крайне удивлен. - К женщинам его не тянет, в рюмку не
заглядывает, в карты не режется. Далеко может пойти!
Староста, которому казалось, что он затронул вопрос, касающийся только
Черского, к собственному неудовольствию убедился, что интересует он прежде
всего старого Сача.
закончил: - Поблагодарите господина полковника за то, что он его держит.
дым ел глаза, губам все труднее становилось удерживать окурок, на котором
должны были еще разместиться и пальцы. Наконец он бросил сигарету. На
малюсенький огонек упала капля. Он зашипел и погас. Влажно! - подумал
Черский.
так не мерз. Только наверняка тогда и проникли в него и этот холод, и
усталость, и этот голод, о которых сегодня и думать не хочется. Черский
вздохнул. Чудесные дни! Но кому хочется возвращаться в те, пусть даже
героические минуты. Не ему! Кому-нибудь из давних его товарищей! Если
родина платит, чего еще желать. Погрузиться в негу, в лесть, в тепло
безопасности. Конечно, и сегодня геройство-дело хорошее, вот если бы
только не так холодно. Смелость смелостью, но за нее ведь приходится
расплачиваться физической немощью. Он отогнал эти мысли.
ему приходский священник, которого он едва знал.
них свет.
разглядев, что это костельный сторож.
самого терпение было на исходе. И когда Сач предложил выслать навстречу
господам из Бреста "такси", староста набросился на него.
Такси стоят перед вокзалом, любой может сесть, поехать и заплатить. А то,
что есть у меня, называется автомобилем.
и вообще, что с ним происходит? Всегда держал людей в кулаке. А сегодня
ночью, неведомо отчего, не может им навязать своей воли. Этот ветер, эта
собака, этот холод, бог знает что! - вздохнул он. Кладбище, костел, тьма.
Не в его вкусе природа. А тут еще разные шорохи стали громче. Он нашел на
колокольне веревку, напрягся и стал ею размахивать. И хоть бы от этого
беспокойства в воздухе тишина казалась бы приятнее!
Разумеется, размышлял Черский, ночью без них не обходится ни один костел.
В тусклом свете, сочившемся из открытых дверей, Черский разглядел лицо
князя. По крайней мере он-то не поддался общему настроению. Держится,
улыбается. Оставлю-ка я этого Ельского, подумал он. Ведь даже не
отозвался. Замерз, что ли? Возьму Медекшу. Тот как раз заговорил:
торопится выказать нам свою вежливость.
распоряжение заново замуровать могилы Чарторыйских.
стало проясняться. Он подскочил к Медекше.
догадался. - Это его гроб?
что дело не вскроется, укорил он себя в душе. А князь Сачу:
на костел. Снял шапку. Провел рукой по лбу, пригладив вихры на правую
сторону. Уже совсем стемнело. Черную тишину вокруг прорывали то
какой-нибудь огонек, то чей-то голос. Из растворенных дверей полился свет,
но слабенький, и приятнее было в тьму смотреть, чем на него. Сач мысленно
переступил порог, по ступеням спустился в подземелье.
печь, ногами к центру склепа, эдакая роза ветров, так девушки на заморских
пляжах забавы ради укладываются венком. Здесь покойники пальцами ног
упирались в стену, поддерживая плиту и надпись, все сплошь громкие фамилии.
словно на огромной шахматной доске, некоторые побить!; те, что у самой
земли, напоминали стволы деревьев у дороги, серые от грязи. Две плиты были
сняты, и останкам из обеих ниш теперь предстояло покоиться вместе, а в
освобожденной-королю. Пока что он дожидался в костеле. В гробу из
стального листа, блестящем, новом, схваченном несколькими обручами или
металлическими ремнями. Что ему положили у ног?
Его занимало только одно, для останков ли это. И чьих. Может, какого
ребенка, но разве такие крохотные бывают.
сердце. Вот для того и ящичек. Но князь все еще не отошел от своих забот.
Афанасьев Роман
Лондон Джек
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Грабб Джеф
Чернецов Андрей