раскинулись от стенки до стенки. В общем, она не очень отличалась от того
святочного великана, что стоял на Рокфеллер-плаза. Да и нарядить ее мог
разве что Рокфеллер - игрушки и мишура таяли в ней, как снег. Холли
вызвалась сбегать к Вулворту и стащить несколько воздушных шаров - и
действительно, елку они очень украсили. Мы подняли за нее стаканы, и Холли
сказала:
когда я увидел на кровати обвязанную красной лентой диво-клетку.
никогда никого туда не посадишь.
Христофор (ум. ок. 250 г.) - христианский мученик. Покровитель путников].
Зато купленная у Тиффани.
потеряла эту медаль - сунула в чемодан и забыла где-нибудь в гостинице. А
клетка все еще у меня. Я таскал ее с собой в Нью-Орлеан, Нантакет, по всей
Европе, в Марокко и Вест-Индию. Но я редко вспоминаю, что подарила ее Холли,
потому что однажды я решил об этом забыть. У нас произошла бурная ссора, и
поднялась эта буря из-за чудо-клетки, О. Д. Бермана и университетского
журнала с моим рассказом, который я подарил Холли.
Ибаррой-Егаром. Размолвка наша случилась вскоре после ее возвращения. Кожа у
Холли потемнела, как от йода, волосы выгорели добела, и время она провела
прекрасно.
матросов, не то наоборот - они на него взъелись, в общем, теперь ему до
самой могилы носить корсет. Милейшая Мэг тоже угодила в больницу. Солнечный
ожог первой степени. Отвратительно: сплошные волдыри и вонючая мазь. Запах
ее невозможно было вынести. Поэтому мы с Жозе бросили их в больнице и
отправились в Гавану. Он говорит: "Вот подожди, увидишь Рио"; но на мой вкус
Гавана - тоже место хоть куда. Гид у нас был неотразимый - больше чем
наполовину негр, а в остальном китаец, и хотя к тем и другим я равнодушна,
гибрид оказался ничего. Я даже позволяла ему гладить мне под столом коленки,
он мне, ей-богу, казался довольно забавным. Но однажды вечером он повел нас
на какую-то порнографическую картину, и что же ты думаешь? На экране мы
увидели его самого. Конечно, когда мы вернулись в Ки-Уэст, Мэг была
убеждена, что все это время я спала с Жозе. И Расти - тоже, но он не очень
убивался, ему просто интересно было узнать подробности. В общем, пока мы с
Мэг не поговорили по душам, обстановка была довольно тяжелая.
потерявшая запах, с шарами, сморщенными, как вымя старой коровы, по-прежнему
занимала большую часть комнаты. За это время появилась новая мебель -
походная койка, и Холли, пытаясь сохранить свой тропический вид, загорала на
ней под кварцевой лампой.
как на исповеди и с надрывом, - сказала ей, что меня интересуют только
женщины.
Чего-чего, а огорошить человека я умею. Миленький, будь добр, натри мне
мазью спину.
Ему понравилось. Он считает, что тебе стоит помочь. Но говорит, что ты не
туда идешь. Негры и дети - кому это интересно!
Листья колышутся. Описания. В этом нет никакого смысла.
и хотелось подняться и стукнуть Холли.
По твоему мнению.
уже почти не мог.
изревелась. Десять раз ее смотрела.
голос, - киношка!
неплохо бы для этого иметь хоть какие-нибудь основания.
чувствовать своего превосходства. Мы разного хотим,
чем они кончатся. Ну так я тебе скажу: зарабатывай лучше деньги. У тебя
дорогие фантазии. Вряд ли кто захочет покупать тебе клетки для птиц.
руке почувствовала. И опять хочешь.
банку с мазью.
столько денег; Расти Троулер - нелегкий заработок.
тебе две.
Вопрос был исчерпан. Вернее, так мне казалось до следующего утра, когда,
отправляясь на работу, я увидел клетку, водруженную на урну и ожидавшую
мусорщика. Презирая себя за малодушие, я схватил ее и отнес к себе в
комнату, но эта капитуляция не ослабила моей решимости начисто вычеркнуть
Холли из моей жизни. Я решил, что она "примитивная кривляка", "бездельница)
и "фальшивая девица", с которой вообще не стоит разговаривать.
глаза. Когда она входила к Джо Беллу, я тут же уходил.
роликовых коньков, жившая на втором этаже, стала обходить жильцов с
петицией, в которой требовала выселения мисс Голайтли как "морально
разложившейся личности" и "организатора ночных сборищ, угрожающих здоровью и
безопасности соседей". И хотя подписать ее я отказался, но в глубине души
сознавал, что у мадам Спанеллы есть основания для недовольства. Однако ее
петиция ни к чему не привела, и в конце апреля, теплыми весенними ночами, в
распахнутые окна снова доносился из квартиры 2 хохот граммофона, топот ног и
пьяный гвалт.
раз, ближе к лету, проходя через вестибюль, я заметил уж очень странного
человека, который разглядывал ее почтовый ящик. Это был мужчина лет
пятидесяти, с жестким, обветренным лицом и серыми несчастными глазами. На
нем была старая серая шляпа, в пятнах от пота, и новенькие коричневые
ботинки; дешевый летний бледно-голубой костюм мешковато сидел на его
долговязой фигуре. Звонить Холли он, по-видимому, не собирался. Медленно,
словно читая шрифт Брайля, он водил пальцем по тисненым буквам ее карточки.
прислонившись к дереву на другой стороне улицы, и глядел на окна Холли. У
меня возникли мрачные подозрения. Кто он? Сыщик? Или член шайки, связанный с
ее приятелем по Синг-Сингу - Томато? Во мне проснулись самые нежные чувства
к Холли. Да и простая порядочность требовала, чтобы я на время забыл о
вражде и предупредил ее, что за ней следят.
Мэдисон-авеню и, пока не дошел до первого перекрестка, все время чувствовал
на себе взгляд этого человека. Вскоре я убедился, что он идет за мной.
Оборачиваться для этого не пришлось - я услышал, как он насвистывает. И
насвистывает жалобную ковбойскую песню, которую иногда пела Холли: "Эх, хоть
раз при жизни, да не во сне, по лугам по райским погулять бы мне". Свист
продолжался, когда я переходил Парк-авеню, и потом, когда я шел по Мэдисон.
Один раз перед светофором я взглянул на него исподтишка и увидел, что он
наклонился и гладит тощего шпица. "Прекрасная у вас собака", - сказал он
хозяину хрипло и по-деревенски протяжно.
него пахло табаком и потом. Он заказал чашку кофе, но даже не притронулся к
ней, а продолжал жевать зубочистку и разглядывать меня в стенное зеркало
напротив.
ним заговорили.