Чтение 9–й страницы книги ~Тайна дела N 963~

не с тенью рюмкою чокнуться, а?"

Сколько лет минуло, сколько воды утекло, а по сей день сердце жалость
жмет, что отказался, не поехал с ним, а ведь мог - уже закончил выступать
и твердо решил, что после Игр завяжу со спортом окончательно. Уж очень
принципиален был тогда - не пил даже после стартов - и эгоистичен: себя
любил, свое спокойствие и внутреннее самодовольство. А Куц посмотрел на
меня не то чтоб с осуждением, нет, с какой-то душевной болью, с обидой,
что ли, но не на меня - на самого себя. И от этого мне было еще горше.

Больше мы с Володей не встречались, и когда он нелепо (нелепо ли?)
погиб, мне стало совсем худо, потому что часто после Олимпиады думал я,
как бы хорошо было вновь повидаться и навсегда снять ощущение вины перед
ним. Кто это там сказал: завтра - уже поздно?..

...В тот вечер Джон Бенсон превзошел самые смелые ожидания. Бег его
был так стремителен, так красив в своей мощи, что вместе со стадионом мы с
Хоакином вскочили на ноги и орали, и рукоплескали смельчаку, бросившему
вызов будущему, - его результат был поистине фантастичен, он не
укладывался в сознании. Но ведь и впрямь - все человеку подвластно!

Я уже тогда обратил внимание на пресс-конференции на двух молчаливых
крепышей, следовавших за Джоном Бенсоном как тени.

- А чему удивляться? - прокомментировал Хоакин. - У таких, как Джон
Бенсон, немало покровителей, ведь этот гигант - мешок с деньгами.

- Неужто так богат? - усомнился я.

- На его имени создаются богатства, это факт.

Вскоре мы уже катили по дороге N_24, что вела в Шотландию, в
Эдинбург, как я смог прочесть на вспыхнувшем под светом фар придорожном
щите... Впрочем, Питер и не скрывал: наш путь - в Шотландию. Правда, он не
удосужился объяснить, зачем мы несемся туда, к тому же - ночью.

Пожалуй, только теперь, прикорнув в уголке кабины и закрыв глаза, я
почувствовал опасность. Ну, вот скажите вы, нужно было просидеть взаперти
столько дней, чтоб наконец-то сообразить, что дела не так уж и хороши и
возможны любые неприятности, если под оными понимать бесследное
исчезновение и не на время - навсегда?

По логике вещей мне следовало обеспокоиться чуть раньше, едва только
я оказался в руках этих людей. Но, не поняв их намерений, не мог осознать
и глубину опасности. По натуре я холерик, однако не люблю паниковать и
терять себя в крутых ситуациях. Наоборот, чем сложнее и запутаннее
выглядела ситуация, тем холоднее и рассудочнее начинал работать мозг, тем
четче и определеннее поступали команды к действию. Было бы глупо
утверждать, что внезапный захват в самом центре Лондона, можно сказать,
средь бела дня, эти весьма недвусмысленные избиения и угрозы расправы в
случае, если моим хозяевам не посчастливится добраться до искомого, не
натолкнули меня на мысль о чрезвычайном положении, в котором я очутился.
Но что мне делать? Кричать, взывать о помощи (не к Кэт ли?) или обращаться
к совести Питера или Келли, умолять отпустить на все четыре стороны под
честное слово, что никогда и никому не поведаю о случившемся? Если б у
меня хоть на миг родилась такая мысль, я навсегда перестал бы уважать
себя.

Не падать духом - вот первая заповедь мужчины, если он действительно
считает себя таковым. И я придерживался ее с тех самых пор, когда обрел
уверенность, что я - мужчина, а не особа среднего пола, отличающаяся от
женщины лишь тем, что бреет бороду и говорит баском. Жизнь, с тех пор как
погибли в одночасье родители в автомобильной катастрофе, не устилала
бархатом дорожку, а чаще усыпала ее битым стеклом зависти и ненависти.
Особенно когда появились успехи в спорте и обнаружился мой непокладистый
характер, не терпящий компромиссов в принципиальных вопросах. Мне
приходилось наголову быть выше моих московских соперников, чтоб старший
тренер (а он терпеть меня не мог по многим причинам, не в последнюю
очередь из-за ершистости характера и нежелания держать язык за зубами,
когда того требовали неписаные законы большого спорта) вносил мою фамилию
в списки отъезжающих на чемпионат Европы или на Олимпиаду. Если кто-то
отделывался одним проверочным стартом, то мне доводилось стартовать
минимум три-четыре раза. Нет худа без добра: такие жесткие рукавицы
сдирали с меня остатки расхлябанности и слабости, убеждая, что надеяться я
мог только на себя. Согласен, не лучший вариант для нервной системы -
впору и загнуться, сломаться на корню. Случалось с ребятами и такое, но я
не сломался, и теперь у меня нет обиды на старшего тренера, немало крови
мне перепортившего, как нет и жалости к самому себе, что так трудно
доставались победы.

Да, старина, в разных передрягах пришлось побывать, но, если
предчувствие не обманывает, эта - из ряда вон выходящая. Плохо одно:
неизвестно, что собираются предпринимать держатели моих "акций" и до
какого времени они будут нуждаться во мне. Не выяснив этого
обстоятельства, трудно, практически невозможно, рассчитать хоть на шаг
вперед свое поведение. Значит, решения доведется принимать с ходу, а тут
вполне реально и споткнуться...

Машина уносила меня в Шотландию, и ничто и никто не мог остановить ее
движение. В каком-то маленьком городке на перекрестке встретилась
полицейская машина, сердце у меня екнуло, но "бобби" даже взглядом не
удостоили наш "лейланд".

- Так впору умереть с тоски, - прервала ход моих мыслей Кэт и
решительно включила "видик". Она перебрала несколько кассет, хранившихся в
специальном стеллаже, закрепленном под окном, выбрала и вставила кассету в
черную прорезь. Экран ожил.

Эту ленту с похождениями Рэмбо мне видеть не доводилось, и я с
облегчением уставился на экран, обрадованный возможностью уйти от мрачных
мыслей и пустых предположений. Все равно придумать что-то путное я вряд ли
смогу, ибо обладаю таким минимумом информации, что даже провидец зашел бы
в тупик.

Красавец Рэмбо, он мне показался очень похожим на Келли или Келли
смахивал на него, - какая разница! - действовал на сей раз во вьетнамских
джунглях, куда американский супермен прибыл, чтоб спасти пленных джи-ай.
Ему довелось туго, и мрачная личность с погонами советского майора
показала ему кузькину мать в таком обилии и разнообразии пыток, что
оставалось лишь гадать, как Рэмбо удалось сохранить работоспособность.
Естественно, в конце концов, славный посланец Америки побеждает сильных,
злых, но глупых русских и вьетнамцев и, поливая джунгли из ручного
пулемета свинцовым дождем, вызволяет бедненьких пленных к вящей радости
командования, откомандировавшего его почти на верную смерть.

Как ни странно, но Кэт искренне впитывала в себя перипетии кровавых
схваток, разворачивавшихся на экране, и, как ребенок, радовалась победе
Рэмбо. А то, что она всерьез воспринимала эту галиматью, девица доказала,
внезапно впившись мне в руку - больную правую кисть с переломанными
пальцами! - длиннющими, остро отточенными ногтями. У меня невольно
вырвался стон.

- О, извините! - искренне, что поразило меня куда сильнее, чем ее
кровожадный всплеск ненависти, произнесла Кэт и отпустила мою руку. И еще
раз, но тише (так, чтобы не услышал Келли): - Извините меня...

Я ничего не ответил, но ее поведение не осталось незамеченным мною.

Кэт поставила другую кассету, но рок-концерт меня мало увлекал, и я
прикорнул в своем углу, решив, что лишний часок сна мне никак не повредит,
особенно если учесть скрытое во мраке ночи будущее. "Лучше переспать и
переесть, чем недоспать и недоесть!", - вспомнилась любимая прибаутка
Анатолия Власенко, давнего спортивного коллеги и друга, использовавшего
любую возможность воплотить слова в реальность. И даже много лет спустя
после последних стартов он продолжал исповедывать этот несложный, но
весьма полезный в жизни принцип.

Не трудно было догадаться, что Питер Скарлборо с трудом сдерживал
эмоции, естественно, отрицательные: заканчивалась неделя нашего нескучного
для меня путешествия в Шотландию, а конкретных результатов кот наплакал.
Отрицательный результат - тоже результат, говорят ученые мужи. Но Питер
Скарлборо никак к этой категории не относился и всякую неудачу, как и
положено человеку, исповедывавшему принцип - время-деньги, воспринимал
болезненно.

Я наблюдал за ним исподволь, внимательно, начиная с его первого,
утреннего, появления на люди - то есть на завтрак. После сна и бритья,
после розовой ванны, занимавшей чуть не половину комнаты в особняке, где
мы отаборились, он выглядел бодро и жизнерадостно. Но настроение Питера
медленно, что твой барометр перед бурей, ползло вниз с той самой минуты,
когда он обнаруживал рядом с собой за столом... мою наглую, с каждым днем
все откровеннее демонстрирующую это выражение физиономию и услышав мой
голос, где явно прослушивалась издевка: "Хелло, Питер! Какой музей мы
посетим сегодня? Знаете, личная жизнь королей и королев мне изрядно
надоела. Не согласитесь ли, что нравы в высших эшелонах власти и в те
досточтимой памяти средневековые времена были, мягко говоря, не слишком
высокоморальны?"

Питер, следует отдать ему должное, оказался крепким орешком, и
расколоть его, как я ни старался, было делом непростым. С Келли попроще.
Это дитя природы и анаболиков, кои он, по всему видно, в неограниченных
количествах принимал в тренировочном зале ради мышечного роскошества,
просто-таки изнывал от безделья и вынужденного пребывания (24 часа в