Париже я развелась и вышла замуж за Пита. Вот и все - могу только добавить,
что я бесконечно счастлива.
выбежали трое темноволосых, худеньких ребятишек, которые вырвались от
английской гувернантки и бросились к автомобилю с невнятными криками.
Рассеянно и с трудом Паула обняла каждого по очереди, но они приняли эту
ласку сдержанно, поскольку им, видимо, было ведено не виснуть на маме. Даже
рядом с их свежими личиками кожа Паулы ничуть не казалась увядшей, - при
всей ее физической вялости она выглядела моложе, чем в день их последней
встречи в Палм-Бич семь лет назад.
с закрытыми глазами, и Энсон уже подумывал, не стеснительно ли его
присутствие в столь позднее время. Но в девять часов, когда Хэгерти встал и
любезно сказал, что оставит их ненадолго вдвоем, она понемногу разговорилась
и стала рассказывать о своем прошлом.
зовем Милочкой, - я чуть не умерла, когда узнала, что мне предстоит ее
родить, ведь Лоуэлл был для меня совсем чужим. Мне даже не верилось, что у
меня может быть ребенок. Я написала тебе письмо, но тут же его изорвала. Ах,
Энсон, ты так дурно со мной поступил.
разделяло их. В душе Энсона вдруг ожили воспоминания.
Долли, не помню ее фамилии.
никого, кроме тебя, Паула.
Теперь мне впервые хочется иметь ребенка. Понимаешь, я влюблена -
наконец-то.
она заметила, что это "наконец-то" задело его за живое, а потому добавила:
Но мы никогда не были бы счастливы. Я слишком глупа для тебя. Я не люблю все
усложнять, как ты. - Паула снова помолчала. - Ты никогда не обзаведешься
семьей, - сказала она.
решительно не заслуживал.
я не видел их насквозь, если бы женщины не терзали нас за других женщин,
если бы у них была хоть капля гордости. Если бы только я мог уснуть на время
и проснуться в кругу настоящей семьи - да ведь я для этого и создан, Паула,
женщины всегда это чувствовали, потому-то я им и нравился. Просто я уже не
могу выносить все, что этому предшествует.
поднялась и сказала, что ей пора спать. Она подошла к мужу.
на мужа. - Ну, я готова, - сказала она. Потом обернулась к Энсону. - Хочешь
увидеть наш семейный гимнастический трюк?
относит меня наверх. Ну разве не мило с его стороны?
правда, Энсон?
ночи. Алле-гоп! Видишь, какой он сильный?
за завтраком.
границу. Вот уже целых семь лет он, в сущности, не отдыхал, говорили они. Он
засиделся на месте, надо переменить обстановку. Но Энсон упорно отнекивался.
как рукой снимет. Будешь здоров, как прежде.
ней не вернусь. Прервать работу означает сдаться, а это конец всему.
что ты нас покинешь. Без работы жизнь будет тебе не мила.
Энсона, - его любили все, - и свершившаяся с ним перемена нависла над
фирмой, как туча.
отношение к равным и подчиненным, неизменная заразительная бодрость - за
последние четыре месяца нервное перенапряжение заглушило эти черты, и они
сменились унылой суетливостью сорокалетнего человека. При заключении всякой
сделки он стал теперь лишь обузой и бременем.
отплытия Паула Леджендр-Хэгерти умерла во время родов. Я тогда часто его
видел, потому что мы собирались вместе плыть через океан, но впервые за
долгие годы нашей дружбы он ни словом не обмолвился со мною о своих
чувствах, и сам я не замечал в нем ни малейших признаков душевного волнения.
Больше всего его заботило, что ему уже тридцать лет, - во всяком разговоре
он искал случая напомнить об этом, а потом умолкал, словно полагая, что
слова эти вызывают у собеседника череду мыслей, которые красноречиво говорят
сами за себя. Подобно его компаньонам, я был поражен происшедшей в нем
переменой и обрадовался, когда пароход "Париж" пустился в путь по водной
стихии, разделяющей континенты, и его заботы остались позади.
заказали четыре "мартини". После первого коктейля он вдруг преобразился -
неожиданно простер руку и хлопнул меня по колену с веселым оживлением,
какого я не замечал за ним уже много месяцев.
нее румяные щечки, и провожали ее двое полицейских сыщиков.
сопровождающих. Сейчас позову стюарда. Вечером мы с ней пообедаем.
обществе, разговаривая с нею звучным, звонким голосом. Ее красный берет
ярким пятном выделялся на фоне зеленовато-серого моря, и время от времени
она стремительно вскидывала голову с улыбкой, выражавшей удовольствие,
любопытство и предвкушение чего-то нового. За обедом мы пили шампанское и
славно повеселились - а потом Энсон играл в бильярд с завидным увлечением, и
некоторые пассажиры, видевшие нас вместе, расспрашивали меня, кто он такой.
Когда я уходил спать, он и девушка болтали и смеялись на диванчика в баре.
сколотить компанию из четверых, но для меня дамы не нашлось, и мы с ним
встречались только за столом. Правда, иногда он пил коктейли в баре и
рассказывал мне про девушку в красном берете и про все перипетии их
знакомства, приукрашая их, по своему обыкновению, причудливыми и забавными
подробностями, и я радовался, что он снова стал самим собой или, по крайней
мере, таким, каким я его знал и понимал. Думается мне, он бывал счастлив,
только когда какая-нибудь женщина в него влюблялась, тянулась к нему, как
металлические опилки тянутся к магниту, способствуя его самовыражению,
что-то ему обещая, не знаю, что именно. Быть может, это обещало ему, что на
свете всегда будут женщины, готовые пожертвовать самой светлой, самой свежей
и чудесной порой своей жизни, дабы хранить и оберегать чувство
превосходства, которое он лелеял в душе.
Корнев Павел
Маккэфри Энн
Флинт Эрик
Каргалов Вадим
Никитин Юрий
Афанасьев Роман