языке, и ее ответ так мало заслуживал этого названия, что подействовал на
меня раздражающе. "Мы рано ложимся спать, вы даже не представляете себе,
когда". Я хотел было заметить, что тем сильнее мое недоумение, но следующие
ее слова оказались несколько более вразумительными: "До вашего приезда мы
жили менее замкнуто. Но я все равно никогда не выходила но вечерам".
около самого вашего дома?
признак некоторого успеха. В качестве следующего шага неплохо было
намекнуть, что у меня есть повод для недовольства; и я спросил, отчего же,
если ей нравится эта созданная мной красота, она ни разу не поблагодарила
меня хотя бы за цветы, которые я вот уже три недели в таком количестве
посылаю ей каждое утро. Я не в обиде и, как она могла заметить, продолжаю их
посылать; но меня с детства учили, что на внимание принято отвечать
вниманием, и мне было бы приятно порой услышать от нее хоть одно любезное
слово.
Но не нашла его, и вместо объяснения последовал неожиданный вопрос: "Зачем
вам хочется познакомиться с нами поближе?"
вопрос, а тетушкин. Вы бы мне его не задали сами от себя.
нимало не смутившись. Робость и прямота сочетались в ней самым удивительным
образом.
Причем так настойчиво, что мало-помалу внушила и вам эту мысль о моей
чрезмерной напористости. А я, между прочим, считаю, что вел себя весьма
скромно. И ваша тетушка, должно быть, утратила всякое понятие о человеческих
отношениях, если готова забить тревогу из-за того, что разумные,
благовоспитанные люди, живя под одной кровлей, время от времени перекинутся
словечком между собой. Что может быть более естественным? У нас общая
родина, кое-какие общие вкусы, - я, например, как и вы, нежно люблю Венецию.
собеседника, даже если его речь состояла из нескольких, и, как только я
кончил, она торопливо и возбужденно отозвалась: "Но я вовсе не люблю
Венецию. Я бы охотно уехала куда-нибудь подальше отсюда".
быть столь же непоследовательным в разговоре.
- А я всегда отказываюсь. Я не люблю оставлять ее одну.
неуместное волнение. Я это понял по тому, как взглянула на меня в полутьме
мисс Тина. Несколько сконфуженный, я поторопился изменить направление
разговора и предложил бодрым голосом: - Давайте усядемся где-нибудь
поудобнее, и вы мне расскажете о ней.
словно бы даже менее располагающем к доверительности месте, чем беседка: и
мы все еще сидели там, когда я услышал звон, возвещавший полночь - чистый и
ясный звон венецианских колоколов, который с особой, несравненной
торжественностью разносится над лагуной и куда дольше дрожит в воздухе, чем
звон любых других колоколов. Мы час с лишком пробыли вместе, и наш разговор,
как мне казалось, сильно подвинул меня к цели. Мисс Тина легко приняла новое
положение вещей; три месяца она избегала меня, но теперь держалась так,
словно за эти три месяца я превратился в испытанного друга. При желании я
мог заключить, что если она меня избегала, то делала это далеко не бездумно.
Сейчас она точно не замечала времени, ничуть не смущаясь тем, что я так
долго удерживаю ее вдали от тетки. Говорила она охотно, отвечала на вопросы
и спрашивала сама и ни разу не воспользовалась естественной паузой в
разговоре, чтобы заметить, что ей, мол, пора домой. Могло показаться, будто
она ждет чего-то - каких-то моих слов - и хочет облегчить мне возможность их
произнести. Я это особенно почувствовал, когда она рассказывала, что в
последнее время тетка сильно сдала и в ее поведении что-то изменилось. Она
заметно ослабела, порой силы вовсе оставляют ее, но в то же время она
гораздо больше прежнего стремится бывать одна. Оттого она и ее, мисс Тину,
гонит из дому - не хочет даже, чтоб та оставалась в своей комнате,
расположенной рядом с тетушкиной спальней; называет ее "скучной" и "нудной"
и твердит, что при ней чувствует себя хуже. Часами она сидит в своем кресле
не шевелясь, будто спит; ей и раньше случалось подолгу просиживать так, то
ли задремав, то ли уйдя в свои думы; но время от времени она, бывало, подаст
признаки жизни, что-то скажет, окликнет племянницу, которая по ее требованию
безотлучно находилась тут же. А теперь, продолжала моя горемычная
собеседница, она зачастую так долго остается неподвижной, что пугаешься, уж
не умерла ли она, - и притом почти ничего не ест, не пьет, чем только еще
держится. Но вот что замечательно: она все-таки почти каждый день встает с
постели; правда, нелегкое это дело - одеть ее, усадить в кресло на колесах,
выкатить из спальни. Не хочет отставать от старых привычек - ведь в прошлые
годы, когда в доме еще порой бывали гости, она принимала их не иначе, как в
большой гостиной.
мисс Тины, об услышанном от нее удивительном известии, что чем больше
слабеет здоровье старухи, тем решительней она отказывается от всяких забот
племянницы. Как-то это плохо вязалось одно с другим, и я даже задавал себе
вопрос, нет ли тут подвоха, не ловушка ли это, рассчитанная на то, чтобы
заставить меня раскрыть свои карты. Неясно было только, зачем бы это моим
любезным хозяйкам (любезными, впрочем, я мог назвать их только из
вежливости)- какой им интерес изобличать в чем-то столь выгодного жильца.
Но, на всякий случай, я решил соблюдать осторожность и не дать мисс Тине
нового повода спросить, "что у меня на уме". Бедняжка, - еще до того как мы
с ней пожелали друг другу доброй ночи, я пришел к твердому убеждению, что
насчет ее самой в этом смысле можно не беспокоиться. У нее на уме не было
ровно ничего.
что-либо выпытывать. Как видно, одно сознание, что ее слушают, и слушают
сочувственно, располагало мисс Тину к откровенности. Она больше но думала о
моих тайных побуждениях и так разговорилась, описывая блестящую жизнь,
которую они с теткой вели когда-то, что не могла остановиться. Разумеется,
блестящей эта жизнь была в глазах мисс Тины; по ее словам, когда они впервые
поселились в Венеции много-много лет назад - я заметил, что она не слишком
сильна по части хронологии, - недели не проходило без приема гостей или
приятной прогулки по городу. Они познакомились со всеми
достопримечательностями, даже ездили на Лидо (она произнесла это так, словно
я мог подумать, что туда можно добраться пешком), привезли с собой три
корзины с провизией и расположились пикником на траве.
люди-Cavaliere [*Кавалер (итал.)] Бомбичи и Contessa [*Графиня (итал.)]
Альтемура, с которой мы были очень дружны, также кое-кто из англичан -
Чертоны и Гольди и миссис Сток-Сток, самая наша любимая приятельница; ее,
бедной, давно уже нет в живых. Как, впрочем, и большинства членов нашего
дружеского кружка, - так именно выразилась мисс Тина; осталось лишь
несколько - и то еще удивительно, что эти оставшиеся не вовсе забыли нас,
ведь уже много лет, как мы перестали кого-либо принимать у себя". Она
назвала имена двух или трех старых венецианских дам, одного доктора - он
очень хороший специалист и был всегда очень внимателен к ним, хотя только в
качество друга, практиковать он давно уже перестал; потом еще ovvacato
[*Адвокат (итал.)] Покинтеста, который прекрасно писал стихи и даже посвятил
одно стихотворение тетушке. Все они и сейчас непременно навещают их каждый
год, преимущественно в день Саро d'Anno [*Новый год (итал.)]; в прежнее
время они с тетушкой всегда дарили им какие-нибудь пустячки,
собственноручной ее, мисс Тины, работы - бумажные абажуры, салфеточки под
графины с вином или вязанные из шерсти напульсники для холодной погоды.
Последнее время подарков уже почти не было, сама она не знала, что
придумать, а тетушка утратила интерес и ничего не подсказывала ей. Но гости
все-таки приходили; в Венеции если кто подружится, так это уж навсегда.
утех; память о пикнике на Лидо не потускнела за долгие годы, и бедная мисс
Тина, видно, искренне верила, что прожила бурную юность. Ей и в самом деле
довелось соприкоснуться с Венецией, верней, с миром венецианских сплетниц,
бережливых домохозяек, врачей и адвокатов - недаром я в этот вечер впервые
подметил у нее знакомую мне воркующую, почти ребяческую манеру говорить,
свойственную венецианцам. О том, что эта лишенная твердой основы речь стала
для нее не чужой, можно было судить по тому, как легко приходили ей на язык
местные имена и названия. Правда, она мало что знала о предметах и людях, к
которым они относятся, но еще меньше знала о чем-либо другом. Ее тетка со
временем замкнулась в себе - потеря интереса к салфеточкам и абажурам была
одной из внешних примет, - а в одиночку она не смогла поддерживать светские
связи; оттого-то все ее думы и воспоминания и обращены были к стародавним
временам. Если бы не целомудренная благопристойность этих воспоминаний,
казалось, можно было бы даже различить за ними причудливое рококо Венеции
Гольдони и Казановы. Я то и дело себя ловил на том, что воспринимаю и ее как
современницу Джеффри Асперна; уж очень мало в ней было сходного с моими
современниками. А между тем, думал я, возможно, она даже не слыхала о нем;
что удивительного, если Джулиана не пожелала откинуть перед этими невинными
очами завесу, скрывавшую алтарь ее былой славы. Но тогда вряд ли она знает о
существовании писем; я было порадовался такой вероятности - ведь если так,
можно не опасаться ее подозрений - да вдруг вспомнил, что полученное
Камнором обескураживающее письмо было написано рукой племянницы. Даже если
Николаев Андрей
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Лондон Джек
Шилова Юлия