Чтение 9–й страницы книги ~Другие голоса, другие комнаты~

черных глазах, вопросительно скосившихся сейчас на Джоула.

- Коробочку? Мистер Рандольф подарил на Рождество, давно еще. Сам сделал,
он таких красивых штучек много делает.

Джоул рассматривал пудреницу с глубоким почтением; он мог бы поклясться,
что она из магазина. С отвращением вспомнил собственные опыты в изготовлении
подарков - вешалок для галстуков, инструментальных ящичков и тому подобного:
жалчайшие поделки рядом с этим. Утешился мыслью, что кузен Рандольф,
наверное, старше, чем он предполагал.

- Я в ней держала краснилку для щек, - сказала Зу, подходя, чтобы забрать
свое сокровище. Прежде чем спрятать его за пазуху, она взяла еще понюшку. Но
коли в Нун-сити я больше не ездю - два года уж не была, - подумала, сгодится
"Счастливый миг" держать в сухости. Что толку краситься, когда для женщины
кавалеров нет интересных... Нету их тут. - Она уставилась взглядом на
солнечные конопушки, обсыпавшие линолеум, и лицо ее сморщила злая гримаса. -
Кег Браун, кандальник тот, что мне вред сделал, хорошо бы его там на пекло
это вывели, кайлом стофунтовым помахать. - И слегка прикоснулась к длинной
шее, словно там болело. - Ладно, - вздохнула она, - пойду, пожалуй, дедушку
накормлю - отнесу лепешку с патокой, а то он небось совсем голодный.

Джоул равнодушно наблюдал, как она отламывала кусок холодного кукурузного
хлеба и наливала до половины в банку густую патоку.

- Сделал бы ты себе рогатку да пошел птичек набил, - предложила она.

- Папа, может, сейчас позовет. Мисс Эйми сказала, что спросит, - наверно,
я лучше тут побуду.

- Мистер Рандольф любит мертвых птичек, особенно с красивым пером. Чего
тебе в темной кухне сидеть? - Бесшумно ступая босыми ногами, она направилась
к двери.- На службу приходи, слышишь?

Угли в печке подернулись пеплом, старые изношенные часы стучали, как
сердце больного, пятна солнечного света на полу раздвигались и тускнели,
тени фиговых листьев, льнувшие к стенам, слились в сплошную дрожащую массу,
похожую на хрустальный студень медузы. Мухи шастали по столу, потирали
волосатые лапки, гудели и пели у него над ухом. Спустя часа два, -
показавшиеся пятью, - когда Джоул поднял будильник и взглянул на обшарпанный
циферблат, будильник сразу стал, и в кухне прекратилась всякая жизнь; три
двадцать показывали гнутые стрелки - три, пустое средостение бесконечного
убывающего дня. Она не появлялась. Джоул проскреб пятерней волосы. Она не
появлялась - и все это какой-то сумасшедший розыгрыш.

От неподвижности у него затекла нога, и, когда он встал, кровь побежала
по ней иголочками. Он захромал вон из кухни, в холл, жалобно зовя: "Мисс
Эйми. Мисс Эйми".

Он раскинул лиловые занавеси и вошел в залитый угрюмым светом пустой
полированный зал навстречу своему отражению, плававшему в волнистом зеркале;
искаженная широкоротая физиономия смотрела оттуда одним глазом и напоминала
подтаявшего воскового идола; губы вытянулись в полупрозрачную нить, глаз
выставился из лица. "Мисс Эйми... кто-нибудь!"

Где-то в учебнике утверждалось, что, по всей вероятности, Земля была
некогда раскаленным добела шаром, подобным Солнцу; сейчас, стоя в опаленном
саду, Джоул вспомнил это. Он вышел сюда по тропинке, которая вела от фасада,
вокруг дома и сквозь стену деревьев. Здесь, в зарослях, одни растения были
выше его головы, другие усажены острыми шипами; хрупкие, свернувшиеся от
солнечного жара листья хрустели под его осторожной ногой. Сухой спутанный
бурьян доставал до пояса. Разогретые летние запахи душистых кустов и черной
земли были крепким настоем, зудение шмеля жалило тишину. Больно было поднять
глаза, потому что небо горело чистым голубым пламенем. Стена дома
возвышалась над садом как желтый утес, и зеленые полотна плюща обрамляли
каждое из восьми окон.

Джоул топтался в жестких зарослях, пока не очутился у самой стены. Было
скучно, и он решил, что можно поиграть в "шпионов", подглядывательную игру,
которой развлекались члены Секретной девятки от совершенного уже безделья.
Шпионажу предавались в Нью-Орлеане только после заката, поскольку днем игра
могла закончиться фатально для участника: идея ее состояла в том, чтобы
подобраться к чужому дому и незаметно заглядывать в окна. В этих опасных
вечерних разведках Джоул был свидетелем многих занятных сцен: видел, как
совершенно голая девушка танцевала под патефон, как упала замертво старая
дама, задувавшая свечи на сказочном именинном торте, и - самое изумительное
- как, стоя в паршивой комнатке, целовались двое взрослых мужчин.

Гостиная в Скаллиз-Лендинге тянулась по всему первому этажу; большую
часть безлюдного сумрачного интерьера скрывали золотые шторы, подвязанные
шелковыми кистями, однако Джоул, приплюснув нос к стеклу, разглядел тяжелые
кресла, обсевшие чайный столик, как кружок престарелых толстых дам.
Позолоченное кресло для двоих, обитое сиреневым бархатом, ампирная кушетка
возле мраморного камина и горка - одна из трех, остальные едва виднелись - с
фарфоровыми статуэтками, веерами и другими вещицами из слоновой кости. Прямо
напротив него на столе - японская пагода и изящная лампа с ярко-красным
куполом и подвесками, похожими на сосульки, только драгоценные.

Он отодвинулся от окна и перешел на другую сторону сада - под
удлинившуюся тень ветлы. Алмазное сверкание послеполуденного неба слепило
глаза, а все тело было покрыто скользким потом, словно у намазавшегося
маслом борца; такая погода, конечно, не могла не испортиться. За садом
прокукарекал петух, и крик его прозвучал горестно, печально, как плач
паровоза в ночи. Паровоз. Хотел бы он сейчас сидеть в поезде и ехать прочь
отсюда, подальше. Вот если бы отца повидать! Мисс Эйми - вредная старая
стерва. Мачехи все такие. Пусть только попробует тронуть. Он ее отбреет,
будь здоров. Он довольно храбрый. Кто отлупил Сэмми Силверстайна - в октябре
тому год будет? Но вообще Сэмми хороший малый, можно считать. Интересно,
какую шкоду он сейчас затеял. А может, сидит в кинотеатре "Немо", трескает
воздушную кукурузу; да там, наверно, и сидит - как раз сегодня на дневном
сеансе должны были показывать эту страшную картину с Лаки Роджерсом, где
чокнутый профессор превращает его в кровожадную гориллу. Надо же - именно ее
пропустить! Черт! Так, а что, если он действительно вдруг решит смазать
пятки? Чем плохо - обзавестись шарманкой и обезьяной? Кроме того, при
газировке всегда можно устроиться: если так сильно любишь мороженое с
газировкой, неужели сам не научишься готовить? Черт!

"Та-та-та-та" - заговорил его пулемет, когда он бросился в атаку на пять
разрушенных колонн. И вдруг на полпути между колоннами и золотарником он
наткнулся на колокол. Колокол вроде тех, которые сзывали рабов с поля;
металл его был плесневело-зеленый, а помост под ним сгнил. Пораженный, он
присел по-индейски на корточки и сунул голову в металлическую пасть; повсюду
висел пух полуистлевшей паутины, и стройная зеленая ящерица, струйкой
мчавшаяся по ржавой полости, вильнула, стрельнула языком и воткнула
булавочные глазки в Джоула, вынудив его к беспорядочному отступлению.

Он поднялся, посмотрел на желтую стену и стал прикидывать, какое из
верхних окон - его, какое - отцово, какое - кузена Рандольфа. Тут-то и
увидел он странную даму. Раздвинув занавески в левом угловом окне, она
улыбалась и кивала ему, то ли одобрительно, то ли приветственно; была она
при этом совершенно Джоулу неизвестна: туманная материя ее лица, потекшая
зефирообразная поверхность напомнили его собственное зыбкое отражение в
волнистом зеркале пустого зала. А седая прическа походила на парик
исторической персоны: башня взбитых белых волос с жирно извивающимися
локонами. Кто бы ни была она (полнейшая тайна для Джоула), ее внезапное
появление ввергло сад в транс: бабочка застыла на стебле георгина и
перестала мигать крыльями, наждачное "фа" шмеля сточилось и смолкло. Вдруг
занавески упали на место, окно опустело, Джоул сделал шаг назад, наткнулся
на колокол, и в жаркой тишине повисла резкая надтреснутая нота.

- 3 -

"О, Господи!" ТОП. "О, Господи!" ТОП. "Повсюду с тобою рядом буду... А с
дьяволом нигде!.."

Зу выжимала музыку из маленького аккордеона и топала босой ступней по
хлипкому полу веранды. "А дьявол слезы льет, не хочет верить чуду, что с
ним, когда помру, уже вовек не буду". Протяжный крик: золотая щербина
вспыхивала в страшном вулкане ее рта, а выписанный по почте аккордеон делал
вдох-выдох, точно гофрированное бумажное легкое в перламутровой раковине.

Зяблик давно уже слал скрипучие предупреждения из убежища в бузине, а
солнце было заперто в гробнице туч, тропических туч, ползших по низкому небу
и уже сплотившихся в исполинскую серую гору.

Джизус Фивер сидел среди груды красивых лоскутных подушек в качалке,
сделанной из старых бочарных клепок; благоговейный фальцет его дрожал, как
неверная трель окарины, и время от времени он поднимал руки, чтобы слабо и
беззвучно хлопнуть в ладоши. "... Не хочет верить чуду..."

Примостившись вровень с верандой на пне, обсыпанном поганками, Джоул
попеременно обращал глаза и слух к веселью Зу и к явлениям в небе; мгновение
оцепенелого буйства, что иногда предшествует летней грозе, сковало притихший
двор, и в таинственном блескучем свете ржавые ведра со стелющимся
папоротником, развешенные кругом веранды, как праздничные фонарики,
озарились изнутри слабым зеленым огнем. Влажный ветерок настраивался в
стволах магнолий, доносил свежий смешанный запах дождя, сосны, июньских
цветов с отдаленных полей. Дверь домика распахнулась, захлопнулась, и
послышался треск жалюзи, опускаемых в большом доме.

Зу выжала последний цветистый аккорд и отложила инструмент в сторону.
Стоячие ее волосы блестели от бриолина, и вместо косынки в горошек горло
перехватывала обтрепанная красная лента. Белое платье было заштопано в
десятке мест нитками разных цветов, а в ушах сияли искусственные бриллианты.

"Если хлеба ни крошки нет у тебя, ты молись, ты молись. Бога любя".
Раскинув руки, как канатоходец, она спустилась во двор и прошлась вокруг
Джоула.

"Если нет ни капли воды у тебя, ты молись, ты молись. Бога любя".

Высоко в башнях мыльных деревьев ветер мчался стремительной рекой;