Чтение 9–й страницы книги ~Судья неподкупный~

некоторым уважаемым коллегам. Ибо какой с раба спрос, даже если он, по
недомыслию или подчиняясь приказам, и ставил везде свои подписи?

Как ни крути, а прав был защитник. Конечно, участвуя в храмовом
заговоре, Аткаль покушался на основы государственности. Но куда больше
подрывает упомянутые основы идея судить раба, не тронув господина.

Кроме того, кто мешает, переложив основную тяжесть обвинения на плечи
господина, казнить вместе с ним и раба?

На второй день вызвали Хаммаку. Ему было предъявлено такое же
обвинение, что и Аткалю. Кроме того, имелось отягчающее вину
обстоятельство: он втянул в свои махинации "говорящее орудие".

Хаммаку, не теряя достоинства и самоуверенности, отбрехивался, как
умел. Что, у Аткаля своей головы нет? Он, Хаммаку, только предложил...
Даже не предложил, а просто рассказал: так мол и так, есть такая
возможность... Ведь как братья они с Аткалем, мало ли, что между братьями
говорится. Не все же принимать всерьез.

Аткаль сидел подавленный, на Хаммаку не смотрел и речей его не
слушал. Нет у него больше брата названного. Никто не заступится за Аткаля,
никто не защитит. И с покорностью подчинился судьбе Аткаль. Даже удивления
не испытывал, слушая, как валит на него всю вину Хаммаку.

Просто сидел, съежившись, между двух охранников, - за несколько дней
исхудавший, с разбитым лицом, на волосах засохла кровь - так и не смыл.

Ждал, пока все кончится.

А все не кончалось и не кончалось. Хаммаку говорил и говорил. Звучный
голос у него, красивый, приятно слушать.

- ...Кроме того, если уж вы решили считать Аткаля бессловесной
скотиной и спрашивать не с него, а с того, кто им владеет, то могу
предоставить уважаемому суду бумаги, из которых явствует, что отнюдь не я
являюсь счастливым обладателем данного раба.

Аткаль сперва не понял. Как - не Хаммаку? Сызмальства привык он знать
над собой руку молодого хозяина. Кто же тогда его господин, если на
Хаммаку?

Да что Аткаль - никто поначалу не понял.

А Хаммаку, наслаждаясь произведенным эффектом, предложил послать к
нему домой за документами. Разрешение было дано. Суд удалился на перерыв.

Аткаль попросил воды, в чем ему было почему-то отказано. И опять он
не удивился. Облизал треснувшие губы и снова уставился в пустое
пространство.

Документы были принесены и предоставлены суду. Из них явствовало, что
Аткаль действительно был продан уважаемому гражданину Вавилона банкиру
Нидинте через посредство приказчика Рихети за сумму в шестьдесят сиклей.

К тому же Хаммаку и сам был обманут. Вот индульгенция, проданная ему
Аткалем от лица фальшивой Наны. Восемь сиклей! Восемь сиклей, господа!

И стал Хаммаку из обвиняемого как бы потерпевшим.

Из Вавилона вызван был господин Рихети. Прибыл с опозданием почти на
неделю. Отговаривался распутицей, множеством дел в столице и отказом
хозяина дать ему отпуск за свой счет. Разумеется, все эти отговорки в
расчет приняты не были, и господин Рихети, едва сойдя с телеги, был
немедленно оштрафован - за неуважение к суду.

Второпях накормили его в тюремной столовой и потащили в зал
заседаний. Там уже стены ломились, столько желающих было послушать. Шли,
как народные кумиры, сквозь толпу, по узкому коридору, прорубленному в
море людском полицейскими дубинками. Дивился господин Рихети, ежился,
щурился.

Не дав отдышаться, сразу начали терзать вопросами.

- Вы узнаете этого человека?

Аткаля вообще трудно было узнать. Меняет человека унижение.

Рихети - тот Аткаля вообще в глаза не видывал. Документы-то оформлял
заглазно, поверив слову Хаммаку.

И потому с чистой совестью сказал господин Рихети, что человека этого
видит первый раз в жизни.

Шум в зале, свистки, топот. Секретарь суда нетерпеливо дернул
колокольчиком.

- Тише, граждане! Тише!

Затем - снова к Рихети:

- Итак, вы утверждаете, что не видели никогда этого человека?

- Разумеется.

- А вот господин Хаммаку показывает обратное. Он показывает, что
продал вам этого человека за сумму в шестьдесят сиклей.

- Я действительно заключал договоры купли-продажи с господином
Хаммаку, - охотно признал Рихети. - Но они не имели никакого отношения к
сбыту фальшивых индульгенций.

Судья хищно шевельнул ноздрями.

- Так, так. В таком случае, не расскажете ли вы суду, какого рода
деловые отношения связывали вас с присутствующим здесь господином Хаммаку?

Рихети нашел глазами Хаммаку среди зрителей.

- Я занимался скупкой рабов по поручению господина Нидинты,
уважаемого в Вавилоне банкира. В разных городах я покупал десятки рабов, и
все они приносили потом доход. По сделке с господином Хаммаку у меня нет
никаких претензий.

Хаммаку привстал со своего места и слегка поклонился.

- Совершенно никаких, - продолжал Рихети. - Первый взнос по ссуде,
данной под бизнес раба, купленного у господина Хаммаку, был выплачен
аккуратно и в срок. Я полагал, что и впредь...

- Вы имели представление о том, каким именно бизнесом занимается этот
раб? - перебил его обвинитель.

- Нет.

- Почему, позвольте узнать?

Рихети близоруко прищурился.

- В этом не было необходимости. Для фирмы главное - получать
стабильный доход.

- Вот к чему приводит равнодушие, - патетически сказал обвинитель и
указал в сторону господина Рихети.

Тот вдруг забеспокоился. Ему показалось, что так просто его теперь не
отпустят. Будь проклят Сиппар - всякий раз поездка в этот город
сопровождается ограблением.

И впервые в жизни маленький приказчик струсил настолько, что решил
отступиться от своего хозяина.

- Может быть, целесообразнее будет призвать к ответственности
фактического владельца этого раба? - спросил он. - Я ведь только
посредник.

И в Вавилон отправили несколько полицейских, снабдив их строжайшим
предписанием: забрать и доставить в Сиппар банкира Нидинту.

Аткаль спал на досках в душной камере. Ел жидкую похлебку, иногда
пустую, иногда с рыбьими костями и плавниками. Таскался на допросы; часами
отсиживал в переполненном зале, клевал носом. Один раз заснул и уронил
голову на ограждение; ударился, нос разбил; пошла кровь. От этого
проснулся, кровь обтер, похлюпал носом. И снова задремал. Вечером опять
жевал тюремную дрянь, а после спать заваливался.

Вот и вся его жизнь теперь.

Доставили и допросили господина Нидинту. Сожаления достойно, что
такой почтенный господин, известный во всей Империи банкир, оказался
орудием в руках ловких мошенников. Но сами понимаете, закон есть закон. А
по закону, за проступок раба отвечает хозяин.

Так что, уважаемый господин Нидинта, еще раз просим извинить нас, но
закон требует... и т.д.

Постепенно зал заседаний пустел. Наскучила гражданам сиппарским эта
комедия. К тому же, они уже поняли, что как бы ни повернулось
расследование, денег своих им не видать. Ничего нового уже не выяснялось.
Пережевывались бесконечные детали: когда продал, кому продал, сколько
получил, сколько отправил в Вавилон Нидинте. Кто за кого отвечает, кто за
кого не отвечает. Чей проступок тяжелее: банкира - хозяина, приказчика -
посредника, молодого господина - предателя или раба - болвана полного?

Сходились на том, что тяжелее всех провинился раб. Но и остальные
подлежали наказанию. Особенно же банкир и прежде всего потому, что богат.

Так судили да рядили, а время шло.

И вот, чтобы судьи не вообразили себя выше всех в земле вавилонской,
прибыл в Сиппар десятник из Орды за данью. С ним еще пятеро - больше для
почета, чем для устрашения. Для устрашения Орда за их спиной стояла, и
знали гонцы: обидят их в Сиппаре - не будет больше Сиппара.

В полдень раскрылись двери зала заседаний. Одна створка, другая.
Хлынуло весеннее солнце в зал, ворвался туда ветер, взъерошил бумаги на
столе.

И въехал в зал заседаний молодой десятник. Полюбопытствовать по
варварскому обыкновению на диковинные для него обычаи оседлых людей.

С лошади не слезал, так и процокал по проходу между скамьями. Лошадка
- скотина умная, сообразила, что хозяин ее этих крестьян презирает, и сама
туда же - одного мазнула хвостом по лицу, другого...

Как завороженный, смотрел на него Аткаль из-за загородки. И стражи