Заглушив мотор, Ларсен с чертыханием выбрался наружу. Откупорив бутыль,
привычно приложился к холодному горлышку. Где-то среди туч утробно
громыхнуло. Лейтенант поднял голову и прислушался. Громыхание
продолжалось. Казалось, кто-то очень большой и тяжелый набегает издалека,
топоча по кровельному железу сапогами.
старый хрыч...
что отбил у лейтенанта теплую женщину, что удачливым образом переждал
бомбежку под теплым пуховым одеялом. Лейтенант суматошно полез обратно в
башню. Порыв был силен. Мозг взмутило от злости, сердце перетянуло
стальными кольцами. А может, взыграла запоздалая обида. За себя и за
Сашку, за майора-пушкаря - мужа теплой женщины, погибшего в те самые часы,
когда неверная супружница развлекалась с чужаком. Ларсен взялся за рычаги
управления...
и махал танку рукой. Широкоплечий, высокий, с уверенным лицом. Ларсен
остановил машину и перебрался выше, на место пулеметчика. Он не собирался
убивать более удачливого конкурента, но надо было как-то унять
разгоревшийся зуд, успокоить расшалившиеся нервы. И удивительно к месту в
памяти всплыли слова денщика о заносчивости капитана.
заносчивости... - Ларсен нажал спуск.
тряслись, в глазах все плыло, лицо капитана и мушка никак не хотели
совмещаться. Поэтому он опустил ствол чуть ниже и начал с короткими
интервалами садить по ступеням, на которых стоял капитан. Дым щипал
ноздри, направляемые отсекателями, гильзы искристым фонтанчиком ссыпались
в специальные резервуары. Кончилось все тем, что комроты укрылся за ветхим
заборчиком и, вытащив пистолет, стал с самым решительным видом
отстреливаться от танка. То ли он ничего не понял, то ли действительно был
заносчивым и самоуверенным. На минуту Ларсен прекратил огонь,
прислушиваясь, как щелкают по броне пистолетные пули.
репозицию! Током в пару тысяч вольт!..
от заборчика к пустой собачьей конуре, и с наслаждением стеганул длинной
очередью по дому. Стекла, рамы - все вдрызг и в щепу! Не забыл Ларсен
пройтись и по резному коньку крыши. А когда пулемет, отжевав последний
патрон в ленте, устало замолк, он удовлетворенно вздохнул. Не глядя больше
на бывшего конкурента, снова взялся за рычаги и начал разворачивать танк к
дороге.
попался солдатский хлам, стеллажи каких-то трескучих ящиков. Офицер из
патруля залихватски вскарабкался на башню и замолотил по металлу прикладом
карабина. Заглушив бронированного зверя, Ларсен с руганью полез наружу.
Почти вывалившись из люка, он милостиво позволил патрульным поднять себя
и, объяснив, что танк отнюдь не казенный, а напротив - подарок от лица
дружественного германского командования, потопал к родной землянке.
расположен его блиндаж, но выбрел он почему-то на околицу, к бревенчатым
домишкам. Светили звезды, а в лицо задувал сонный ночной ветер.
Деревенская улица приглашающе расстилалась под ногами, земля
представлялась единой большой колыбелью. Окутанная тьмой, она звала в
путь, благословляла всяческое поступательное движение. Ларсен не заставил
себя упрашивать, - выделывая замысловатые кренделя, ноги его зашагали сами
собой, и через каких-нибудь пять-десять минут он очутился в расположении
Клайпа.
не узнал.
лицом, в собачьей ушанке. Принюхавшись, он понимающе расплылся, и это
лейтенанту не понравилось. Напустив на себя побольше строгости, он
потребовал для начала закурить, а затем с подозрением поинтересовался, где
в данную минуту находится пленный.
Куда ему деваться?
беседовать!
его прервал.
это себе на носу!
ободряюще похлопал по щеке. - Если что, позовешь.
Перед тем как зайти, подумал, чем бы еще припугнуть часового.
Нахмурившись, въедливо оглядел рябоватого громилу с с ног до головы.
знаешь?
часовой напряженно зашевелил губами. - Может, Копенгаген?
Ладно... Как звать-то тебя?
Глядя на тусклую лампу, недовольно крякнул. Ларсен не любил полумглы. Ни
тепло, ни холодно, ни рыба, ни мясо... Или уж день, или полновесная ночь.
Промежуточные стадии вызывали у него целый комплекс противоречивых чувств.
придирчивым взором, заметив в углу бочку с водой, удивленно покачал
головой.
лежащему на полу Предателю. Половицы под ногами тоскливо заскрипели,
каждый шаг вызывал нестерпимое желание сморщиться. Приблизившись к
недвижному телу, он опустился на колени и, вынув из-за голенища отточенный
до бритвенного подобия клинок, несколькими движениями перерезал
опутывающие Предателя веревки.
получаса.
затем, достав из поясной аптечки репротал, вогнал в худую безжизненную
руку хищную иглу. Пленный застонал. Самогон опалил ему рот, и Ларсен,
зачерпнув из бочки холодной воды, дал Предателю хлебнуть. Попутно и сам
окунул в бочку голову. Фыркая и отдуваясь, утерся носовым платком.
лежавшую на подоконнике тряпку и, не обращая внимания на стоны, протер
лицо и руки узника. Подхватив под мышки, волоком подтащил к стене и
привалил к наваленной в беспорядке мешковине. Обшарив все карманы и не
найдя курева, в досаде сплюнул.
и грузно уселся.
порадует.
принялся рассказывать. Про весь свой сегодняшний день, про все
последующие: про "плуг" с "сигарами", про "слепца" и уничтоженную
артиллерийскую часть, про опустевшее село и простого, хорошего парня
Сашку. Он не сомневался, что пленный слышит его. Слышит и понимает. В
сумасшествие Ларсен уже не верил. И потому жаждал беседы. Продолжительного
разговора с ответами на все его каверзные вопросы. Еще сегодня утром он
мог бы обойтись без них, но кое-что в мире лейтенанта существенно
изменилось. Вернее сказать, не кое-что, а кое-кто, и этим кое-кем был он
сам. Вот почему Ларсен намерен был спрашивать, может быть, даже
допрашивать и если понадобится - с пристрастием. В том, что так или иначе
ему ответят, он был абсолютно убежден.
не обсуждаются, - Ларсен пожал плечами. - Никого ты здесь больше не
интересуешь. Кроме одного пьяного и шибко любопытного лейтенанта...
Сказать по правде, люди вроде тебя мне всегда были непонятны. Не то чтобы
я терпеть вас не мог, но... Больно уж вы дурные какие-то. И все-то вас
касается, лезете во все щели и постоянно норовите поучить чему-то. Ну что,
скажи, вам не сидится? Ведь не умнее других! Нет!.. А не сидится! Будто
Андреев Николай
Русанов Владислав
Акунин Борис
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Земляной Андрей