Чтение 9–й страницы книги ~Иностранка~

Зарецкий поинтересовался:

- Чем изволите зарабатывать на пропитание?

- Я еще не работаю, - ответила Маруся.

- А чем, ежели не секрет, планируете заниматься в будущем?

- Не знаю. Я вообще-то музработник.

- С вашими данными я бы подумал о Голливуде.

- Там своих хватает. А главное - им уж больно тощие нужны.

- Я поговорю с друзьями, - обещал Зарецкий.

Потом он сказал:

- У меня к вам дело. Я заканчиваю работу над книгой "Секс при
тоталитаризме". В этой связи мной опрошено более четырехсот женщин. Их
возраст колеблется от шестнадцати до пятидесяти семи лет. Данные обработаны
и приведены в систему. Короче - я буду задавать вопросы. Отвечайте просто и
без ложной застенчивости. Думаю, вы понимаете, что это - сугубо научное
исследование. Мещанские предрассудки здесь неуместны. Садитесь.

Зарецкий вытащил портфель. Достал оттуда магнитофон, блокнот и
авторучку. Корпус магнитофона был перетянут изоляционной лентой.

- Внимание, - сказал Зарецкий, - начали.

Он скороговоркой произнес в микрофон:

- Объект четыреста тридцать девять. Шестнадцатое апреля восемьдесят
пятого года. Форест Хиллс, Нью-Йорк, Соединенные Штаты Америки. Беседу ведет
Натан Зарецкий.

И дальше, повернувшись к Марусе:

- Сколько вам лет?

- Тридцать четыре.

- Замужем?

- В разводе.

- Имели половые сношения до брака?

- До брака?

- Иными словами - когда подверглись дефлорации?

- Чему?

- Когда потеряли невинность?

- А-а... Мне послышалось - декларация...

Маруся слегка раскраснелась. Зарецкий внушал ей страх и уважение. Вдруг
он сочтет ее мещанкой?

- Не помню, - сказала Маруся.

- Что - не помню?

- До или после. Скорее все-таки - до.

- До или после чего?

- Вы спросили - до или после замужества.

- Так до или после?

- Мне кажется - до.

- До или после венгерских событий?

- Что значит - венгерские события?

- До или после разоблачения культа личности?

- Вроде бы после.

- Точнее?

- После.

- Хорошо. Вы занимаетесь мастурбацией?

- Раз в месяц, как положено.

- Что - как положено?

- Ну, это... Женские дела...

- Я спрашиваю о мастурбации.

- О, Господи! - сказала Маруся.

Что-то мешало ей остановить или даже выпроводить Зарецкого. Что-то
заставляло ее смущенно бормотать:

- Не знаю... Может быть... Пожалуй.

С нарастающим воодушевлением Зарецкий говорил:

- Отбросить ложный стыд! Забыть о ханжеской морали! Человеческая плоть
священна! Советская власть лишает человека естественных радостей! Климакс
при тоталитаризме наступает значительно раньше, чем в демократических
странах!..

Маруся кивала:

- Еще бы...

Зарецкий вдруг совсем преобразился. Начал как-то странно шевелить
плечами, обтянутыми лиловой бобочкой. Вдруг перешел на звучный шепот.
Задыхаясь, говорил:

- О, Маша! Ты - как сама Россия! Оскверненная монголами, изнасилованная
большевиками, ты чудом сохранила девственность!.. О, пусти меня в свою
зеленую долину!

Зарецкий двинулся вперед. От его кримпленовых штанов летели искры.
Глаза сверкали наподобие хирургических юпитеров. Магнитофон затих, тихонько
щелкнув.

- О, дай мне власть, - шептал Зарецкий, - и я тебя прославлю!

Маруся на секунду задумалась. Пользы от этого болтливого старика -
немного. Радости - еще меньше. К тому же надо спешить за ребенком.

Зарецкий положил ей руки на талию. Это напоминало приглашение к
старомодному бальному танцу.

Маруся отступила. Ученый человек, и так себя ведет. А главное, пора
идти за Левой...

Зарецкий был опытным ловеласом. Его тактические приемы заключались в
следующем. Первое - засидеться до глубокой ночи. Обнаружить, что автобусы не
ходят. Брать такси - дороговато... Далее - "Разрешите мне посидеть в этом
кресле?" Или - "Можно я лягу рядом чисто по-товарищески?.." Затем он начинал
дрожать и вскрикивать. Оттолкнуть его в подобных случаях у женщин не хватало
духа. Неудовлетворенная страсть могла обернуться психическим расстройством.
И более того - разрывом сердца.

Зарецкий плакал и скандалил. Угрожал и требовал. Он клялся женщинам в
любви. К тому же предлагал им заняться совместной научной работой. Порой ему
уступали даже самые несговорчивые.

Так бывало ночью. В свете дня приемы часто оказывались
недействительными.

Маруся сказала.

- Я скоро приду.

Через минуту появилась, одетая в строгий бежевый костюмчик.

Зарецкий, хмурясь, уложил магнитофон в портфель. Затем таинственно и
мрачно произнес:

- Ты - сфинкс, Мария!

- Почему же свинство?! - рассердилась Муся. - Это что еще за новости! А
если я люблю другого?

Зарецкий саркастически расхохотался, взял жетон на метро и ушел.

С этого дня Марусе уже не было покоя. Женихи и ухажеры потянулись
вереницей.

Видимо, свободная женщина распространяет какие-то особенные флюиды.
Красивая - тем более.

Мужчины заговаривали с ней всюду, где она появлялась. В магазинах, на
автобусной стоянке, перед домом, около газетного киоска. Иногда американцы,
чаще - соотечественники.

Они звонили ей по телефону. Являлись в дом с какими-то непонятными
предложениями. Даже посылали ей открытки в стихах. Например, диссидент
Караваев прислал ей такое стихотворение.

"Марусь! Ты любишь Русь?!"

С Караваевым Маруся познакомилась в аптеке.

Он пригласил ее на демонстрацию в защиту Сахарова. Маруся сказала:

- С кем я оставлю ребенка?

Караваев рассердился:

- Если каждый будет заботиться только о своих детях, Россия погибнет.

Маруся возразила:

- Наоборот. Если каждый позаботится о своем ребенке, все будет хорошо.

Караваев сказал:

- Вы - типичная эмигрантка, развращенная Западом. Думаете только о
себе.

Маруся задумалась. Один говорит - сама Россия, изнасилованная
большевиками. Другой - эмиграция, развращенная Западом. Кто же я на самом-то
деле?..

Караваев предложил ей сообща вести борьбу за новую Россию. Маруся
отказалась.

Издатель Друкер тоже призывал ее к борьбе. Но - за единство эмиграции.

Он говорил:

- Нас мало. Мы разобщены и одиноки. Мы должны объединиться на почве
русской культуры.

Друкер пригласил Марусю в свое захламленное жилище. Показал десяток
редких книг с автографами Георгия Иванова, Набокова, Ходасевича. Преподнес
ей злополучного "Фейхтвагнера". И вновь заговорил насчет единства:

- Нас объединяет многое. Язык, культура, образ мыслей, историческое
прошлое...

Марусе было не до этого. Объединение с Друкером не разрешало ее
жизненных проблем. Интересовало Марусю, главным образом, не прошлое, а
будущее. Она предложила:

- Будем друзьями.

Друкер, криво улыбаясь, согласился.

А вот таксисты действовали более решительно. Перцович говорил ей:

- Летим во Флориду, о'кей? Беру на себя дорогу, гостиницу и
развлечения, о'кей? Покупаю модельные туфли, о'кей?

- Но у меня ребенок.

- Это не моя забота, о'кей?

- Я подумаю...

Еселевский вел себя поскромнее. Действовал с меньшим размахом.
Предложил ей дешевый мотель на Лонг-Айленде. А вместо туфель - развесной
шоколад из деликатесного магазина.