Чтение 9–й страницы книги ~Свора пропащих~

- Скучно, - сказал Дьерек.

- Вернее всего моему сыну тебя отдать... - заговорил рыцарь, понизив
голос.

Не станет рыцарский сын сажать мастера на хлеб и воду. Не заставит
рисовать непотребство.

- Талант в тебе большой, - сказал старый рыцарь, - и не всякий это
оценит. Кому нужны вещи, которые можно будет хорошо продать лет через сто,
через двести? Нужно то, что сегодня можно обменять на зерно, одежду,
посуду, не дожидаясь, покуда для всего этого настанет время. У моего сына
ты образумишься, не станешь больше изображать апостолов так, будто это
крестьяне из соседней деревни... Не быть тебе самим собой, не резать из
дерева то, к чему лежит душа. Будешь приносить ему золото, золото, золото!

- Не буду, - сказал Дьерек.

- Как тебе понравится такая сделка: самому заработать свой выкуп? -
спросил хозяин. - Постарайся, чтобы твои работы покупали. Лет десять
поработаешь, там, глядишь, наберется нужная сумма. Нет, будешь ты
приносить золото, - уверенно сказал рыцарь. - Я хорошо, я правильно
придумал. Будешь ты видеть, как умирает в тебе душа, и ничего не сможешь
против этого сделать.

Дьерек побелел, как полотно.

- Да ладно тебе, - сказал рыцарь и рассмеялся. - На, возьми вот эту
грамоту, отдашь отцу настоятелю. Пусть прочтет тебе.

Дьерек грамоту отцу настоятелю отнес, слушать не стал, ушел в лес и
там повесился на большой сосне.

- Под сосной его и закопали, - мрачно заключил отец Пандольф. -
Теперь и места того не найти.

Иеронимус молчал, поглядывая на алтарь. В прыгающем свете свечей
деревянные фигуры казались живыми.

- Хотел бы я с ним встретиться, с этим Дьереком, - выговорил,
наконец, Иеронимус.

- А вон он, - отец Пандольф махнул рукой в сторону алтаря. - Римский
воин у гроба Христова. Второй слева, без шлема.

ЛОТАР СТРАСБУРГСКИЙ

Третий день шел дождь. Почти не прекращаясь, с малыми перерывами.
Дорогу развезло, как последнего пьяницу. Эркенбальда надрывно кашляла,
сидя в телеге.

- Впереди просвет! - крикнул Гевард, обернувшись к остальным, - он
шел первым.

Ремедий Гааз налег на телегу плечом и прошептал, обращаясь к лошадке:

- Ну, милая...

Лошадка словно услышала - дернулась. Хрясь! Телега с громким треском
завалилась назад. Сломалась ось. Тяжело стукнуло о переборку - Эркенбальда
задницей, не иначе. Женщина завозилась, пересыпая оханье яростной бранью,
полезла наружу. Ремедий и не думал ей помогать. Выпряг лошадку, догнал
Агильберта.

- Телега того, - сообщил он.

Полчаса потратили на то, чтобы разобрать вещи и растолкать их по
походным мешкам. После двинулись дальше, бросив посреди леса телегу с
остатками барахла, по правде сказать, совсем негодного, - на радость
каким-нибудь бродягам.

Лес обрывался у сенокосного луга. Луг уходил под уклон, к речушке. За
речкой раскинулась деревенька, а над всей местностью господствовал
небольшой замок. Точно вскочил и уселся на холме, чтобы удобнее
оглядываться по сторонам.

Нехорошо было в деревне.

Агильберт остановился, пошевелил носом. Эркенбальда, растолкав
остальных, с озабоченным видом пристроилась бок о бок с капитаном. Ни дать
ни взять - хозяйка. И стояла, хмурила белесые брови, покуда Агильберт не
отпихнул ее в сторону.

- Гремишь, как посудная лавка...

Эркенбальда взяла из своей добычи все, что могла, и теперь
действительно была густо увешана мешками, в которых что-то бесконечно
перекатывалось и звякало.

Два крайних дома в деревне горели. На окраине примостилась телега,
выкрашенная в черный цвет. Две лошади неторопливо щипали траву на
деревенском лугу. Хорошие лошади, сытно кормленные.

- Подойдем, - решил Агильберт.

Одиннадцать человек вышли из леса, спустились по лугу, перешли вброд
речушку, обмелевшую за лето, мутную после дождя. Вошли в деревню, два шага
прошли...

Зареванная баба выбирается из сарая, в волосах солома, губы распухли.
Бормочет: "Рубаху-то зачем рвать?" Одернула юбку, плюнула и, заплетая на
ходу волосы, ушла в коровник. Вскоре донесся звон молочной струи о луженое
дно подойника.

Утробный стон, которого никто словно не слышит. Здоровенного мужика
прибили к воротам десятком длинных стрел, а добить насмерть забыли. Висит,
мычит, из распахнутого рта по бороде течет кровь, голова мотается, бьется
о ворота, руки и ноги подергиваются, длинные стрелы вздрагивают в его
теле.

Дым пожара заволакивает край деревни. Оттуда несутся вопли, кашель,
проклятия. Потом густые клубы точно бы расступаются, и из огня и дыма
выходит огромный детина. Борода вилами, по черной кирасе гуляют кровавые
отблески, на шляпе шевелятся, точно живые, большие красные перья, в руках
гигантский двуручный меч, поперек обширного брюха на поясе катценбальгер.
И десяток молодцев окружают его, все как на подбор, каждый размером со
слона, никак не меньше. У двоих длинные, в человеческий рост, луки,
остальные - с двуручными мечами.

Черный гигант огляделся по-хозяйски, уставился на пришельцев, грозно
нахмурился.

Агильберт вышел вперед. Великан оглядел его, оценивая и прикидывая
что-то. Потом спросил, как рыкнул:

- Кто такие?

- Сам будто не видишь, - огрызнулся Агильберт.

Ландскнехты подошли поближе к своему командиру.

- Я-то вижу, что вы грязные бродяги, бежавшие с поля боя. - Великан
победоносно фыркнул, раздув ноздри.

- Никогда еще Пропащая Свора не бегала с поля боя, - высокомерно
отозвался Агильберт. И потрепанное красное знамя шевельнулось в руке
Шалька.

- Пропащая?.. Не вас ли выебал этот бабий хвост, Раменсбургский
маркграф?

Очень не хотелось Агильберту отвечать на вопрос, поставленный таким
образом. И потому капитан молчал. А простодушный Ремедий Гааз брякнул:

- Нас.

Положив обе руки на меч, великан от души расхохотался - как только
кираса не треснет на таком брюхе. Агильберт с ненавистью смотрел, как
трясется черная борода вилами.

- Кто же знал, что Эйтельфриц окажется такой блядью, - примирительно
сказал, наконец, великан в черном. - Добро пожаловать, засранцы, в
Хагенау. Нынче я здесь воюю. Присоединяйтесь, если есть охота, а если нет
- идите в жопу.

- Граф Лотар? - спросил капитан, чувствуя, как расплывается в
радостной улыбке.

- А кто еще! - Лотар Страсбургский вкусно хохотнул. - Хагенау издавна
принадлежит нашей семье. Должен же я заботиться о родовых наделах.

- Мы к вам шли, - сказал Агильберт. - Отец Ландскнехтов, всем
известно, что вам всегда нужны солдаты.

Лотар хлопнул Агильберта по плечу, фамильярно облапил его и задышал
ему прямо в ухо.

- Видишь, вон там замок на холме торчит, как хуй у висельника?

Агильберт кивнул.

- Трусливая задница, - гневно сказал Лотар, кивая на замок. - Засел,
паскудник, и смотрит из башни, как я из его крестьян говно давлю.

- Да кто засел-то?

Лотар искренне удивился вопросу.

- А хрен его знает... Владелец здешний.

Отойдя подальше от остальных, Агильберт и Лотар пустились в
переговоры. До острого слуха Геварда, который служил в отряде седьмой год
и хорошо понимал важность денежных вопросов, долетала крепкая божба и
яростное рычание Лотара. Насчет оплаты Гевард был совершенно спокоен:
торговался рыжий капитан отчаянно. О чем солдат и поведал Шальку -
артиллерист волновался, не прогадать бы с жалованьем.

- От жадности нашего капитана даже жиды стонут, - успокоил пушкаря
Гевард.

Старый наемник оказался прав. После переговоров с рыжим Агильбертом
граф Лотар явился красный, распаренный, точно вылез из бочки с горячей
водой, и тут же нарычал на одного из солдат в черной кирасе: нечего стоять
тут разиня рот.

- Деревья для тарана кто рубить будет? Святой Гинефор?

Солдат буркнул под нос что-то невнятное и напустился на крестьянскую
бабу: где, дескать, мужнин топор, сука?

До ночи валили деревья, острили стволы.

Была в обозе у Лотара и мортира, но оказалось, что Лотар, человек
дремучий, не позаботился оставить для нее достаточное количество пороха.