Чтение 9–й страницы книги ~Созвездие Козлотура~

-- Я упал, я шел к дяде Мексуту,-- быстро сказал я, боясь, что он не
дослушает меня и проедет.

-- К Мексуту? Так и сказал бы.

Я услышал, как он слез с коня и закинул уздечку за могильную ограду.
Потом шаги его приблизились, но он все же остановился, не доходя до ямы.

-- Держи! -- услышал я, и веревка, прошуршав в воздухе, соскользнула в
яму.

Я взялся за нее, но тут же вспомнил про козла. Он молча и одиноко стоял
в углу. Недолго думая, я обернул веревку округ его шеи, быстро затянул два
узла и крикнул:

-- Тяните!

Веревка натянулась, козел замотал головой и встал на дыбы. Чтобы
помочь, я схватил его за задние ноги и стал изо всех сил поднимать вверх --
веревка врезалась ему в шею. Как только его рогатая голова, озаренная лунным
светом, появилась над ямой, мужчина заорал, как мне показалось, козлиным
голосом, бросил веревку и побежал. Козел рухнул возле меня, а я закричал от
боли, потому что, падая, он отдавил копытом мне ногу. Я заплакал от боли,
огорчения и усталости. Видно, слезы были где-то близко, на уровне глаз. Они
полились так обильно, что я в конце концов испугался их и перестал плакать.
Я ругал себя, что не сказал ему про козла, а потом вспомнил о его лошади и
решил, что так или иначе он за нею придет.

Минут через десять я уловил шаги крадущегося человека. Я знал, что он
хочет отвязать лошадь и удрать.

-- Это был козел,-- сказал я громко и спокойно.

Молчание.

-- Дядя, это был козел,-- повторил я, стараясь не менять голоса.

Я почувствовал, что он остановился и слушает.

-- Чей козел? -- спросил он подозрительно.

-- Не знаю, он сюда упал раньше меня,-- ответил я, понимая, что слова
мои не убеждают.

-- Что-то ты ничего не знаешь,-- сказал он, а потом спросил: -- А
Мексуту кем ты приходишься?

Я, сбиваясь от волнения, стал объяснять наше родство (в Абхазии все
родственники). Я почувствовал, что он начинает мне верить, и старался не
упускать это потепление. Сразу же я ему рассказал, зачем иду к дяде Мексуту.
Я почувствовал, как трудно оправдываться, очутившись в могильной яме.

В конце концов он подошел к ней и осторожно наклонился. Я увидел его
небритое лицо, брезгливое и странное в лунном свете. Было видно, что место,
где он стоит и куда он смотрит, ему неприятно. Мне даже показалось, что он
старается не дышать.

Я выкинул конец веревки, за которую был привязан козел. Он взялся за
нее и потянул вверх. Я старался ему снизу помогать. Козел глупо упирался, но
он, слегка подтянув его, схватил за рог и с яростным отвращением вытянул из
ямы. Все-таки эта история ему не нравилась.

-- Богом проклятая тварь,-- сказал он, и я услышал, как он пнул ногой
козла. Козел екнул и, наверное, рванулся, потому что человек схватил веревку
и дернул. Потом он низко наклонился над ямой, опершись одной рукой о землю,
другой схватил меня за протянутую кисть и сердито вытащил наверх. Когда он
тащил, я старался быть легким, потому что боялся, как бы и мне не досталось.
Он поставил меня рядом с собой. Это был большой и грузный мужчина. Кисть
руки, которую он держал, побаливала.

Он молча посмотрел на меня и, вдруг неожиданно улыбнувшись, потрепал по
голове:

-- Здорово ты меня напугал со своим козлом. Думал, человека тащу, а тут
рогатый вылезает...

Мне стало сразу легко и хорошо. Мы подошли к лошади, четко и неподвижно
стоявшей у ограды. Козел на веревке шел за ним.

От лошади вкусно пахло потом, кожей седла, кукурузой, Наверно, он
оставил на мельнице кукурузу, подумал я и вспомнил, что веревка тоже пахла
кукурузой. Он подсадил меня, вернее, почти вбросил в седло. Я подумал про
свою палку, но не решился возвращаться за нею. К тому же лошадь, когда я
садился, мотнула головой, чтобы укусить меня за ногу. Я успел ее подобрать.

Хозяин отвернул морду лошади от ограды, закинул уздечку и, не выпуская
из руки веревку с козлом, грузно уселся на седле. Я почувствовал, что лошадь
прогибается под ним. Тело его придавило меня к луке седла. Мы тронулись.

Конь бодро пошел, стараясь перейти на рысь, раскорячиваясь от
сдерживаемой силы и от раздражения, что сзади тащится козел.

Под глухой стук копыт, под легкое покачивание на седле я задремал.

Неожиданно конь стал, и я проснулся. Мы были у плетня, за которым
виднелся большой чистый двор и большой дом на высоких деревянных сваях. В
окнах горел свет. Это был дом дяди Мексута.

-- Эгей, хозяин! -- крикнул мой спутник и стал закуривать. Веревку с
козлом он намотал на кол изгороди, не привязывая ее.

Дверь в доме отворилась, и мы услышали:

-- Кто там?

Голос был мужественный и резкий: так у нас по ночам отвечают на
незнакомый крик, чтобы показать готовность к любой встрече.

Дядя Мексут -- это был он, я сразу узнал его широкоплечую, низкорослую
фигуру -- спустился по лестнице и, отгоняя собак, шел в нашу сторону,
внимательно вглядываясь в темноту. Помню удивление его и даже испуг, когда
он узнал меня.

_ Еще не то узнаешь,-- сказал мой спаситель, ссаживая меня и стараясь
передать через изгородь прямо в руки дяде Мексуту. Но я не дался ему в руки,
а уцепился за кол изгороди и слез сам.

Спутник мой стал откручивать веревку с козлом.

-- Козел откуда? -- еще больше удивляясь, спросил дядя Мексут.

_ Чудеса, чудеса! -- весело и загадочно сказал всадник и посмотрел в
мою сторону, как равный на равного.

-- Зайди в дом, спешься! -- сказал дядя Мексут, схватив коня за
уздечку.

-- Спасибо, Мексут, никак не могу,-- ответил всадник и заспешил, хотя
до этого почему-то не торопился.

По абхазскому обычаю, дядя Мексут долго уговаривал разделить с ним
хлеб-соль, то обижаясь, то упрашивая, то издеваясь над его якобы важными
делами, из-за которых он не может остаться. Все это время он поглядывал то
на козла, то на меня, чувствуя, что между моим появлением и козлом есть
какая-то связь, и никак не улавливал ее.

Наконец всадник уехал, волоча за собой козла, а дядя Мексут повел меня
домой, удивленно цокая языком и покрикивая на собак.

В комнате, озаренной не столько лампой, сколько ярко пылавшим очагом,
за столом, уставленным закусками и фруктами, сидели гости. Я сразу увидел
маму и заметил, несмотря на багровые отсветы пламени, как она медленно
побледнела. Гости повскакали с мест, заохали, запричитали.

Одна из моих городских теток, узнав о цели моего прихода, стала тихо
опрокидываться назад, как бы падая в обморок. Но так как в деревне этого не
понимали и никто не собирался ее подхватывать, она остановилась на полпути и
сделала вид, что у нее заломило поясницу. Дядя Мексут всячески успокаивал
женщин, предлагал пить за победу, за сыновей, за то, чтобы все вернулись.
Дядя Мексут был большой хлебосол, в доме у него всегда были гости, а здесь,
в долине, уже собрали виноград, и сезон длинных тостов только начинался.

Мама сидела молча, ни к чему не притрагиваясь. Мне было жалко ее,
хотелось как-то успокоить, но роль, которую я взял на себя, не допускала
такой слабости.

Мне подали горячей мамалыги, курятины и даже налили стакан вина. Мама
покачала головой, но дядя Мексут сказал, что мачарка еще не вино, а я уже не
ребенок.

Я рассказал о своих приключениях и, уже досасывая последние косточки,
почувствовал, как на меня навалился сон, сладкий и золотой, как первое вино
мачарка. Я уснул за столом.

Дней через десять из Баку вернулась мама. Оказывается, брат не был
ранен, а просто соскучился по своим и решил увидеться с ними перед отправкой
на фронт. И, конечно, добился своего. Он у нас всегда был с фокусами.

Часов в десять утра я вышел из автобуса в селе Ореховый Ключ.

Автобус запылил дальше, а я пошел в сторону правления колхоза, с
удовольствием разминая ноги после долгого, неподвижного сидения. Становилось
жарко,

Я чувствовал себя бодро и ощущал в своей душе неисчерпаемый запас
репортерской проницательности. Рядом с правлением под могучим шатром
орехового дерева в традиционной позе патриархов сидели два старика абхазца.
Один из них держал в руке палку, другой -- посох. Я заметил и радостно
удивился тому, что крючковатый загиб рогатульки на посохе одного старика
соответствовал крючковатому носу самого старика, тогда как другой старик был
с прямым носом и держал палку без всяких ответвлений. Проходя мимо них, я
поздоровался, вернее, почтительно кивнул им, на что они ответили вежливым
движением, как бы приподымаясь навстречу.

-- Сдается мне, что это новый доктор,-- сказал один из них, когда я
прошел.

-- А по-моему, армянин,-- сказал другой.

Правление колхоза находилось в деревянном двухэтажном здании. Внизу
магазин и склады с большими висячими замками на дверях. Наверху служебные
помещения. Из открытых дверей магазина доносился женский смех.

У самого крыльца стоял потрепанный "газик", и я понял, что председатель
на месте.

К стене правления было прикноплено объявление, написанное подтекающими
буквами:

"Козлотур -- это наша гордость".

Лекцию читает кандидат археологических наук, действительный член
Общества по распространению научных и политических знаний Вахтанг Бочуа.
После лекции кино "Железная маска".