гений, а я и спорить не буду, меня агитировать не надо, я уж пожил среди
людей, разобрался - что к чему. Меня теперь не проведешь. А то распишут
- и такой и сякой, и все он предвидел, и все понимал по-особому, и в
детстве на скрипке играл, и черт-те как не по-нашему мозги у него устро-
ены. Чепуха. Просто мужик был нормальный, понимал все как надо, не прис-
посабливался, и сам не навязывался, и взглядов своих не навязывал. Жаль
только - немного таких людей. А почему? Потому что не верят в себя, ду-
мают, чего бы такого на себя напялить, какую такую гримасу состроить,
чтоб остальные в нем необычайные приемущества заподозрили. Вот и ходят в
масках с каменными лицами. Так и разыгрывают театр. Тот певец вылезет на
сцену, глаза выпучит, щеки раздует, ручонками машет, ля-ля-ля - одним
словом, стальное горло. А копни его поглубже - все в себе поломал, жалко
даже. Потому и придумывают: стили, течения, жанры. Чтоб каждому зверьку
по клетке, а каждому царьку по государству, хочь и маленькое, а свое.
Нет бы сказать просто, что все дрянь, чепуха, выверт. Ты понимаешь, Ко-
ля, не верят в себя, обидно. Я не знаю, кто это придумал, зачем? Другие
из зала смотрят, да и я так могу, думают, даже лучше, раздувать щеки и к
тому же ушами двигать.
мости. Еще пару сотен лет - и баста, поезд дальше не пойдет, просим ос-
вободить вагоны!
женер.
руднения. - Ты, например, я, все мы. Вот пришел бы, например, тыщу лет
назад человек и объявил: все вокруг субстанция воды и пламени. Поди его
опровергни. Ведь он на слова наплюет, акргументы растопчет, мол, верую и
все тут. Еще и филосовскую школу организует, последышей читать-писать
по-своему научит. Они ж еще тыщу лет процветать будут, потому как прове-
рить некому. Сейчас, конечно, по такому вопросу сомнений нет. Конечно,
теперь с водой и пламенем никто и не суется, сейчас ветвистее накручива-
ют. Какая-нибудь всеобщая классификация населения годков сто проде-
ражться только и сможет, а потом розог пропишут. Тут и выяснится, что
есть объективная потребность, а что графомания. Тогда уж двигай не дви-
гай ушами - бестолку, катись на свалку истории, здесь и выйдут наперед
нормальные люди, которым прикидываться противно.
злободневны.
рища, его смелые экскурсы в историю возымели самое благотворное влияние
на самочувствие Богданова. Проклятый город с неестественной расти-
тельностью покрывался налетом критического реализма и уходил на второй
план. Гоголь-Моголь любил рассуждать, а инженер любил его слушать. Вооб-
ще инженер любил рассказчиков. Здесь была привычка, здесь было преклоне-
ние, почти святое, приобретенное за долгие годы невольного общения.
га.
чатают. Ладно, чего жаловаться, - Гоголь вяло махнул рукой. - Пятнадцать
лет писал, и еще пятнадцать попишу. Но все равно - бомба. У меня тут та-
кие мотивы появились - пальчики оближешь, сейчас пишу главу: идея, как
оружие массового уничтожения.
мут, не захотят понять. Перестали люди верить, что им могут что-то тол-
ковое сказать. Все же корячатся, формы изобретают, стили разные, а поче-
му? Мыслей новых нет, считают, что все уже давно придумано-перепридума-
но, сказано-пересказано, остается только в другом разрезе. Потому что
кто-то погорячился и сказал, мол, и тыщу лет назад все было тоже - и лю-
бовь, и красота, и ненависть. А я утверждаю - ничего подобного. По-дру-
гому было, не знаю уж, лучше или хуже, но по-другому. Но это ж каких-то
тыщу лет, это же - тьфу, наплевать-растереть, а мильен не хочешь? Мильен
годков всеобщего счастья, а? голова не кружится, во рту не пересыхает? а
не хочешь, к примеру, мильен лет мрачного средневековья? Что, противно?
Нужна новая надежда!
вало. Ему казалось, что хоть в этом деле есть кому беспокоится кроме не-
го, есть у кого душа болит - значит есть кому и волноваться.
дет немного времени, лет триста, и восторжествует царство свободных
изобретателей, и какой-нибудь мечтатель тех времен и народов, - Го-
голь-Моголь гордо возвысился над чайником, - скажет: жили они в убогое
время, творили убогими средствами, а все ж были людьми.
торическим днем, уже произошло. Мозговой не был ретроградом, как, напри-
мер, Калябин, и потому с радостью встретил известие о новом ученом отры-
тии. Правда, радость чуть было не сошла на нет под воздействием безвре-
менной кончины учителя. Но и было бы несправедливо представлять дело та-
ким образом, будто Мозговой был безутешен в своем горе. Напротив, он
прибывал в бодром, энергическом расположении духа. В нем внезапно начали
просыпаться дотоле неведомые окружающим руководящие свойства, вдруг заб-
листавшие при организации похорон. Он был так доволен собственной дело-
витостью, что, придя домой, позволил себе расслабиться парочкой рюмок
водки. И тогда нагрянул Марк Васильевич.
ражением. И дело было не только в фактах. Факты он знал. Дело было в
наглой, отечески сочувствующей манере Мозгового. Разгледяев, снова уви-
дел в собеседнике безусого, зарвавшегося юнца, который с пагубной сту-
денческой вседозволенностью разыгрывает из себя эдакого рубаку-якобинца.
Студент-мальчишка, приписав себе право судить и разоблачать, взбирается
на баррикаду с намерением ошельмовать заслуженных и авторитетных деяте-
лей университета, якобы, запятнавших себя молчаливой поддержкой всякого
рода идеологических извращений.
смелых наскоков? Что это, наивное приложение официального курса конкрет-
но на местах или просто выпячивание себя в условиях кажущейся безнака-
занности? Именно безнаказанность - решил тогда Марк Ваисльевич. Пра-
вильный диагноз - половина успеха. Своевременное хирургическое вмеша-
тельство способствовало быстрому и полному духовному очищению пациента.
Во всяком случае, последующее поведение вселяло надежду на полное выздо-
ровление, или, как выражаются врачи, реабилитацию. А ведь судьба молодо-
го человека висела на волоске. Уже стоял вопрос об отчислении и не
только из университета. И лишь один Марк Васильевич поверил ему, в спо-
койной конфидициальной беседе разъяснил, чему и как учит история. Эффект
был на лицо. Пациент не только превратился в нормального человека, но и
начал активно способствовать оздоровлению факультета.
наружил в своем детище рецедив старой болезни.
ру, - нагло подытожил Мозговой.
дочки выпил? Может и мне нальешь? Я тоже порадуюсь.
водку. - Помянем Петра Семеновича. - Мозговой налил водки и сделал мрач-
ное лицо. - Жаль старика, а ведь мы на него рассчитывали, думали, уж
он-то расставит все по местам, глаза откроет, ан вишь - как все оберну-
лось, не выдержал старик, самоустранился, подвел нас...
рюмку.
нии? - перешел на вежливый тон Разгледяев. -Я вам одну историю забавную
расскажу, а вы уж сами судите, смеяться или плакать. - Разгледяев бла-
госклонно улыбнулся, наблюдая как хозяин устраивается пооудобнее в мяг-
ком кресле. - В одно уважаемое научное учреждение поступает некая пухлая
рукопись с претензией на великое открытие. Рукопись совершенно вздорная,
а ее автор - типичный сумасшедший. Рецензирование труда поручено ведущим
специалистам и, казалось бы, все должно окончитья стандартным образом: в
результате экспертизы изобретатель получает разгромный отзыв в письмен-
ном виде. Однако в действительности начинают происходить странные вещи.
Вопреки неписаному правилу не входить с изобретателями-самоучками в пря-
мой контакт, дело доходит до публичного обсуждения. Как это могло прои-
зойти? Оказывается, в это даже трудно поверить, внутри института нахо-
дится лицо, всячески пытающееся натравить горе-инженера на видного со-
ветского ученого, заслуженного деятеля науки. Это отвратительное лицо, -
Разгледяев подмигнул Мозговому, - не чурается любых средств в стремлении
затеять скандал. Оно опускается до анонимки в академию, чернит в ней не
только заслуженного профессора, но и своих коллег - честных тружеников
науки. При этом оно, это лицо, скрывает от общественности вопиющий факт
Посняков Андрей
Максимов Альберт
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Березин Федор