ручеек выгоревшего асфальта. На мелких камешках обочины ждут каблуков
стрекозы неодушевленной пыли.
лежащую рельсу шлагбаума, слиться с кособокой тенью котельной, а затем
сбежать по бетоным ступенькам, можно увидеть за стеклом столовским экспонаты
этого сезона, вооруженные казенным алюминием.
Но это глупо, а мальчики настроены серьезно, по-военному, и потому сразу за
воротами уходят боковой тропкой по лестнице корней под смолистые ветви.
работает в этом самом доме отдыха "Кедрач" врачом и он, конечно, рискует
куда больше второго, довольно крепкого на вид, чернявого с редкими ниточками
нагловатых усиков, шевелящихся над губой.
говорит, что в прошлом веке европейцы предлагали контрабандистам меру золота
равную весу животного, за эту пимпочку...
кругленькая дурой-пулькой прошьет ленивую мелочь лягушачьей листвы хищных
придорожных кустов.
кедровом бору и воздух ему кажется каким-то медицинским, не предназначенным
для ежедневного употребления.
гавкала, звала хозяйку и за руки пыталась укусить, ну, вроде, как бы, первая
нашла...
лесного холма. Синие звездочки железяки пруда уже поблескивают внизу сквозь
вечернюю прозрачность озона между стволов.
крон неунижаемых сезонной наготой деревьев едва видны пупы проплывающих
облачков.
одинаковых бледно-розовых этикетках раскрась-сам какой-то смышленный
молдавский малыш красным заполнил контуры ягод, синим - листочки и стебли, а
в сложном слове "портвейн" ни одной не сделал ошибки.
плоский берет. Это в кафе у автовокзала Женя и Леша, как два лихих
дизелиста, тайком подкрашивали компот и заедали черемуху рыбьими плавниками
холодных чебуреков. Остатки добивают теперь не стесняясь, быстро, словно
средство от кашля, большими глотками, без удовольствия, по очереди деликатно
обтирая ладошкой горлышко.
холщевой сумки. Это гостинец, завернутый во вчерашние новости местного
значения.
ужине любителей членистоногих и хордовых пугать в камышах.
коробку с документами кучу журналов, карт и всякого такого. Потом отца
вызвали и все показали.
йогов. Один глаз прищурен, второй не отрывается от заднего прохода толстой
несуразной ручки-телевизора, каждые полоборота новая композиция.
хочется ветку шиповника сибирского обручить с балканским табаком, только
вместо радужных колечек молочные колобки выкатываются изо рта, обрастают
ушами, расцветают носами, лихими чубами и тут же вянут в вечернем холодке,
не достигая цели.
дешевой бурдомаги.
имеет. Будильник реагирует на запах и это хорошо известно следопыту Жене.
Там, за зеленым мясом папортников у подошвы горки глаз, вожака угадывает
тропку, что выела сороконожка отдыхающих в зарослях пижмы и мышиного
горошка. Узкая огибает пруд, зигзагом поднимается на горку и в лесу
раздваивается, точнее, уходит влево к спальным корпусам, а вправо лишь
шелестом проходик намечает в кошачьих неводах травы. Там на отшибе среди
близнецов кедров и переростоков елей стоят коттеджи, сумевшие, как, не
известно, отпочковаться от банных изразцов оздоровительных хором. Опрятные,
пузатенькие гномики под колпачками новогодних крыш. В одном из них проводит
лето мопс тибетский, похожий удивительно на щетку рыжую без ручки. С ним
ходит по грибы, чащ не страшась, девица - дочь хозяина всех этих заводей,
лесов, полей, трубопроводов, теплостанций, отвалов, складов, и лабиринтов
изувеченного камня, мертвых уступов известного на весь Союз разреза
угольного. Хорошенькая барышня в коротком летнем сарафане в деревню сослана
за то, что имела смелость пару раз в зачетной ведомости сымитировать тот
вялый хвостик, в который вырождается обычно от бесконечности повторов
росчерк педагога.
кажется,что паровозные дымки уже плывут из-под медленно и несогласованно
вращающихся колесиков шашлыков, нитями сладковатой паутины расползаются по
лесу и, шевелясь, ложатся ему на лицо. Ага, значит скоро-скоро желтые
кепочки, выполняя налево-равняйсь, начнут слетать со стеклянных шей. Ударит
в ноздри желудочный дух антисептика и девушка в простеньком ситце скривит
полные губки:
подвести, за балконной дверью зеленый мир бровей и ежей, ногу нужно ставить
на крест перекладины, чтобы беззвучно спланировать в одуванчик.
метелку, выросшую между его передними зубами, - отец, я думаю, как-то
заступится...
леса. На дальнем острие серпа кривого у платины есть в дебрях тальника
забытая хибарка, когда-то бывшая насосной станцией. Теперь за стенами
дырявыми от выпаших сучков, прибежище этнографа-любителя - пещера со
сталагмитами оплывших свеч на рыжих сгнивших агрегатах, свободный от железа
угол пола укрыт потертой шкурой неизвестного двуногого - широким драповым
пальто. Здесь, среди шелеста и плеска, лазутчики-саперы сегодня скоротают
ночь.
лапами, огромных, к земле и к небу перпендикулярных деревьев, - с таким
дурацким нетерпением ждать десятиклассника, мальчишку."
во тьме, как взрослый пес с шершавым, мокрым носом.
Обрывком нитки бус две головы, жемчуг и агат, всплывают, исчезают за
влажными кустами, вновь появляются и катятся, катятся под ноги девушке,
сейчас их примет в темноту свою паучья сырость тальника. Спичка улыбки
освещает губы, ладони и розовую землянику на тоненьких стебельках. Белые
яблоки сарафана срываются с травяного гребешка, увлекая вниз дочь генерала.
Лес молчалив и неподвижен под присмотром матросов елей, увенчаных рогатыми
самурскими шлемами.
никогда не открывающая глаза.