дом ее появлении. О, я видел ее каждый день. Она проносилась мимо, кру-
жась и лавируя, огибая твердые препятствия с такой легкостью и мас-
терством, что даже капли влаги не могли повредить хрупкое серебристое
тельце. Однажды я столкнулся с ней нос к носу. Это случилось прямо под
открытым небом, между чугунным решетчатым прямоугольником и высокой пи-
рамидой, увенчанной золотой иглой. Я шел, закрываясь рукой от хлопьев
мокрого снега, сквозь пальцы разглядывая дорогу. Она вынырнула из-за по-
ворота, приостановилась на секунду, кивнула, как обычному знакомому и,
не дожидаясь ответа, скрылась в пирамиде. Она, кажется, даже улыбнулась,
но совершенно рефлекторно, без малейшего намека на нашу праздничную
встречу. Как мне стало больно стоять в этом пространстве геометрических
фигур! К тому же меня еще обдало грязью из под колес промчавшегося мимо
каплеобразного тела. Позже я успокоился, пришел в себя. В конце концов,
откуда ей знать, что я лучший ловец тополиного пуха. А без знания всех
подробностей чем я мог привлечь ее внимание? Уж не своей ли никчемной
внешностью? Одна только походка, с разбросанными в случайные стороны
контурами рук, кого хочешь доведет до зевоты. Да, все дело в знании, в
подробностях, которые, если у нее достаточно воображения и ума, будут
замечены. А если недостаточно? Если она кукла, красивенькая дурочка на-
подобие шелковых шелковичных пушинок, пригодных разве что для прикрытия
голого тела? Нет, не может быть, я не могу так обманываться. Главное -
терпение, и нужно наконец дождаться затишья.
морозам неподвижные объемы воздуха, я для страховки забрался в остеклен-
ный со всех сторон парничок на одного человека. Поскрипев дырчатым дис-
ком, стал ждать, когда прервется отвратительная пауза.
голосу! Вот это, черт побери, выдержка, вот это удача. Она запомнила,
отметила меня, и теперь по одному слову узнала. Значит, она притворя-
лась, будто я для нее всего лишь препятствие, предназначенное для де-
монстрации существования негазообразных тел. Да, теперь уж меня не обма-
нешь притворным равнодушием. Но, конечно, я и виду не подам. Я благород-
но не замечу случайной оплошности, я притворюсь, как будто ничего не за-
метил.
такую перемену.
приемлемой, учитывая иронический тон моего выпада. Она же молчала. На-
верное, подумал я, она в замешательстве, и решил не пользоваться момен-
том. Да, конечно, я мог бы здесь наговорить кучу красивых глупостей нас-
чет моих переживаний, рассказать о том, как перехватывает у меня дыхание
от ее появления, как радостно бьется сердце от одного неравнодушного
взгляда, как дрожат мои руки от одной только мысли прикоснуться к ее
тонкому запястью, и все это было бы чистейшей правдой, но совершенно
непрактично. Я уверен, что поддайся она хоть одному моему признанию, и
все бы пропало. Это было бы слишком легко и скучно. Что может быть неп-
риятнее, чем сжать ладонь и обнаружить влажный от пота, смятый ватный
комочек. Представив все это, я испугался быстрой (я совсем забыл, что
прошло уже две недели) победы.
ла паузу, настолько очевидную, что я даже горестно усмехнулся, оконча-
тельно обнаружив ее лежащей на моей ладони.
через два часа она плыла рядом по дикому пустынному месту. Безгранич-
ность пространства приятно щекотала нервы - ведь любой случайный порыв
ветра мог увлечь ее в таких условиях бог знает куда, но все же я
чувствовал себя почти хозяином положения и не торопился приступать к
третьему этапу.
неприятно, что момент наступил слишком рано и придется прервать сладкую
тревожную неопределенность наших взаимоотношений. На самом деле, как те-
перь я понимаю, мне было просто страшно что-либо предпринимать, и не дай
бог нарваться на неожиданную реакцию. Да, уж вы догадались, что я слиш-
ком дорожил нашим первым уединением, и конечно, о нем мечтал не две пос-
ледних недели, а намного дольше. И боялся не просто оказаться в неудоб-
ном положении, я боялся потерять долгий, полный тревог и надежд послед-
ний год моей жизни. Тот день, когда я остановил ее у форточки, был
действительно праздником, годовщиной самой первой моей задумки. Целый
год я расставлял флюгера и лепестки, готовил подходящую ловушку, не смея
приблизиться к вожделенному предмету.
ве. Она, не замечая меня, ушла далеко вперед. Я даже вскрикнул, будто
получил пощечину. На крик она остановилась, с удивлением обнаружив мое
отсутствие. Бесконечную минуту мы молча изучали друг друга с пятидесяти
шагов и ждали, кто пойдет первым навстречу. И здесь, каюсь, я совершил
нелепую ошибку: вместо того, чтобы подождать, сам пошел навстречу. Ко-
нечно, и меня понять можно. Я сам выбрал такое тихое время, и глупо было
ждать даже случайного порыва ветра. И все же это была несомненная ошиб-
ка. Мне кажется, здесь впервые она почувствовала, какую имеет власть на-
до мной. А я же оправдывался самым примитивным образом. Почему, думал я,
она должна, открыв рот, подчиняться моим желаниям? Ведь она свободная,
невесомая, сотканная из тысяч серебристых нитей тополиная пушинка. В
конце концов, где это видано, чтобы дичь желала своего охотника?
но.
шей корочкой. Если корочка треснет, нам не выбраться из слизистых
объемов, и быть нам среди обтекаемых спящих организмов.
решительное признание. Я делил оставшееся до расставания время на равные
промежутки (их оказалось семь), рассчитывая воспользоваться третьим или
четвертым. Но промежутки таяли, и незаметно, у плоского кирпичного отве-
са с надписью "Булочная", наступил седьмой.
ралась уже уйти.
договорившись о следующей встрече (видите, я уже стал рассчитывать на
следующий раз), а что буду делать я? Опять месяцами готовить снасти и
дожидаться своего часа?
ступил в полутень.
она. - Вначале мне даже было интересно. Встреча в плоском безбрежном
пространстве - это было свежо, но теперь я поняла, что у вас такой вы-
чурный стиль. Как-то не остроумно называть речку студеным бесформенным
течением, рыб - обтекаемыми спящими организмами, а обычные машины - кап-
леобразными телами. Нужно чаще менять регистры, - посоветовала она на-
последок, захлопнув передо мной дверь.
как менять регистры. Глупое, высокомерное ватное тело! Откуда ей знать,
что весь мир - это аэродинамическая труба?
ледним средством. Я вернулся домой, тихо, не касаясь выключателей, проб-
рался в дальнюю комнату, аккуратно, как это делают смотрители музеев,
задернул шторы и выдвинул на середину стола свое сокровище. Смахнув плю-
шем толстый слой пыли, подслеповато приблизился к стеклянной крышке. В
теплом свете настольной лампы, поблескивая нержавеющими игольными ушка-
ми, выстроилась моя коллекция. О, как давно я вас не ласкал своим иссле-
довательским взором, я бросил вас, забыл, почти предал. Простите, без-
молвные свидетели моего мастерства. Пусть вы сейчас мертвы и неподвижны,
как истины, установленные человечеством, пусть тело ваше проколото, как
у обычных бабочек, пусть. Но я-то знаю, помню неопределенный вчерашний
день, помню, как сладко замирали наши души в странном зыбком пред-
чувствии еще не разгаданной и еще не разгадавшего. Я приподнял крышку и
осторожно провел ладонью, едва задевая волоконца первого ряда. Потом
второго, третьего... Сердце мое успокаивалось, как будто я поглаживал
верного пса. И вдруг острая боль пронзила подушечку безымянного пальца.
Я отдернул руку и обнаружил пустое, не занятое тополиной пушинкой место.
Собрание не полно, в нем не достает лучшего экземляра, а место уже при-
готовлено. Черт! Со звоном захлопнулась крышка, я судорожно прижал со-