Чтение 9–й страницы книги ~Свое время~

лое". Женщина в белом, женщина в черном, телефон и черный фон. И черная
нитка бус на белой женщине. И Стравинский... А в результате серебряный
приз на международном смотре любительских фильмов в Югославии. Ты же сам
говорил, что за этот фильм тебя и приняли на режиссерские курсы. Меня же
вот не взяли.

- В этом твой туберкулез виноват. А так поступили бы вместе еще два
года назад. Кстати, как здоровье?

- Спасибо. Не жалуюсь.

- А почему у тебя с курсами не вышло?

- Мимо сада с песнями. Про "Немую" сказали, что это пацифизм, про
"Белые горы", что это не наша философия, про "Живописца Болотникова" -
абстракция, умозрительность.

- А к кому ты попал на собеседование?

- К Чулкову.

- Знаю такого... Погоди-ка, погоди-ка... Только что на Рижской кинос-
тудии один начинающий режиссер, интересный парень, между прочим, по сце-
нарию Чулкова короткометражку поставил. Я ее видел. Героиня - контужен-
ная во время войны девушка, знакомится со студентом консерватории, лю-
бовь, прогулки по старой Риге, она приходит на концерт и начинает слы-
шать музыку вперемешку с грохотом бомбежки... Это же твоя "Немая"!

- Нет, не моя. У меня - море, солнце, пляжи... Так что же такое кино?

- Кино, кино, - вдруг завелся Гашетников, - причем здесь кино? Кино -
это ты. Неважно что: кино, книга, картина, важен художник. Есть худож-
ник-режиссер, есть художник-оператор, есть художник-артист, есть худо-
жественное кино. И не надо никакого художественного совета, если ты -
творец, если ты - художник. А может так и начать статью для "Советского
экрана"? Не пропустят... Как "Трахому" Гашетникова... Кто не пропус-
тит?..

Знакомый редактор Яна Паулса, вот кто, подумал я, садясь за статью.
Какой худсовет вы имеете в виду, скажет.

Я перечеркнул написанное и начал снова: "Молодые кинематографисты.
Какие они?.."

И опять все перечеркнул. Надо по капле выдавливать из себя раба, го-
ворил Чехов. Чтобы стать человеком. И не бояться подмосковных хулиганов.
И не бояться редактора журнала. И не бояться редактора в себе.

Глава двенадцатая

--===Свое время===--

Глава двенадцатая

Странно.

На звонки никто не ответил.

Ну, мало ли, наверное, не может отойти от сына, но когда я открыл
дверь своим ключом, то понял, что Тамара дома. На мой вопрос, что случи-
лось, ответом было равнодушное молчание. Если я появлялся в комнате, она
уходила на кухню, оттуда в ванную до тех пор, пока я не взорвался:

- Ты что, язык проглотила?

- Не ори, Сережа не выносит твоего крика.

- Может объяснишь свое поведение?

- Это не я, это ты должен объясниться, - почему-то рассмеялась Тамара
и брезгливо сморщилась. - Откуда эта гадость?

Тамара открыла сервант и швырнула на стол два конверта.

Письма Наташи.

Все ясно, подумал я, ощутив всю безнадежность и неизбежность предсто-
ящих объяснений.

- Я не могу одного понять, - с удивлением в голосе заговорила Тамара.
- У тебя же есть сын, потрясающий сын, люди на улицах останавливаются и
любуются им, а ты... С какими мучениями он мне достался, ты, конечно,
себе этого не представляешь, никто из вас еще не рожал, а ведь я помню
каждый денек Сережкиной жизни. Преждевременные роды и ему нелегко да-
лись, у него же все время животик болел, криком исходил, бедненький, и
все-таки выходила я его, пока ты в своей студии пропадал.

Ки-но-лю-би-тель... Неужели не дошло до тебя, когда провалился ты со
своим поступлением на режиссерские курсы, что пустое это все и что тяже-
ло нам с Сережей здесь одним? Ты бы хоть заметил, как он любит мою крас-
ную матрешку и как начинает сердиться и плакать от зеленого зайца, кото-
рого ты ему подарил...

Неправда, подумал я, когда я прихожу домой, Сережка радуется больше
всего именно мне, я же вижу, что на других он гораздо меньше внимания
обращает.

- Он же пятимесячный сидеть начал, а в семь месяцев, это считай на
самом-то деле в пять, у нас первый зубок прорезался - вот как быстро мы
выросли. Да если бы он не кусался, я бы ни за что от груди его не отня-
ла. А какой он умница, все понимает, ну, абсолютно все, разве не удиви-
тельно? Я ему на днях пальцем погрозила, нельзя, Сереженька. А он пос-
мотрел на меня, немного подумал, потом погрозил пальчиком ножу , за ко-
торым тянулся, потом погрозил мне, а потом неумело так ручонку вывернул
и себе погрозил тоже. Ну, не ласточка?.. Нашел тоже на кого нас проме-
нять...

Я молчал. Все не так, все несправедливо, все неправда, только разве в
чем-то убедишь Тамару? И почему я должен доказывать свою невиновность?
Противно. А за провал на курсах просто горько и обидно.

Мое молчание Тамара восприняла как подтверждение своим словам.

- Сказать-то нечего? Ты же никогда меня не любил, я теперь это точно
знаю. Сколько же на мою долю выпало и за что мне такие мучения? Ведь ты
же не только зазнобу завел в санатории, вот они, доказательства, тут уже
не отопрешься, у тебя и в диспансере девка эта из Подмосковья была, не
ври, была, так, кроме того, ты и на работе романы крутишь.

Я онемел от изумления. Это что-то новенькое.

- Что за чушь! Ты хоть соображаешь, что мелешь? С чего ты взяла?

- Не надо, Валерий, я все знаю, абсолютно все. Ты думаешь, почему я
тебя так редко в диспансере навещала? Спасибо, добрые люди из изда-
тельства позвонили, подсказали мне, с кем ты амурничаешь все обеденные
перерывы и на собраниях рядом сидишь...

- Звонили?.. Кто?.. Почему ты раньше не говорила?

- Неважно. И сейчас не скажу, сам подумай, может у тебя их там не од-
на.

- Ну, и с кем же это я на собраниях сижу? С кем амуры развожу?

- С Ветлугиной Светланой. Скажешь нет? Ты же ее к себе в кино сни-
маться звал. И в диспансер она к тебе бегала, забыл?

Вот тебе, как говорится, бабушка, и Юрьев день, правда, скорее уж Та-
марин день. С самого начала разговора я ничего не ощутил, кроме мерзост-
ной пустоты, а сейчас почувствовал себя, может быть впервые в жизни, не-
обыкновенно глупо. В диспансере я пытался разобраться в причинах наших
раздоров с Тамарой и пришел к выводу, что мы соединили наши судьбы слиш-
ком поспешно, не обдумав этого серьезного в жизни шага, что эгоизма в
Тамаре куда больше, чем любви, а оказывается, за моей спиной шла ка-
кая-то неведомая мне жизнь, кто-то распоряжался моей судьбой, звонил Та-
маре. Светлана Ветлугина из корректорской, действительно, интересовалась
нашей киностудией, я ни для кого не делал из нее секрета, даже приглашал
Светлану сниматься, где еще найти в любительском кино актрису? Но она
отказалась, не знаю по каким причинам. Верно, что она в диспансер ко мне
приходила. Как страхделегат, это ее общественное поручение.

- И кто же тебе звонил?

- Не имеет значения. Она не назвалась.

Кому же надо было сделать этот выстрел, напоить ядом свою ложь? Кто
же мой Яго? Или, вернее, Яга? Баба-Яга из нашего издательства.

- Значит, женских рук дело. Ну, ладно, с этой доброй феей я еще раз-
берусь. Непонятно только, что же ты сразу не порвала с таким негодяем,
как я?

- Я не была уверена, - помолчав, ответила Тамара. - И потом меня муж
Ветлугиной отговорил.

- Ты с ним встречалась?

- Да. Мне дали его телефон.

- И что же?

- Он сначала отказывался, но я настояла. При встрече я ему все объяс-
нила, но он сказал, что все равно все зря, потому что он верит своей же-
не.

- А ты?

- Ну, и я решила поверить своему мужу. Так благороднее.

Я молчал. Спорить? О чем? О том, что благороднее верить мужу, чем не
верить? Оправдываться? В чем? В своих чувствах? Что бы ни говорилось -
все впустую, все отступит перед тем истинным, чему врать никак нельзя.
Надо только прямо держать ответ.

Да или нет. Любишь Тамару? Нет. А Наташу? Да. Господи, и почему На-
ташка не ответила на мое последнее письмо?

И все же я попытался собрать осколки. Не ради себя. И не ради Тамары.
Ради Сережки.

- Ты знаешь, Тамара, если ты действительно хочешь, чтобы был отец у
твоего сына, пойми, не на словах пойми, всей кожей, всей сутью своей
проникнись - настоящее чувство не в страсти, не в горении, оно - в доб-
ротерпении, во всепрощении...

- Да брось ты высокие слова, - перебила она меня. - Оставь их для
своих принцесс. Все вы мужики одним мирром мазаны.

Разве я сама не знаю, что стоит подолом махнуть да томно вздохнуть и
готов родимый, стойку сделал, глазки загорелись, а чем ты от других от-
личаешься?

Она умолкла, махнув рукой.