тщетно применяла все приемы, когда он снова бросился ко мне. Это ваше самбо,
Илья Арнольдович, хорошо для первого удара или для равносильных
спаринг-партнеров, а то и просто чтоб меня под шумок полапать в процессе
обучения в севастопольском саду. А когда противник, как этот одноглазый
кряжистый монстр, на порядок сильнее, то можно делать что угодно. Совершенно
железные лапы и, к тому же, тоже не без профессиональной сноровки. Я со
своими блоками и захватами только руки себе об него отбила.
я сдалась, дрожа от отвращения и ужаса. Подержав с полминуты, он швырнул
меня на кровать и вышел враскорячку, уже не шатаясь. Арина тихо выла, сидя
на полу у печки в кухне. Я соскочила с кровати, захлопнула дверь, немеющими
руками накинула спасительный крючок и включила свет. В зеркале я увидела
себя с растрепанными волосами, с синяками на руках и плечах. Лихорадочно
одеваясь, я прислушивалась к соседней "пустой" комнате, но там было тихо.
Только Арина робко скреблась в дверь: "Прости его, Танечка, окаянного.
Старшенький это мой... Месяц как из заключения. Проспала я дура, как он к
тебе кинулся. Трах-тара-рах-тах-тах, - материлась она. -- Прости его и не
бойся... Он не такой! Открой мне. Он ушел. К Ольге своей ушел. Отвори мне,
что он с тобой там сделал..." Я чувствовала себя жалкой, липкой,
раздавленной, маленькой и жалкой. "Ничего он со мной не сделал, - сказала я
наконец. -- Мне вымыться бы, Арина Алексеевна..." "Сейчас... сию минуту, -
засуетилась она, гремя ведрами и шуруя в печке. Там загудело пламя, зашипела
вода, а у меня совсем онемело плечо.
замечание Феликса после нашей размолвки и моего звонка его тете. Феликс,
Феликс, видел бы ты свою Таню, бьющуюся в лапах этого жуткого профессионала!
Тут бы и тебе все твои приемы не помогли.
полы, я снова легла, но не уснула до утра, прислушиваяь к шагам за окном. Но
стояла привычная здесь тишина, только льдины терлись друг о друга и о
берег...
бухты с откоса, по которому я спешила к остановке. А дальше еще эти
трамвайные толпы. У нас в Ленинграде тоже не очень-то просто сесть утром на
трамвай, но такого я сроду не видела. Мужчины лезли с таким треском и
страстью, словно это последний трамвай из зоны смертельного бедствия. Даже
не верилось, глядя на них же до и после открывания дверей, что это те же
самые люди. Студенты, рабочие. А в дверях -- озверелое жлобье... Азарт?
Спорт своего рода, себя показать, удаль молодецкую? Короче, мне удалось
сесть только в третий по счету трамвай, а на заводской проходной,
естественно, у меня отняли пропуск за опоздание. И с каким же удовольствием
его у меня отбирала востроносая бледная девица! Из сволочей-энтузиастов,
нашедших себе достойное применение.
был обязан провести с нарушителем производственной дисциплины, тем более с
молодым специалистом, воспитательную работу. В объяснительной записке я
написала, что опоздала на работу по халатности и что больше не буду.
Гаврилыч поднял на меня тонкие брови и постучал пальцами по моей бумажке: "И
т-тебе к-кажется, Т-таня, что т-такая мотивировка исчерпывающая?" "Какая
разница, Иван Гаврилович? Любые мотивировки при этом фарсе с объяснительными
идентичны." Он пожевал тонкими губами под длинным носом мою формулировку.
"Идентичны, г-говоришь? А может быть скорее эквидистантны, Т-таня?" Черт его
знает, что он имел в виду.
сегодня ночью не нападали пьяные уголовники - прямо из тюрьмы в его постель.
Ему есть куда идти с работы, кроме как в логово к этому "старшенькому", у
которого черт знает что на уме на следующую ночь, а заплачено за два месяца
вперед и снять что-то другое не на что... И плечо ноет, и вообще не спала
всю ночь. А тут еще вчерашняя тетка, Изольдовна эта, стала с меня в
нормоконтроле стружку снимать, заодно пытаясь воспитывать. Со своими
садистскими росчерками красным карандашом по моему чертежу. Я раскричалась,
а ей хоть бы что -- на нее все орут от бессилия. У нее в этом смысл жизни --
какая же женщина откажется от должности, на которой все и все делают по ее
велению...
тут еще этот Валентин таращится в зеркальце. "Слушай, - обернулась я к нему,
мельком увидев в зеркале с отвращением мое красное от ярости лицо с
шмыгающим носом, вертящимся между мечущими синие искры глазами. -- Ну чего
ты таращишься? Делать тебе нечего? Пойди покури..." Он крайне удивился, его
глаза исчезли из зеркальца. Но Валя был не из обидчивых. В обед снова
пригласил с собой, поставил в очередь и вообще всячески опекал.
нему подлизываться. Сработало. Он пригласил меня в кино. Довольно уютный
зал, балкон, ложи, прямо как у нас в "Авроре". А я только и думала, проводит
ли он меня домой, чтоб хоть показать его, такого мощного, "старшенькому",
пока он рассказывал, что работает на неделю всего дольше меня, после ДВПИ,
живет в общежитии ИТР, холост, любимец девушек. А какой спортсмен! Меня мало
интересовало, что он кандидат в мастера по спортивной гимнастике, а вот
первый разряд по боксу, чему свидетельством его устрашающий нос, это то что
надо...
душе. В стиле тогдашнего кумира наших женщин Жана Марэ -- без шапки, в сером
пальто с поднятым воротником, хороший рост, не говоря о фигуре. Первый
класс, лучше Феликса. А на руку опираешься, как прямо на судовой поручень.
Вдвоем мы "старшенького" точно одолеем. Об остальном вообще не думалось. Все
внутри дрожало в ожидании предстоящей схватки на мысу Бурном со справедливым
возмездием за мое унижение.
путем на лед. Здесь мой герой быстро замерз на резком ветру в своем
пижонском пальто и стал мелко дрожать под моей рукой. Я грешным делом
подумала, что это он не только от холода. Ведь я ему, чтобы все было честно,
рассказала о событиях вчерашней ночи, естественно, без описания сценических
костюмов участников представления. Между тем, стемнело. И, как всегда к
ночи, стало так страшно, что и с этим суперменом к Арине ноги не идут. Но
куда им еще идти?... Тем более, что он пока ничего, идет, пошмыгивает рядом
своим устрашающим носом.
вообще выглядела виноватой. Мы вошли ко мне в комнату, я чашки достала, к
Арине на кухню за кипятком сходила, вообще всячески внешне геройствовала
тут, хотя сердце шмыгало в пятки от шорохов в "пустой" комнате.
развалился, блаженствует с тепле и уюте.
глазу, выбритый, вполне человекообразный. Поздоровался. Арина из-за его
спины сказала Вале: "Сын это мой. Колей зовут..." Валя встал, подал руку.
Тот пожал, сел без спросу на третий стул, плеснул себе чаю, глядя куда-то в
угол.
тянет его смыться. Прямо на грозной его физиономии это написано. "Валя, -
говорю. -- Ты не забыл, что тебе сегодня на урок к восьми?" "На... урок?" --
сначала не понял он. Потом как-то затравленно оглянулся на темные окна, за
которыми так же зловеще качался фонарь, встал, стал торопливо натягивать
пальто на незастегнутый пиджак, буркнул "Пока" и -- только топот на
деревянной лестнице от него остался.
Коля тяжело повернулся ко мне всем телом: "Вот что, сестренка... Ты не того
своими сопляками пугать вздумала. То, что вчера было -- не будет больше,
обещаю. А мое слово -- камень. А что я только что оттуда, так ты не обобщай.
Сорвался я, конечно, вчера. Ты девка запредельная, сама небось знаешь. А я
женского тела три года не видел. Не удержался. К тому же, сначала
показалось, что и ты не против. Я ведь не бандюга какой, меня под шумок
посадили, когда я в подшефном совхозе стал ребят разнимать. Там осетин
дурной ножом размахался на все стороны. И меня задел. Ну, я его и загасил
чуть не насмерть. Корешей своих я спас, а мне он по глазу успел полоснуть.
Вот такого из меня... Кутузова сотворил. Ты тут спи спокойно. Теперь я тебя
сам охранять стану. Не боишься больше?" "Ну, - наугад ответила я
по-дальневосточному. -- Под такой-то охраной..."
улыбкой, обнажая неожиданно ровные, совсем молодые белые зубы. -- Как ты
меня-то с ног сбила! Не каждый мог. А потом еще этаким петушком подскочила и
по щекам, по щекам, как пса нашкодившего, а сама-то такая голенькая да
ладненькая... А глазки -- ну прямо сияют синим светом!" Он захохотал, глядя
на меня с удивительной теплотой и силой. Я подала ему руку: "Ты меня тоже
прости, Коля. Кто старое помянет...ой! Я хотела сказать, что могло быть
хуже, если бы я тот первый прием провела до конца, хладнокровнее. Но я не
жалею. Мне кажется, мы поладим." "И подружимся, - он даже неумело поцеловал
мою руку, встал и вышел. -- Ну ты даешь, мать, - услышала я его голос с
кухни. -- Такую девушку поселила. В жизни лучше не видел..."
спросить. Вид у него был помятый, как у меня вчера, после бессонной ночи.
Ясное дело, когда стих страх, проснулась совесть. На зарядке, которую у нас
никто не делал, но работа останавливалась, он втерся в мой "кабинет" между
столом и доской: "Ну, как дела?" "Плохо, Валечка, - говорю я, вся дрожа от
сдерживаемого смеха, даже слезы из глаз брызнули. Сама не ждала, что так
естественно получится. -- Очень плохо... даже и не знаю, что теперь будет.
Заметут меня сегодня, потом вышку дадут..."
легла с топором под одеялом. Как только он ко мне кинулся, я вот так, двумя
Свержин Владимир
Акунин Борис
Буркатовский Сергей
Лукин Евгений
Бажанов Олег
Соломатина Татьяна