непонятливому ребенку.
знаешь, что такое кристалл?
это вранье.
И она делает движение, словно желая повернуться к клумбам.
шагов и озираясь. - Подождите, я сейчас ее достану.
возвращается ко мне, в ней появилось что-то очень мягкое.
словно неотвратимая судьба. Изабелла стоит неподвижно и смотрит на меня.
Кажется, будто мы прощаемся навеки. Но у меня каждый раз такое чувство,
будто мы прощаемся навеки. Кто знает, в каком состоянии она ко мне вернется
и узнает ли меня.
повертывается и идет к флигелю. Она не оглядывается.
мне в парке и заговорила, словно мы давно друг друга знаем. Такие случаи
нередки - в лечебнице для душевнобольных не принято знакомить людей между
собой; здесь находишься по ту сторону всяких формальностей, заговариваешь,
когда хочешь, без долгих предисловий, говоришь сразу же о том, что у тебя на
уме, и не беда, если собеседник не поймет, это дело второстепенное. Никто
никого не старается убедить или что-нибудь доказать: люди встретились и
беседуют, причем собеседники нередко говорят о совершенно разных вещах,
но отлично понимают, о чем речь, именно потому, что один другого не слушает.
Например, низенький кривоногий человечек, папа Григорий VII, ни с кем не
спорит. Ему никого не нужно убеждать в том, что он римский папа. Папа - и
все, и у него немало хлопот с Генрихом Львом, Каносса недалеко, и он иногда
об этом говорит. Его ничуть не смущает, что собеседник - человек,
воображающий, будто у него тело стеклянное, и поэтому просит каждого, чтобы
его не толкнули, у него и так уж есть трещина, и все же они разговаривают:
Григорий о короле, который должен каяться в одной сорочке, а стеклянный
человек - о том, что он не выносит солнца, ибо солнце в нем отражается.
Затем Григорий дает ему свое папское благословение, а стеклянный человек на
миг снимает платок, защищающий его прозрачную голову от солнца, и оба
раскланиваются с вежливостью былых веков. Поэтому я не удивился, когда
Женевьева подошла ко мне и заговорила, я только удивился, какая она
красивая, действительно настоящая Изабелла.
которое, наверное, стоило дороже двадцати надгробий с крестами из лучшего
шведского гранита, в вечернем платье и золотых сандалиях. Было всего
одиннадцать часов утра, и в обычном мире за стенами лечебницы никто бы не
счел возможным появиться в таком наряде. Здесь же он только взволновал меня:
словно какое-то существо спустилось на парашюте с неведомой планеты.
воцарялась внезапная тишина. Все шло вперемежку: один час это был март,
следующий - а прель, потом сразу вклинивался кусок мая и июня. А тут еще
появилась Изабелла неведомо откуда, действительно неведомо откуда, из тех
областей, где стерты все границы, где искаженный свет, подобный
вспыхивающему в небе беглому свету северного сияния, висит в небе, не
ведающем ни дня, ни ночи, а лишь эхо собственных лучей, отзвук отзвука,
тусклый свет потустороннего и безвременных пространств.
на ее стороне. Правда, я на войне растерял немало буржуазных предрассудков,
однако это породило во мне лишь некоторый цинизм и отчаяние, но не дало
чувства превосходства и свободы. И вот я сидел и с изумлением смотрел на
нее, словно она невесома и парит в воздухе, а я лишь с трудом бреду за ней,
спотыкаясь. Кроме того, в ее словах не раз сквозила странная мудрость.
Только мудрость эта была как-то смещена и открывала вдруг необозримые дали,
от которых начинало биться сердце; а как только хотелось эти дали удержать,
их затягивали туманы и сама Изабелла была уже где-то совсем в другом месте.
казалось, не придавала поцелую никакого значения; и все-таки я не мог не
ощутить его. Я живо ощутил этот поцелуй, и он взволновал меня, но потом
волна словно ударилась о барьер рифа - и я понял, что поцелуй предназначался
вовсе не мне, а кому-то другому, персонажу ее фантазии, некоему Рольфу или
Рудольфу, а может быть, даже и не им, и это всего лишь имена, выброшенные на
поверхность ее сознания темными подземными потоками и не имеют ни корней, ни
отношения к ней самой.
дождь, то в часовню. Старшая сестра разрешила мне после обедни упражняться
на органе, если у меня появлялось такое желание. На самом деле я не
упражнялся - для этого я играю слишком плохо; я делал то же, что и с роялем:
играл для себя, импровизируя, по мере сил изображал какие-то тепловатые
настроения, грезы, тоску о чем-то неясном, о будущем, об исполнении мечты и
о самом себе, а для всего этого не надо было особенно хорошо играть.
Иног да Изабелла заходила в церковь вместе со мной и слушала... Она
сидела тогда внизу, в темноте, дождь хлестал в пестрые стекла окон, звуки
органа проплывали над ее темноволосой головой; я не знал, о чем она думает,
и было в этом что-то необычное и немного сентиментальное, но потом вдруг
вставал вопрос "зачем", вскрик, страх, безмолвие. И я смутно ощущал присущее
земной твари неуловимое одиночество, когда мы оставались в пустой церкви,
наедине с сумерками и звуками органа, только мы двое, словно единственные
люди на свете, соединенные хмурым светом, аккордами и дождем и все же навеки
разлученные, без всякого моста от одного к другому, без взаимопонимания, без
слов, и только странно рдели сторожевые огоньки на границах жизни внутри нас
- мы их видим и не понимаем, я по-своему, она по-своему, словно глухонемые
слепцы, хотя мы не глухи и не немы, не слепы, а потому оказываемся еще
беднее и оторванное от всех. Чем именно было вызвано в ее душе желание
подойти ко мне? Я этого не знал и никогда не узнаю, истоки ее желания
погребены под щебнем и оползнями, - но я все-таки не мог понять, почему эти
странные отношения вызывают во мне такую смятенность: я же знал о ее болезни
и знал, что видит она во мне не меня, и все же наши встречи будили тоску о
чем-то неведомом, потрясали и порой делали меня то счастливым, то несчастным
без всякого смысла и причины.
кто-нибудь из сестер шпионил за нами и старшая заявит, что мне разрешается
беседовать только с больными, которым за шестьдесят, или даже уволит
меня, хотя главный врач и сказал, что для Изабеллы общество людей полезно.
натирания полов, мылом и добродетелью. Дыхание весны сюда не проникает.
Старшая сестра, сухопарая энергичная женщина, приветливо со мной
здоровается; она считает меня безупречным христианином, который любит Бога и
верит в силу церкви.
блестящий пол.
- поясняет старшая.
поблескивает дароносица, а после службы молодежь еще прогуливается некоторое
время на площадях, под старыми деревьями, где жужжат майские жуки. Правда, я
никогда на эти службы не хожу, но они запомнились мне с тех времен, когда я
еще не был в армии. Тогда начались мои первые романы с молодыми девушками.
Все происходило втайне и было очень волнующим и невинным. Но я отнюдь не
намерен являться сюда весь месяц ежедневно в восемь часов вечера и играть на
органе.
воскресеньям, - заявляет старшая. - То есть по-праздничному, пусть будет
органная музыка и Те Deum (1). Без музыки у нас и так каждый вечер читают
молитвы. Но мы можем вам заплатить очень мало, - заявляет старшая. -
к ней не приспособились. Они все измеряют веками. Нам приходится с этим
мириться. В конце концов, это ведь делается для Бога, а не для денег. Разве
не так?
Шидловский Дмитрий
Свержин Владимир
Лондон Джек
Володихин Дмитрий
Земляной Андрей
Афанасьев Роман