прошлое, я аплодирую сама себе! - что я смотрела на мою услугу так смело и
так просто. Я здесь для того, чтобы охранять и защищать этих детей,
осиротевших и милых детей, чья беспомощность, ставшая вдруг слишком
очевидной, отзывалась глубокой, постоянной болью в моем уже не свободном
сердце. Действительно, мы вместе отрезаны от мира, мы объединены общей
опасностью. У них нет никого, кроме меня, а у меня - что ж, у меня есть они.
Словом, это великолепная возможность. И эта возможность представилась мне
воплощенной в ярком образе. Я щит - я должна заслонять их. Чем больше вижу
я, тем меньше должны видеть они. Я начала следить за ними, сдерживая и
скрывая нарастающее волнение, которое могло, если бы затянулось, перейти в
нечто, подобное безумию. Как я теперь понимаю, спасло меня то, что оно
перешло в нечто совершенно иное. Оно не затянулось - его сменили ужасные
доказательства, улики. Да, повторяю, улики - с того самого момента, как я
приступила к действию.
одной только младшей моей воспитанницей. Мы оставили Майлса дома лежащим в
глубокой оконной нише на большой красной подушке: ему хотелось дочитать
книгу, а я была рада поощрить такую похвальную наклонность в мальчике,
единственным недостатком которого бывала подчас крайняя непоседливость. Его
сестра, напротив того, с удовольствием отправилась на прогулку, и мы с ней
около получаса бродили в поисках тени, ибо солнце стояло еще высоко, а день
был чрезвычайно жаркий. Гуляя с Флорой, я снова убедилась, что она, как и ее
брат, умеет - у обоих детей была эта очаровательная особенность - оставлять
меня в покое, не бросая, однако, совсем одну, и разделять мое общество, не
докучая своим присутствием. Они никогда не бывали назойливы и все же никогда
не бывали невнимательны. Я же только наблюдала их самозабвенную игру вдвоем,
без меня: казалось, они увлеченно готовят какой-то спектакль, а я в нем
участвую как увлеченный зритель. Я входила в мир, созданный ими, им же
незачем было входить в мой мир, и мое время бывало занято только тем, что я
изображала собой какую-нибудь замечательную особу или предмет, которого в ту
минуту требовала игра, словом, удостаивалась высокого поста, веселой и
благородной синекуры. Я не помню, что мне пришлось изображать в тот день,
помню только, что я была чем-то очень важным и что Флора вся ушла в игру. Мы
сидели на берегу озера, и, так как мы только что начали изучать географию,
наше озеро называлось Азовским морем.
кто-то стоит и внимательно наблюдает за нами. Это знание постепенно
накоплялось во мне очень странным отрывочным образом - необычайно странным,
помимо того, что все это еще более странным образом быстро слилось воедино.
Я сидела с работой в руках, изображая что-то такое, что могло сидеть, на
старой каменной скамье, лицом к озеру, и с этой позиции я начала убеждаться
мало-помалу, однако не видя этого прямо, в присутствии третьего лица на
некотором расстоянии от нас. Старые деревья, густые кустарники давали много
прохладной тени, но вся она была пронизана светом этого жаркого и тихого
часа. Ни в чем не было двойственности, по крайней мере, ее не было в моей
уверенности, возраставшей с минуты на минуту, что именно я увижу прямо перед
собой на том берегу озера, как только подниму глаза. В эти минуты они не
отрывались от шитья, которым я была занята, и сейчас я снова чувствую, с
каким усилием давалось мне решение не поднимать глаз, пока я не придумаю,
что же мне делать. В поле зрения была одна чуждая всему фигура, чье право
присутствовать среди нас я мгновенно и страстно отвергла. Я перебрала
решительно все возможное, говоря себе, что нет ничего естественнее появления
кого-нибудь из работников фермы или даже посыльного, почтальона, например,
или мальчика из деревенской лавочки. Такая мысль ничуть не поколебала моей
твердой уверенности - ведь я знала, все еще не глядя, - кто это и к кому это
явилось. Казалось бы, что могло быть естественнее, если б на том берегу все
так и происходило, но, увы, этого не было!
часы моей храбрости правильно отстукали секунду, и, сделав над собой резкое
до боли усилие, я тут же перевела глаза на маленькую Флору, которая сидела в
десяти шагах от меня. Мое сердце замерло на миг от изумления и ужаса, я
спрашивала себя, неужели и она видит; я боялась дышать, в ожидании, что она
или вскрикнет, или иначе проявит простодушное изумление или тревогу. Я
ждала, но никакого знака не было; тогда, во-первых, - и в этом, как я
понимаю, есть что-то самое страшное - страшнее всего остального, о чем я
рассказываю, - надо мною довлело чувство, что уже с минуту от нее не слышно
ни звука; и, во-вторых, то, что, играя, она вдруг повернулась спиной к
озеру. Такова была ее поза, когда я наконец посмотрела на нее - посмотрела с
твердым убеждением, что за нами обеими все еще кто-то наблюдает. Флора
подобрала небольшую дощечку с отверстием посередине, и это, видимо, навело
ее на мысль воткнуть туда веточку вместо мачты, чтобы получилась лодка. Я
наблюдала, как она очень старательно пыталась укрепить веточку на месте. Мое
подозрение, что она это делает нарочно, настолько укрепило меня, что спустя
несколько секунд я уже почувствовала, что мне предстоит увидеть еще большее.
Тогда я снова перевела глаза - и встретила лицом к лицу то, что должна была
встретить.
моих силах дать вразумительный ответ, что я перенесла за этот промежуток
времени. Однако и до сих пор я слышу тот крик, с каким я бросилась прямо в
ее объятия:
мне не верит.
объяснила, быть может, и самой себе с полной связностью только теперь:
видела!
восьми лет, такой маленький ребенок!
само собой, могла только раскрыть рот еще шире.
отлично видит.
отражалось на моей товарке.
ужаса и зла: женщина в черном, бледная и страшная... при этом с таким
выражением, с таким ликом!.. на другом берегу озера. Я пробыла там с
девочкой в тишине около часа; и вдруг среди этой тишины явилась она.
не так уж близко.
чтобы миссис Гроуз поняла, до чего я додумалась, я пояснила: - Моя
предшественница - та, которая умерла.
инстинктивно:
больше вижу, и чем больше вижу, тем больше боюсь. Но чего только я не
вижу... чего только не боюсь!
ее.
девочка несомненно будет - без моего ведома.
однако тут же вновь собралась с силами, как будто черпая их в сознании, что
для нас отступить хотя бы на шаг - значит в самом деле сдаться.
ведь если она сама не боится... - Миссис Гроуз попыталась даже невесело
пошутить: - Может, ей это нравится!
Афанасьев Роман
Прозоров Александр
Дальский Алекс
Влодавец Леонид
Пехов Алексей
Кервуд Оливер Дж.