речь, то голос ее прекрасно изменился, и Ваня даже закрыл глаза, и задрожал,
пытаясь бороться с такими разными, такими сильными, охватившими его
чувствами:
в ней? Ваня, ты слышишь меня - не выдумывай. Вот как буря начнется - и это
ты говоришь: разве же бывают такие бури, которые дома вырывают?.. Да - будет
очень сильная буря, деревья будут валится, но дома то, конечно, устоят. Мы
будем вместе - слышишь - во время буря мы все будем вместе... Мы и сейчас
будем вместе. Мы приедем к тебе в город.
сжатые зубы процедил Ваня, и хотел было бросить трубку, но нет - не в силах
был от ее голоса оторваться, зашептал страстно. - Ничего, ничего - совсем
ничего не говори. Ты разве же не понимаешь, какую мне этим боль приносишь?..
Ты вот говоришь: мы приедем - а я вижу за твоей спиной сотни людей в белых
халатах, тысячи приборов... клеть, клеть для души моей!... Но страшнее то
всего - это взгляды пристальные, взгляды холодные, которые так и впиваются в
самую душу. Леночка, вот ты говоришь с участием, с нежностью, но ведь и ты
смотришь на меня, как на диковинку. Ты можешь бедненьким, миленьким меня
называть, можешь слезы по мне лить; но ведь так любить, как я тебя любил...
люблю... как матушка меня любит - так ты меня никогда полюбить не сможешь...
Ну и ладно - прости ты меня за вчерашние признания, и довольно...
неожиданно и резкие, повелительные нотки, и Ваня уже не смел бросить трубку,
как он собирался. - Нет, Ваня. Ты привык жить затворником, и почему-то
почитаешь, что все люди - враги тебе. Да - есть плохие люди, но таких
меньшинство - большинство людей хорошие, и даже не знающие, что они могут
быть еще лучше; а еще, Ваня, у тебя есть друзья, которые хотят тебе помочь.
Да - раньше были приятели, считали тебя чудаком, но теперь, когда узнали
твою тайну, все хотят тебе помочь. Все хотят, чтобы тебе было хорошо, чтобы
тебя окружали любящие тебя братской любовью. И все это будет, только,
пожалуйста, сделай один навстречу.
просто потому, что не мог отказать этому прекрасному потоку из слов, потому
что при всех своих разумных убеждениях, он не мог отказаться от любви к
Лене. Любовью этой руководствовала его жаркая кровь. В заключительной части
разговора они договорились, что встретятся через два часа в Димином городе,
договорились и о месте.
минут ходу, Ваня вышел из дому, сразу же по окончании своего с Леной
разговора. Он не мог оставаться на месте, и при этом чувствовал, что ему
сейчас нужен только покой и покой, что, несмотря на, что тело его двигается
спокойно, как оно и должно было бы двигаться у здорового человека - в нем
засела болезнь, и в любое мгновенье могла неожиданно вырваться, даже и
обмороком его свалить; и по дороге, не замечая ничего, что происходит
вокруг, он приговаривал, бормотал:
значит, вознестись в бурю, нестись там среди темных валов, среди сверкающих
молний, наперекор всему. Ну, а попросту - ты погеройствовать решил. Да,
конечно - как это поэтично: прорваться среди тех неистовых порывов, звать
бабушку, чтобы она помогла тебе добраться до самого райского сада, потому
что этот мир тебе опостылел. Как же все это подло, эгоистично, и, ведь, я
уже говорил себе об этом, уже убеждал себя... И что же - зачем же опять к
былому возвращаюсь?! Я же клятву себе давал, что и думать о такой подлости
больше не посмею. Что ж - к чему же была эта твоя клятва? Что ж твои клятвы
стоят, если ты их так легко, под наплывом страстей разрушаешь? Нет - вся
беда твоя, Ваня, что ты через чур страстный. Вот сейчас ты принял правильное
решение... Поклянись, что хоть до следующего утра будешь держать себя в
руках... Все - клянусь...
взор, и обнаружил, что - это та самая женщина, которая накануне, когда он
спешил на свидание с Леной, видела, как он нетерпеливо, прямо в городе взмыл
в воздух. Теперь она глядела на него и с испугом, и с недоверием. Это была
полная женщина, с лоснящимся от пота, почти плоским лицом. Ваня остановился,
она же тогда вздрогнула, отступила назад, стала высматривать , кто бы ей, в
случае надобности, мог помочь. А вот Ваня сразу понял, что она какая-то
несчастная, задавленная бытом хозяйка, что есть у нее какой-то привычный,
изо дня в день повторяющийся круг обязанностей и забот, которые вовсе и не
ужасают ее, к которому она настолько привыкла, что и не замечает их; так же
как и не замечает, что жизнь ее утратила какой-либо смысл, но живет она
автоматически; что это, виденное вчера, стало для нее блесткой среди
однообразных, гнилостных лет. Она и боялась Вани, и смутно хотела, чтобы
вновь это чудо повторилось. И вот тогда Ваня усмехнулся зло, и, поддавшись
чувству, порыву мгновенному, бросился в воздух. Сейчас ему было безразлично,
что за ним, быть может, смотрят и иные люди - на несколько мгновений, все,
кроме желания вывести эту толстушку из оцепенения, стало для него
безразличным. Он сделал несколько сильных движений руками, поднялся над
крышей стоявшего поблизости дома, но тут же и развернулся, опустился на
прежнем месте, поблизости от нее. Женщина бормотала что-то несвязное. Ваня
хотел было сказать что-то про радость полетов, даже и шаг к ней сделал, но
она тут же стала пятится, рот раскрыла и вот-вот должен был сорваться крик.
Тогда Ваня развернулся и зашагал прочь, к тому месту, где назначена была
встреча. Это была довольно большая поляна в их городском парке, которая в
этот день пустовала, и о которой знал один из институтских приятелей,
который как-то по какому-то делу был в их городе. До встречи оставалось еще
полтора часа, и Ваня, не зная, что делать, повалился в траву, и смотрел в
небо. Время близилось к полудню, и, как всегда бывает перед ненастьями,
сильно парило. Итак, кожа его нагревалась, а из глубин безудержно
поднимались волны нестерпимого хлада. Ваня закрыл глаза, и...
Лена. Какая же это была нежная, теплая ладошка; какое же блаженное,
неизъяснимое чувствие разлилось от нее, и по всему его телу. Он, человек
замкнутый, необщительный, никогда не знал девичьей ласки, а потому это
пробужденье показалось ему верхом блаженства; нежный, ласковый Ленин лик
окружала аура света, и думалось Ване, что он уж и впрямь попал в блаженную,
райскую землю. И когда она заговорила своим чудесным, родниковым голосом, он
не понимал смысл ее слов, но слушал их, как прекраснейшую музыку из всех,
каких только доводилось ему слышать. И вновь ему показалось, что ничего
невозможного нет, и что они, окруженные любовью, познают все тайны космоса.
Он смотрел в ее очи, и вспоминалась та изумрудная, несомненно хранящая
миллиарды миров око-галактика. Однако, это недолгое блаженство было
разрушено в то мгновенье, когда рядом раздался сильный Димин голос:
думали тебе звонить, потом случайно отошли, увидели тебя, среди трав
лежащего - тебя же и с трех шагов уже не было видно - травы то здесь
высокие.
стрельнуло пронзительной болью, и он едва вновь не потерял сознание.
Конечно, несколько часов проведенных в такую жару, да еще на самом
солнцепеке, были для него губительны, но сейчас присутствие Лены придавало
ему хоть каких-то сил, и он, вглядываясь в ее лик, все-таки нашел в себе сил
не только не потерять сознание, но даже, в конце концов, и приподняться
немного.
пошла ему на пользу: половину он выпил, половину вылил себе на голову; потом
Дима и Лена, взявши его под руки, отвели его в древесную тень на краю
поляны, и там уж не отставали, но все занимали разными беседами. Говорили о
природе, о облаках, о космосе; говорили ненавязчиво и умно, да и говорила, в
основном, Лена. Ваня слушал ее голом, улыбался, старался вновь погрузится в
райское, беззаботное состояние, однако - на этот раз ничего у него не
выходило. Он глядел на лицо Димы, на лица иных своих товарищей, и понимал,
что все это не то, что все это только самообман, что ему нечего их слушать,
что он не сможет принять их товарищества, ну а они, что бы не говорили, все
равно будут смотреть на него, как на диковинку... Но время, однако, шло,
Лена все говорила и говорила, и постепенно Ваня успокаивался, и уже
принимал, что не только она, но и все товарищи его рядом, что смотрят на
него, знают его тайну. Так, незаметно, прошло часа два, и им несколько раз
приходилось пересаживаться, чтобы оставаться в тени, ну а на Солнце жара
стояла совершенно невыносимая. Не только этот парк, но, казалось, и весь
город вымер - никаких звуков, никакого движенья в знойном, как-то даже
уплотненном воздухе. И тогда Дима незаметно от Вани, легонько подтолкнул
Лену в локоть, и она, остановив свою речь, и некоторое время безмолвная,
прекрасная в этом своем безмолвии, невесомая, словно бы из света сотканная,
застыла перед Ваней - и он не смел все это время вздохнуть, глядел на нее,
не смея моргнуть. Наконец, она тихо, но очень отчетливо, ясно, живо в этой
раскаленной тиши, прошептала:
полетим к далеким галактикам - лишь на несколько мгновений, на несколько
метров - мне, право, очень хочется испытать это чувство полета...
ему казалось, что, если бы за эти несколько мгновений полета ему бы пришлось
принять вечные муки, он бы не задумываясь их принял. За это время слабость
прошла (ему и покушать, и еще попить приносили), теперь же он испытывал
такой восторг, что даже не мог совладеть со своей речью, но только
пробормотал что-то несвязное, и вот уж подхватил Лену за руку, выбежал с нею
на середину поляны, другой рукой взмахнул... Еще никогда не доводилось ему
брать в полет кого бы то ни было: помнится, как-то в детстве хотел он взять
бабушку, однако - она отказалась. Оказывается, лететь даже и с Леной, даже и
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Буркатовский Сергей
Куликов Роман
Прозоров Александр
Шилова Юлия