прознал, что я моряк! "
ся, забылся и зашагал, как всегда, свободно, враскачку.
вновь увидать девушку, чьи тоненькие ручки ухватили его жизнь великаньей
хваткой. И не мог набраться храбрости и пойти к ней. Боялся, а вдруг
прошло еще слишком мало времени и он окажется виноват в страшном наруше-
нии страшной штуки, называемой этикетом. Долгие часы проводил он в Ок-
лендской и Берклийской библиотеках, да притом не только записался туда
сам, но записал своих сестер Гертруду и Мэриан и еще Джима, чье согласие
получил за несколько кружек пива. Он брал книги по четырем абонементам,
и теперь в его каморке допоздна горел свет и мистер Хиггинботем стребо-
вал с него за это, лишних пятьдесят центов в неделю.
страница каждой книги была щелкой, позволяющей заглянуть в царство зна-
ний. Чтение разжигало аппетит, и голод усиливался. Притом Мартин не
представлял, с чего надо начинать, и постоянно ощущал; насколько ему не
хватает знания самых азов. Ссылки на имена и события, которые, как он
понимал, должны были быть ясны каждому, ставили его в тупик. Так же было
и с поэзией, он читал много стихов и приходил от них в неистовый вос-
торг. Он прочел стихотворения Суинберна, которых не было в томике, полу-
ченном от Руфи, и прекрасно понял "Долорес". Но Руфь, конечно же, не по-
няла, решил он. Где ей понять такое, при ее изысканной жизни? Потом ему
попались стихи Киплинга, и его захватила певучесть, ритм, волшебство, в
которые тот облекал все привычно знакомое. Его изумило, как тонко этот
поэт чувствует жизнь, какой он проницательный психолог. Для Мартина пси-
хология была новым словом. Он купил толковый словарь, что нанесло изряд-
ный урон его кошельку и приблизило день, когда придется снова уйти в
плавание, чтобы опять заработать денег. К тому же это привело в ярость
Хиггинботема, который предпочел бы, чтобы Мартин отдавал свои деньги в
уплату за жилье.
руг, точно вор, украдкой поглядывал на окна, ему были милы даже стены,
ее жилища. Несколько раз он чуть было не попался на глаза ее братьям, а
однажды шел следом за мистером Морзом, на освещенных улицах всматривался
в его лицо и при этом всю дорогу мечтал о какой-нибудь внезапной опас-
ности, чтобы можно было кинуться и спасти ее отца. В другой вечер его
бдение было вознаграждено - в окне второго этажа мелькнула Руфь. Он уви-
дел только ее голову и плечи и поднятые руки - она поправляла перед зер-
калом прическу. То было лишь мгновенье, но для Мартина хватило мгнове-
ния, - кровь забурлила вином и запела в жилах. А потом Руфь опустила
штору. Но теперь он знал, где ее комната, и с той поры часто топтался
там, в тени дерева на другой стороне улицы, и курил сигарету за сигаре-
той. Как-то днем он увидел ее мать, та выходила из банка, и он лишний
раз убедился, какое огромное расстояние отделяет от него Руфь. Она из
тех, кто имеет дело с банками. Он отродясь не был в банке и думал, что
подобные учреждения посещают только очень богатые и очень могущественные
люди.
действовала ее опрятность и чистота, и всем своим существом он теперь
жаждал стать опрятным. Это необходимо, иначе он никогда не будет достоин
дышать одним с ней воздухом. Он стал чистить зубы, скрести руки щеткой
для мытья посуды и, наконец, в аптечной витрине увидел щеточку для ног-
тей и догадался, для чего она. Он купил ее, а продавец, поглядев на его
ногти, предложил ему еще и пилку для ногтей, так что он завел еще одну
туалетную принадлежность. В библиотеке ему попалась книжка об уходе за
телом, и он тотчас пристрастился обливаться по утрам холодной водой, чей
немало удивил Джима и смутил Хиггинботема, который не одобрял подобные
новомодные фокусы, но всерьез задумался, не стребовать ли с Мартина до-
полнительной платы за воду. Следующим шагом были отутюженные брюки. Став
внимательней к внешности, Мартин быстро заметил разницу: у трудового лю-
да штаны пузырятся на коленях, а у всех, кто рангом повыше, ровная
складка идет от колен к башмакам. Узнал он и отчего так получается и
вторгся в кухню сестры в поисках утюга и гладильной доски. Поначалу у
него случилась беда: он непоправимо сжег одну пару брюк и купил новые, и
этот расход еще приблизил день, когда надо будет отправиться в плавание.
курил, но больше не пил. Прежде ему казалось, выпивка - самое что ни на
есть мужское занятие, и он гордился, что голова у него крепкая и уж поч-
ти все собутыльники валяются под столом, а он все не хмелеет. Теперь же,
встретив кого-нибудь из товарищей по плаванию, а в Сан-Франциско их было
немало, он, как и раньше, угощал их, и они его угощали, но для себя он
заказывал кружку легкого пива или имбирную шипучку и добродушно сносил
их насмешки. А когда на них нападала пьяная плаксивость, приглядывался к
ним, видел, как пьяный понемногу превращается в животное, и благодарил
бога, что сам уже не такой. Каждый жил не так, как хотел, и рад был про
это забыть, а напившись, эти тусклые тупые души уподоблялись богам, и
каждый становился владыкой в своем раю, вволю предавался пьяным страс-
тям. Мартину крепкие напитки были теперь ни к чему. Он был пьян по-ино-
му, глубже, - пьянила Руфь, она зажгла в нем любовь и на миг дала приоб-
щиться к жизни возвышенной и вечной; пьянили книги, они породили мириады
навязчивых желаний, не дающих покоя; пьянило и ощущение чистоты, которой
он достиг, от нее еще прибыло здоровья, бодрость духа и сила так и игра-
ли в нем.
действительно углядел ее с галерки. Она шла по проходу партера с Артуром
и каким-то молодым человеком в очках, с курчавой гривой, при виде кото-
рого в Мартине мигом вспыхнули и опасения и ревность. Она села в первом
ряду, и он уже мало что видел в этот вечер, только ее - издали, словно в
дымке - хрупкие белые плечи и пышные золотистые волосы. Зато другие
смотрели по сторонам, и, изредка взлядывая на соседей; он заметил двух
девушек в ряду перед ним, чуть в стороне, они оборачивались и бойко улы-
бались ему. Он всегда легко знакомился. Не свойственно ему было задирать
нос. В прежние времена он улыбнулся бы в ответ, и не только, и подзадо-
рил бы их на новые улыбки. Но теперь все стало по-другому. Ответив улыб-
кой, он отвернулся и намеренно не смотрел в сторону девушек. Но нес-
колько раз, забыв и думать про них, он случайно встречал их улыбки. В
один день себя не переделаешь, не мог он подавить в себе присущее ему
добродушие, и в такие минуты тепло, дружески улыбался девушкам. Все это
было привычно. Он понимал, они по-женски заигрывают с ним. Но все теперь
стало по-другому. Далеко внизу, в партере, сидела единственная на свете
женщина, совсем иная, бесконечно непохожая на этих девушек из его среды,
и оттого они вызывали у него лишь жалость и печаль. В душе он желал им
обрести хоть малую толику ее достоинств и светлой красоты. Но нипочем не
обидел бы их за кокетство. Оно не польстило ему, он даже почувствовал
себя униженным: не будь он простым матросом, с ним бы не заигрывали.
Принадлежи он к кругу Руфи, они не отважились бы на это, и при каждом их
взгляде Мартин чувствовал, как цепко держит его родная среда, не давая
вырваться.
деть Руфь, когда она выйдет из театра. На тротуаре у подъезда всегда
толпятся мужчины, можно надвинуть кепку на глаза, укрыться за чьей-ни-
будь спиной, и она его не заметит. В толпе, которая хлынула из театра,
он оказался из первых, но едва занял место на краю тротуара, как появи-
лись обе девушки. Он понял, они ищут его, и готов был сейчас проклясть в
себе то, что влечет к нему женщин; Понял, когда неторопливо будто нена-
роком они подошли поближе. Замедлили шаг и, поравнявшись с ним, оказа-
лись в гуще толпы. Одна, проходя, задела Мартина и словно бы только те-
перь его заметила. Была она тоненькая, темноволосая, с черными дерзкими
глазами. Но обе улыбнулись ему, и он ответил улыбкой.
случайных встречах. Да и как было не сказать. Присущая ему широта нату-
ры, терпимость и доброжелательность не дали бы поскупиться на такую ма-
лость. Черноглазая девушка приветливо улыбнулась, довольная и явно гото-
вая остановиться, а подружка, держа ее под руку, хихикнула и тоже явно
не прочь была задержаться. Он поспешно соображал. Вдруг Руфь выйдет и
увидит, что он разговаривает с ними, это не годится. Он круто повернулся
и естественно, будто так и надо, зашагал рядом с черноглазой. Теперь-то
он не был неловким, и язык не прилипал к гортани. Он чувствовал себя в
своей тарелке, распрекрасно шутил, сыпал жаргонными словечками, острил -
все, как и положено поначалу при таких вот знакомствах и быстротечных
романах.. На углу, где почти весь людской поток двинулся прямо, он хотел
свернуть. Но черноглазая пошла следом, ухватила его за руку повыше локтя
и, увлекая за собой подругу, крикнула:
бавиться от нас?
них под фонарями движется толпа. А здесь темнее и можно незамеченным
увидеть, как мимо пройдет Руфь. Должна пройти, ведь это дорога к ее до-
му.