Чтение 9–й страницы книги ~Риск~

- Хочешь, чтобы я закрыл люк?

- Нет.

- Тогда не задавай вопросов.

Вероятно, это может показаться проявлением слабости, но я прекратил
расспросы. За восемь дней он не дал ни одного стоящего ответа. Если я начну
упорствовать, то добьюсь лишь того, что останусь без света, без ужина, и
настанет конец проблескам человечности с его стороны.

После его ухода я слазил наверх на разведку и обнаружил, что он окру-
жил люк баррикадами из пухлых валиков свернутых парусов. Поле моего зрения
сократилось примерно до восемнадцати дюймов.

Для разнообразия я улегся на верхнюю койку и попытался представить,
что это за порт - безнадежно близкий и который я могу узнать. Небо было
нежно голубым, солнечные лучи пробивались сквозь высокие, дымчатые облачка.
Стоял теплый, по-настоящему весенний день. В воздухе кружили морские чайки.

Эта картина пробудила во мне столь яркое воспоминание, что я не сом-
невался: если бы я смог увидеть то, что скрыто за свернутыми парусами, пе-
ред моим взором предстала бы гавань и взморье, где я играл ребенком. Воз-
можно, безумное плавание не имело цели и яхта бороздила ЛаМанш туда и об-
ратно, а сейчас мы благополучно вернулись домой в Райд, на остров Уайт.

Я отбросил утешительную мысль. С уверенностью можно было сказать
только одно: это место находилось не за Северным полярным кругом.

Снаружи иногда раздавались разнообразные звуки, но все они слышались
в отдалении и не несли никакой полезной информации. Я перечитал американ-
ский триллер и поразмышлял о бегстве.

День уже клонился к вечеру, когда моряк появился с ужином; на сей раз
он не стал закрывать люк, как только я завладел сумкой. В тот вечер я наб-
людал, как сгущаются сумерки и наступает ночь, и дышал чистым воздухом. Да-
же маленькая милость может обернуться великим благодеянием, решил я.

26 марта, суббота. В утренней сумке лежал свежий хлеб, свежий сыр и
свежие помидоры. Кто-то сходил на берег за покупками. Еще в сумке нашлась
дополнительная бутылка воды и обмылок. Я взглянул на мыло и начал гадать,
дали мне его по доброте или потому, что от меня воняло. А потом в душе
вдруг ярким пламенем вспыхнула надежда: неужели они надумали освободить ме-
ня и дали мне мыло для того, чтобы я вышел на волю чистым.

Я снял с себя всю одежду и вымылся с головы до ног, использовав носок
вместо мочалки. После недели бесплодных экспериментов с соленой морской во-
дой из уборной я испытывал сказочное физическое удовольствие, хорошенько
намыливаясь. Я вымыл лицо, уши и шею и был бы не прочь узнать, как выгляжу
с бородой.

После водной процедуры, надев рубашку и белье, которые давнымдавно
нуждались в стирке, я позавтракал.

Потом я прибрал каюту, свернул одеяло и свою лишнюю одежду, аккуратно
сложил вещи.

А потом я еще очень долго не решался признать, что моя трепетная на-
дежда беспочвенна. Никто не пришел, чтобы выпустить меня.

Поразительно, как быстро самая желанная роскошь становится обыденной,
приедается и уже не приносит радости. В темноте я тосковал по свету. Те-
перь, когда у меня был свет, я принимал его как должное и жаждал простора
для движений.

Каюта имела треугольную форму, каждая из трех сторон не превышала
шести футов в длину. Койки по правому борту, уборная и парусные рундуки по
левому занимали почти все пространство. Посередине оставался проход шириною
в два фута у двери, он резко сужался всего через четыре фута и сходил на
нет в глубине каюты там, где койки соприкасались с первым из рундуков. Сво-
бодного места хватало ровно на два маленьких шага или на один большой. Лю-
бые попытки проделать упражнения типа "согнуть-коленируки-вытянуть" сопро-
вождались незапланированным контактом с деревянными частями. Около двери
каюты в целом хватало места, чтобы постоять на голове. Я стоял пару раз.
Что доказывает, как легко свихнуться. Во второй раз, опускаясь, я с размаха
стукнулся лодыжкой о край рундука и решил отказаться от йоги. Если бы я
рискнул сесть в позу лотоса, я застрял бы навеки.

Я испытывал постоянную потребность кричать во все горло. Я понимал,
что никто меня не услышит, но это непреодолимое желание не подчинилось до-
водам рассудка. Оно было порождено растерянностью, гневом и клаустрофобией,
развившейся за неделю вынужденного заключения. Я знал, если поддамся иску-
шению и начну орать и вопить, то закончу, наверное, бурными рыданиями. Спа-
сало то, что я ни на миг не забывал: кто-то, вероятно, надеялся довести ме-
ня именно до такого состояния. Отчаянный крик звучал и звучал в моем мозгу,
и я не мог остановить его, но он хотя бы не вырывался наружу.

Окончательно смирившись с мыслью, что еще не настал день Исхода, я
провел довольно много времени, созерцая отхожее место. Не метафизически,
механически.

Все, что находилось в каюте, было либо встроенным, либо мягким. С са-
мого начала меня постарались лишить потенциального оружия или инструментов.
Пищу приходилось есть руками, и она прибывала в бумажной или пластиковой
упаковке, если таковая вообще имелась. Никаких тарелок. Ничего металличес-
кого, фарфорового или стеклянного. Из светильника не только вывинтили элек-
трическую лампочку, отсутствовал также и сам плафон, которому, по моим
представлениям, полагалось там находиться.

Карманы моего костюма опустошили. Пилка для ногтей, которую я обычно
носил в нагрудном кармашке, исчезла вместе с ручками, прицепленными изнут-
ри; из брюк пропал перочинный нож.

Я сел на пол, поднял крышку и вблизи тщательно изучил устройство ту-
алета.

Унитаз, сливной рычаг, насос. Множество труб. Запорный кран, регули-
рующий подачу морской воды.

Море в два счета разносит на куски хлипкие конструкции; эта была сде-
лана прочно и надежно, и могла выдержать любые удары волн.

Рычаг крепился сзади шарниром к встроенному стояку арматуры. Спереди
его венчала деревянная рукоятка. Примерно на расстоянии одной трети длины
от задней стенки к нему был прикреплен шатун, соединенный с насосом, чтобы
поднимать и опускать поршень. Длина рычага, от ручки до шарнира, равнялась
приблизительно восемнадцати дюймам.

Я смотрел на этот рычаг с вожделением, точно насильник, но не пред-
ставлял, как овладеть им без инструментов. К шарниру и шатуну рычаг крепил-
ся болтами с гайками, и, похоже, затягивал их сам Атлас. В раунде против
гайки большой и указательный пальцы не имели шансов. Я пытался так и этак
открутить ее в течение двух дней.

Гаечный ключ. Королевство за гаечный ключ, думал я.

Но как быть, если гаечного ключа нет и в помине? Я попытал счастья с
рубашкой. Ткань немного защищала руки, ослабляя давление на кожу и кости,
но не давала никакого дополнительного преимущества. Гайки стояли незыблемо,
словно скалы. Это напоминало попытку поменять колесо машины с помощью паль-
цев и носового платка.

Брюки? Плотная материя соскальзывала чаще, чем тонкая рубашка. Я поп-
робовал пояс брюк и нашел, что с ним работать намного удобнее. С обратной
стороны к брючному поясу обычно пришивают корсажную ленту, снабженную двумя
узкими полосками ребристой резинки. Истинное предназначение такого корсажа
- поддерживать брюки без ремня, упруго стягивая их на талии поверх заправ-
ленной рубашки. Я использовал брючный корсаж вместо гаечного ключа, он
плотнее садился на гайки, чем сами штаны или рубашка, вселяя некоторую на-
дежду на успех. Но я не добился результатов, несмотря на тяжкие усилия.
День прошел однообразно. Я попрежнему сидел на полу и бесплодно пытался от-
винтить гайки, которые невозможно отвинтить, просто потому, что больше не-
чем было заняться.

На ужин снова консервированная ветчина. Я тщательно счистил жир и
съел постный кусок. Люк оставался открытым. Я поблагодарил за мыло и не за-
давал вопросов.

Воскресенье. Еще одно воскресенье. Никто не имел права держать меня
взаперти так долго и без объяснений. За бортом вовсю бурлила непростая сов-
ременная жизнь, а я сидел под замком в душной и тесной клетке, как человек
в железной маске или почти, как он.

Я пустил в ход жир, снятый с ветчины; я намазал салом гайки, решив
проверить, будет ли от этого какой-нибудь толк. Большую часть дня я провел,
разогревая шатунную гайку пальцами, растирая жир вокруг ее граней и скручи-
вая ее штанами. Ничего не получилось.

Время от времени я вставал, потягивался и карабкался вверх, чтобы
посмотреть, заслоняют ли еще обзор свернутые паруса, и всегда находил их на
месте. Я снова немного почитал триллер. Я-закрыл крышку туалета, сел на нее
и примерно час любовался стенами. Я слушал крики чаек.

Моя обычная жизнь будто осталась далеко позади. Действительность про-
текала в недрах парусного отсека. Действительность являлась загадкой. Дей-
ствительность была бездной свободного времени, сводившей с ума.

Не спеша опустился воскресный вечер, стемнело, и медленно наступил
понедельник. Моряк принес мне завтрак намного раньше обычного. Подняв на-
верх пустую сумку, он начал закрывать люк.

- Не трогай, - завопил я.

Он на миг остановился, бесстрастно глядя вниз.

- Надо, - сказал он.

Я продолжал орать, требуя открыть люк, хотя он давно ушел, бросив ме-
ня в полной темноте. Едва начав шуметь, я понял, как трудно остановиться:
давно сдерживаемые крики и вопли стремились прорваться сквозь брешь в пло-
тине. Если плотина рухнет, я тоже сломаюсь. Я запихнул в рот подушку, чтобы
заставить себя замолчать, и боролся с охватившим меня желанием биться голо-
вой о дверь.

Заработал двигатель. Грохот, вибрация и темнота-- все, как раньше.
Это слишком, подумал я. Слишком. Но, по существу, у меня был единственный
выбор: сохранить рассудок или потерять его. И оставаться в здравом уме ста-