понял, что перед ним не кто иной, как Лешик. Слух вернулся следом за
зрением. До Евгения Захаровича долетела последняя фраза взъерошенного
практиканта.
Центрального только что взят ящик сухого, что дело не обошлось без
штурмовой атаки и что парочка законных пузырей для Евгения Захаровича
оставлена. Как обычно... Назвав Леху молодцом, Евгений Захарович
задумался. Он не знал, радоваться ему или горевать. Рабочий настрой
улетучился, на проспект снова не хотелось смотреть.
благослови?..
кучковались курильщики, кое-кто сидел по-зэковски, на корточках. Шел
ленивый разговор ни о чем. Стрельнув "беломорину", Евгений Захарович
пристроился рядом. Фразы долетали до него обрывками, несвязно. Вероятно,
что-то снова происходило со слухом. Он вспомнил, что это уже не впервые,
но ничуть не обеспокоился. Возможно, быть глухим даже лучше. Во всяком
случае - проще, удобнее. Будь у него некий тумблер на груди или на
затылке, отключающий внешние звуки, он пользовался бы им по возможности
чаще.
выдыхая кольцо за кольцом. Вот и готова дымовая завеса. Можно закрывать
глаза, морщить лоб и дурашливо улыбаться. Никто не заметит и не
осведомится насчет здоровья. Закрыв глаза, он наморщил лоб и улыбнулся.
что убеждал, а потому что шел напролом, не чураясь рукопашной.
Расступаясь, враг в смущении поднимал руки.
и зажует. Хоть двоих, хоть троих.
место рассудительному монологу.
так и останется. Потому что закон единства и борьбы... Или я не прав? Ну
скажи, прав или не прав?.. Это, милый мой, как пресное и соленое:
попробуешь одного, другого захочется. Или женщины те же... Им ведь подавай
щетину да мускулы, чтоб рычал и слабины не давал. А сами-то, сами! Точно
желе из персиков. Вот вам и единство противоположностей!
прислушался к спору справа. Там Пашка вовсю добивал оппонентов. Без
жалости и без пощады. Пашка слыл эрудитом и слыл не зря. Он читал много и
о разном, но самое скверное, что это многое он помнил с изумительной
дотошностью.
получается. А хрип - жанр особый. Кутикову можно, Высоцкому можно, а более
никому!
поставить его в тупик, и посади его в президентское кресло, он и тогда бы
начал немедленно действовать, для начала переспорив всех министров, а
потом и самых говорливых из депутатов. За словом Пашка никогда не лез в
карман и вещал с зычной самоуверенностью. Струящийся из ноздрей дым
"Беломора" напоминал дыхание дракона и не оставлял сомнений, что каждая
его фраза - правда от первого до последнего слова. Яростная жестикуляция
папиросой рассеивала последние сомнения.
американцев. У них там даже зимой жара, а снег выпадает раз в два года.
Так что им мясо действительно ни к чему. Обливаются потом, да еще едят,
как слоны.
пожевать. Виноград, яблоки, инжир, авокадо... У них этой зелени валом. Вот
и пусть лопают.
считают! Что ты мне говоришь!..
спорить. Сама его интонация напрочь исключала возможность возражений.
Слова соскакивали с пухлых Пашкиных губ задиристыми петушками, немедленно
набрасываясь на слушателей, сторожа малейшее инакомыслие. Если кто и
пробовал возражать, то выходило это неловко, больше напоминая попытку
оправдаться. Перед Пашкиными петухами пасовали все. Даже самые крепкие из
аргументов становились похожими на объевшихся неуклюжих гусениц, которых
словно нарочно подбрасывали разгневанным птицам на съедение.
в лабораторию. Женщины здесь пили чай с пирожными и толковали о диете,
одинокий очкарик трудился над схемами. Осциллограф дразнил его кривыми,
приборы упрямо показывали не то, что нужно.
промелькнуло отчаяние. Он жалобно моргнул, словно собирался заплакать.
было не о чем. Он хотел было дать совет насчет емкостей, но вовремя
вспомнил, что кто-то об этом уже говорил. Неопределенно пожав плечами,
вышел в коридор, и тут же сама собой заработала старая программа. Не
спрашивая разрешения, ноги вполне самостоятельно понесли тело привычным
маршрутом. А сзади Пашкины петухи продолжали доклевывать робких гусениц.
одного-единственного раунда не выдержит!..
летел, отрываясь от слов, чувствуя, как встревоженно овевает его стоялый
институтский воздух. Справа и слева на стенах рождались тени, кривляясь,
мчались за ним некоторое время и в конце концов отставали.
за вихляющимся культуристом, но это оказалось ему не под силу. Культурист
мчался со скоростью курьерского поезда, и уже через десяток шагов у
Евгения Захаровича защемило в боку и закололо под левой лопаткой. Замедлив
бег, он твердо решил про себя, что когда-нибудь все же выследит
загадочного атлета. Такого просто не могло быть, чтобы тот носился по
институту все восемь часов, не отдыхая. Впрочем... Если есть силы и
желание, то почему бы и нет?..
секретариат и тут же столкнулся с вопросительным взглядом секретарши.
Как-то уж так вышло, что надо было о чем-то спрашивать, говорить, иначе
все могло показаться нелепым и даже подозрительным.
требовательным ожиданием.
глупо! Рассказать кому - засмеют. И правильно сделают. Сам виноват.
Дуралей скучающий... Окончательно захлопывая за собой ловушку, он прошел в
приемную и озабоченно покачался на пятках. Надо было что-то срочно
придумывать. Ситуация глупела с каждой секундой, и с каждой секундой
сердце Евгения Захаровича колотилось все более гулко. Порция за порцией в
кровь впрыскивался адреналин, становилось жарко. Молчать долее становилось
невозможно, и, сосредоточенно взглянув на цветастый календарь с балериной,
Евгений Захарович заговорил. Вернее, сам он в разговоре участия не
принимал. За него работал язык, и, с изумлением прислушиваясь к нему,
Евгений Захарович постепенно приходил в себя. Странно, но до сих пор он
даже не подозревал в себе таких способностей. Выходило звучно, весомо,
почти как у Пашки... Собственно, да, он хотел бы поговорить с
директором... На предмет проспекта и дальнейших его перспектив... Словом,
как вы понимаете, вопрос не на пять минут, а у директора, кажется, что-то
с плановиками? Нет?.. Ах, с заведующим! Вот-вот, это и имелось в виду. Где
план, там и заведующий, если он, конечно, настоящий заведующий. Как
говорится, начальство - всегда начальство. Вечный дефицит времени и все
такое... Стало быть, разумнее зайти попозже. Ближе к вечеру или, скажем,
завтра... Нет, нет! Передавать ничего не надо. Проспект подождет... И
между прочим, Зиночка, глазки у вас растут. Правда, правда! Что вы, какой
комплимент?.. Чистейшая правда! Самая стопроцентная!.. Отступая к выходу,
Евгений Захарович приложил руку к груди. Восхищение нравится всем. Даже
шутливое, даже не вполне искреннее. Взгляд секретарши утратил строгость,
длинные, умело подкрашенные ресницы томно опускались и подымались,
напоминая движение веера. Спешно попрощавшись, Евгений Захарович выскочил
за дверь.
одного из многочисленных авторов проспекта. На миг на лице высокого
начальства промелькнула досада, но он тут же расцвел и, шагнув вперед, с
проворством бывалого фата подцепил Евгения Захаровича под локоток.
Самойлова Елена
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Курылев Олег
Березин Федор