приятная тоска, которую она чувствовала в баре Хенеки, вновь охватила ее.
Она смотрела на жизнь с глубокой серьезностью: она готова была причинить
кому угодно любые неприятности для защиты того единственного, во что
верила. Если кого-нибудь из ее подруг бросал любовник, она утешала ее:
разбитые сердца всегда склеиваются; если она слышала, что кто-то искалечен
или ослеп, она говорила: счастье еще, что он остался жив. В ее оптимизме
было нечто опасное и безжалостное, смеялась ли она в баре Хенеки, плакала
ли на похоронах или на свадьбе.
башнями-близнецами поднимаются последние останки Фреда: тонкая струйка
серого дыма из печи. Люди, проходившие по обрамленной цветами пригородной
дороге, смотрели вверх и замечали дымок; то был горячий день для
крематория. Фред опустился неразличимым серым пеплом на розовые цветы; он
стал частью дымового бедствия над Лондоном, и Айда заплакала.
к трамваю, который должен был увезти ее в родные места; к барам, световым
рекламам и к театрам-варьете. Человек создается обстановкой тех мест, где
он живет, и ум Айды работал с простотой и точностью световой рекламы:
стакан, из которого беспрестанно льется напиток, беспрестанно вращающееся
колесо, пошлый вопрос, то вспыхивающий, то гаснущий: "Пользуетесь ли вы
эликсиром Форана для укрепления десен?" "Я сделала бы то же самое для
Тома, думала она, для Кларенса, этого старого обманщика. Призрака из
Хенеки-бара, для Гарри". Это самое малое, что можно сделать для
кого-нибудь, - задавать вопросы, вопросы на дознаниях, вопросы на
спиритических сеансах. Кто-то причинил Фреду зло, и кому-то надо за это
тоже причинить зло. Око за око. Если верить в Бога, можно предоставить
заботу о мести ему, но нельзя же доверять этому единому, этому всемирному
духу. Месть выпала на долю Айды, точно так же, как ей досталась награда:
мягкие, влажные губы, прижавшиеся к ее губам в такси, теплое рукопожатие в
кино, - это была единственная награда. Месть и награда - и то, и другое ее
влекло.
несчастным сделала Фреда женщина, Айда скажет, что она о ней думает. Если
Фред покончил с собой, она докажет это, об этом напечатают в газетах,
кто-то от этого пострадает. Айда собиралась начать с самого начала и
трудиться упорно. Она была непреклонна.
была Молли Пинк, о которой упоминалось как о "личном секретаре",
директоров фирмы "Картер и Гэллоуэй".
солнечный свет, заливая Стрэнд, бликами дрожал на радиаторах автомобилей;
в одном из верхних этажей пансиона Стэнли Гиббонса у окна сидел человек с
длинными седыми усами по моде времен короля Эдуарда и рассматривал в лупу
почтовую марку; прогрохотала большая подвода, груженая бочками, а на
Трафальгарской площади били фонтаны, словно прохладные прозрачные цветы
распускались и падали в тусклые, закопченные бассейны. "Это будет стоите
денег, - повторяла себе Айда, - если хочешь узнать правду, это всегда
стоит денег". И она медленно пошла по переулку св.Мартина, подсчитывая
возможные расходы, но сквозь грусть и решимость к ней беспрестанно
возвращалась мысль: это увлекает, это жизнь, - и сердце ее билось сильнее.
На улице Севен Дайлз около дверей "Королевского дуба" бродили негры в
плотно облегающих опрятных костюмах и старых форменных галстуках школы,
где они когда-то учились. Айда узнала одного из них и остановилась с ним
поболтать.
темноте, засверкали крупные белые зубы.
помещалась на самой верхотуре высокого здания недалеко от Грейс-Инн.
Теперь ей нужно было экономить: она не хотела тратиться даже на автобус;
когда она добралась до пыльного старинного здания, там не оказалось лифта.
Крутые марши каменной лестницы утомили Айду. Весь этот долгий день во рту
у нее ничего не было, кроме булочки, съеденной на станции. Она села на
подоконник и сняла туфли. Ступни у нее горели; она принялась растирать
пальцы на ногах. Вниз по лестнице шел какой-то старый джентльмен с
длинными усами. Он искоса, каким-то порочным взглядом посмотрел на Айду,
на нем были клетчатый пиджак, желтый жилет и серый котелок. Он снял
котелок.
глазками. - Может быть, я могу помочь?
наверх или вниз?
послал.
хорошей фигурой. Скажите им, что вы от Мойна. Сделают в срочном порядке.
бутылочку шипучего, если бы эти попрошайки не выманили у меня последнюю
пятерку, с которой я вышел из дома. Хотел пойти поставить парочку на одну
лошадь. Но сначала должен зайти домой. А пока я хожу, выплата снизится.
Вот увидите. Вы, наверно, не сможете меня выручить? Два фунта, меня зовут
Чарли Мойн.
небрежно; пуговицы желтого жилета приподнимались в такт стуку его старого
сердца.
вечером пришлю вам чек.
можно через Картера и Гэллоуэя. Меня здесь все знают.
идти наверх.
Мойна. Сделают срочно.
бумажку в карман жилета, поглаживая усы, кончики которых еще золотились,
как пальцы курильщиков сигарет. Бедный старикашка, он никак не надеялся
получить столько, подумала Айда, глядя, как он спускается по лестнице,
беззаботный, несмотря на вечную нужду.
была надпись "Стол справок". Здесь, без сомнения, и обитала Молли Пинк. В
маленькой комнатке, едва ли больше чулана и швабр, она сидела возле
газовой горелки и сосала конфетку. Когда Айда вошла, на нее зашипел
чайник. Одутловатое прыщавое лицо безмолвно повернулось к ней.
засвистел.
Пинк?
мытое много лет, маленькое, запыленное окошко, как отражение в зеркале,
виднелись другие здания с тем же расположением окон. В разорванной паутине
висела мертвая муха.
толстом коричневом чайнике с отбитым носиком.
ее постоянно возвращались к нему.
"Рента Уэйнидж Истейт, Бэлэм", "Рента...". От них веяло высокомерным
богатством, собственностью...
моим приятелем.
удобнее. Мистер Мойн... какой он приятель!