Ночное кладбище огромно, Марии кажется, что оно больше города, что город -
это только спящий остров посреди мира мTртвых. Небо теперь спокойно и
плоско, как воды пруда в безветренный вечер. Повсюду тTмным туманом стоит
тишина. Марии представляется странным, что она ещT жива, а не умерла, как
всT вокруг. Она отдельными картинами вспоминает свою прошлую жизнь, картины
эти немы и покрыты бурым налTтом времени, лица людей на них отретушированы
до кукольного сходства.
как такое вообще может происходить.
Хотел ли он сделать с ней гадость? И почему не сделал?
каком мире она жила до сих пор. Рано или поздно с ней должны были сделать
гадость, а она ничего не знала про это, повсюду властвовал заговор
молчания. Прошлое превращается в кошмар. Она тихо лежит, вытянувшись по
траве, и медленно погружается в глубину этого кошмара, как ныряльщик с
опущенным вниз лицом. Они все хотели только издеваться над ней, только
видеть еT мучения, а вовсе не желали ей добра. Она была тем котTнком,
которого сбрасывали с крыши. Мария снова вспоминает дядю Андрея, его
влажный язык, отупевшие глаза, тяжTлое дыхание, он был ведь будто пьяный,
хотя ничего не пил, это проклятие гадости овладело им, превратило его в
животное, он тоже хотел только одного: сделать эту ужасную, непостижимую
вещь с Марией, с еT телом, предназначенным вовсе не для того, хотел пытать
еT этим садистским, нечеловеческим способом, он хотел еT боли и слTз. И
дядя Андрей сам получил то, что хотел сделать Марии, его прибили, как
бешеного зверя, теперь он никому больше не сможет сделать гадость. Если бы
сейчас дядя Андрей валялся здесь, Мария ударила бы его ногой в лицо, она бы
била его до тех пор, пока не расквасила бы ему рожу, потому что та дрянь,
которую он хотел сделать с ней, не может быть искуплена даже смертью.
закопают.
ей не разрешали ругаться, и она вообще не понимала, зачем знает подобные
слова.
улыбается какой-то ясной, ласковой улыбкой, и тихо смеTтся, и Мария, сама
не зная почему, тоже смеTтся, вытирая запястьем землю с лица.
между безжизненными строениями, как маленькие астероиды в тени пылевых
облаков, фонари же словно большие космические светила проплывают мимо
Марии, шаги еT легки, и ноздри дышат ароматом смерти. Смерть вокруг неT,
подобная бескрайним полям белых цветов, объятым тишиной, подобная
опустившейся к самой земле Луне, веющей морозом своей вечности, и Мария
больше не боится заблудиться в тTмных улицах, потому что ей всT равно, где
быть в этом безмолвном некрополе, над которым ей дана неведомая власть.
молодой мужчина, наверное студент, он среднего роста, одет в летние брюки и
рубашку с коротким рукавом, на руке его сверкают часы. Мария не замечает в
нTм особь своего вида, инстинктивно замедляя шаг, она - охотник,
подкрадывающийся к пасущемуся на ночной поляне оленю, он для неT и вправду
олень, сильный и красивый зверь, живущий в таинственном мире спящих квартир
и парадных, она смотрит на спортивную фигуру носителя времени, на его белые
кроссовки, на его невидящее лицо, по которому бегут тени листьев, она
чувствует таящуюся в нTм силу, опасную для человека.
прохожего, который час. Он останавливается, он поднимает руку с часами в
пятно фонарного света и точно называет время своего конца. Юля приникает к
нему, обвивает руками его шею и, приподнявшись на цыпочки, достаTт ртом до
его лица. Они целуются, и прохожий берTт Юлю рукой за спину, притягивая
ближе к себе, так что еT испачканная кладбищенской землTй рубашечка ползTт
вверх и обнажает часть талии. Пальцы Юли скользят по его волосам, она
трTтся о него грудью и животом, потом, вдруг резко оторвав рот, кусает в
шею. ВсT происходит молниеносно и беззвучно, как из быстро отвTрнутого
крана через щеку Юли выхлTстывается фонтан крови, оставляя широкий
стекающий след, они оба дTргаются, прохожий хватает рукой Юлю за волосы,
чтобы оторвать от горла, и тогда она опускает правую руку, в которой у неT
есть что-то, и этим бьTт его в живот, раз, раз, раз. Он кренится вперTд и
падает, валит еT на асфальт, она выворачивается из-под него, он дTргается,
с хрипом поднимаясь на колени, кровь вырывается из его шеи вбок, как из
сифона.
прижав руку к прокушенной шее, он хрипит и дTргает головой, пытается
встать, чтобы ударить Юлю, но боль в животе перекашивает его, уже стоящего
только одним коленом, хрип превращается в ругательство, в тяжTлый стон, и
тогда Юля, отступившая на шаг, хватает его за волосы и быстро бьTт в лицо,
теперь Мария ясно различает, что в руке у неT нож. Именно нож наполняет
Марию отвращением, острое железо, рвущее живую человеческую ткань,
заставляет еT почувствовать чужое страдание. Она непроизвольно вскрикивает
и отворачивается, зажмуривая глаза и, прижав согнутые локти к бокам,
силится преодолеть тошноту. Ей делается холодно от выступивших капелек
пота, и Мария просто садится на асфальт, потому что так ей легче не упасть
в обморок. Тошнота не отступает и беззвучие шумит в ушах.
Мария кивает и бледно улыбается, стараясь не выдать давящей на горло
тошноты. - Ты можешь идти? Ты, наверное, крови боишься.
как ей встать. Юля тянет еT за руки, и, опираясь на еT спокойное тело,
Мария всT-таки встаTт и медленно бредTт куда-то, облизывая губы и думая
только о рвоте.
кругу урны. Марию рвTт неудобно, с болью и кашлем, Юля терпеливо держит еT
за плечи, из урны сильно воняет мTртвыми пирожками с мясом. После рвоты
Мария чувствует себя в огромном зале ночи с белыми фонарями школьницей,
провалившей некий таинственный экзамен.
умывает лицо. Они пришли в странное место, заброшенный дворик, Мария видит
провалившийся каменный забор, заросли лопухов и посреди зарослей
проржавевший автобус, кажущийся погрузившимся в землю, потому что у него
нет колTс. Окна автобуса разбиты, уродливое пучеглазое лицо оскалено в
судороге смерти. Умывшаяся Юля входит в лопухи и манит Марию за собой.
Марии слышится, что где-то за деревьями, в невидимой отсюда квартире,
играет посреди ночи чTрный рояль.
пахнущий истлевшим паралоном кресел и испражнениями. Мария ничего не видит
в темноте и ощупывает ногой пространство каждого шага, боясь порезаться о
разбитое стекло или наступить на кучу помTта. Потом впереди вспыхивает
свет, это Юля зажигает спичку, она на заднем сидении, и возле неT стоит
железный тазик, и в тазике - белые черви, кишащие на зловонной мясной каше.
Юля расстTгивает рубашку на груди, достаTт из-за пазухи окровавленный кусок
и бросает его червям. Мария никогда не видела полового члена, но понимает,
что это кусок прохожего, и что всT мясо в тазике точно такое же. Она
отворачивается и, прежде чем еT выташнивает на соседнее кресло, она даTт
себе клятву: никогда больше ничего не есть. Она кашляет, закрыв глаза, и не
видит, как Юля ловит рукой взлетающих из тазика мух и ест их.
кабинете, пьTт из чашки с отбитым краем гадостно-горький кофе и смотрит на
растения, умирающие в горшках на окне. Жизнь Олега Петровича длится подобно
желтению этих растений, не выносящих никотиновой духоты и чахнущих под
бледным светом, проникающим сквозь запылTнное стекло. То, что Олег Петрович
сейчас взял из чашки ртом, ему хочется немедленно выплюнуть, пусть даже
прямо на пол, но он глотает, и горечь древесного угля обжигает ему горло
так, что всT тело содрогается от затылка до икр. Кофе сварено в буфете
молодой и блудливой продавщицей Катей, с которой Олег Петрович уже пять раз
спал на кожаном диване в кабинете после работы. Катя щуплая, некрасивая и
сильно потеет противным, холодным потом, словно ей чего-то постоянно
страшно.
вызывающей у него безразличие ко всему, тошнотворной боли в желудке,
начавшейся у него неделю назад, о долгом тягостном уходе от него жены,
сестра которой умирает от рака кишечника, о прочей дряни, повседневно
тяготящей его, он вздыхает, проводит рукой по лысине и выпивает ещT глоток.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Орлов Алекс
Куликов Роман
Никитин Юрий