Чтение 9–й страницы книги ~За миг до удара~

Затем Бугор поморгал сразу протрезвевшими глазками, нахмурился и
покачал головой:

- Нехорошо ты говоришь со мной, Крест. Ты не прав. А я гнилых базаров
не люблю, понял?

- Да ладно, Бугор, кончай, - попытался свести все к шутке Бен. - Мы
же договаривались, в натуре...

- Заткнись, шавка, - рявкнул жирный, багровея. - Кого ты мне привел,
урла поганая?! Он же фраер! Ты что, не видишь?!

Бен поднял глаза на бледного Креста, словно впервые увидел, и
прищурился, рассматривая. Потом неопределенно пожал плечами и пояснил:

- Никакой он не фраер, просто хорошо одеваться любит...

- Да?! - Бугор ударил кулаком по столу, пара бутылок с грохотом
упала.

- А базары гнилые тоже любит? Пришью убогого и в огороде закопаю!

"Шестерки" одобрительно закивали. Бен тоже побледнел, и теперь они
стояли с Крестом, как испуганные дети, и что-то бормотали, шевеля
губами. Про меня, как видно, напрочь забыли, и я отодвинулась ближе к
двери.

- Сосунки, зелень недоношенная, козлы! - продолжал бушевать меж тем
разъяренный Бугор. - Долю им подавай! Вот вам доля, видали?! - и он
свернул такую смачную фигу, что у Алексея наверняка потекли бы слюнки от
зависти, окажись он сейчас здесь. - Не заработали еще, пижоны! Ишь, че
удумали: пару раз в город смотались - и уже долю требуют! Фраера
городские, понимаешь! Киношек насмотрелись, книжек начитались и думаете,
ворами стали?! Сопли вы еще, а не воры, мать вашу так! На зоне парашу
хлебали, петухами служили, а здесь в авторитеты лезете? Гниды вонючие...

Он вдруг угомонился, так же резко, как начал, разжал кулаки, краснота
стала сходить с лица, а глаза подобрели. Один из холуев тут же плеснул
ему водки, пододвинул огурчики, и тот залпом выпил. Всем стало ясно, что
гроза миновала.

- О чем, мля, мы тут говорили? - проворчал он почти добродушно и
потрепал "шестерку" за холку. - У, ласковая моя...

- Да вот, малыши долю требуют, - проворковал "ласковая", приторно
ухмыляясь.

Жирный тяжело засопел и полез толстыми короткими пальцами в тарелку с
селедкой. Сунув кусок в рот и облизнув пальцы, спросил:

- А в сумке чего принесли?

Крест, еще не до конца оклемавшийся от прошедшего над ним урагана,
все еще бледный, хрипло выдавил:

- Бабки, наверное... Ты ж сам сказал: "молнию" не распарывать и не
заглядывать. Вот мы и не смотрели.

- Точно? - усмехнулся тот и погрозил ему пальцем. - Ой, гляди у меня,
Крест. Не дай бог что не так - хана тебе.

- Зуб даю, Бугор! - Бен торопливо щелкнул ногтем по зубам. - Даже не
дотрагивались до сумочки! Вон у бабы спроси, если хочешь...

Жирный перевел взгляд на меня. Глазки у него хоть и были поросячьи,
но очень хитрые и проницательные. Ощупав каждый миллиметр моего лица, он
остановился на губах и строго спросил:

- Лазили они в сумку? Правду говори, сука, а то не доживешь до утра.

- Нет, не лазили, - робко ответила я, чтобы не злить их раньше
времени.

- Я сама все время сумку держала. И потом, там "молния" зашита.

- Ишь ты, разговаривает, - хмыкнул он, и "шестерки" захихикали. -
Ну-ка, дай сюда сумочку.

Бугор протянул через стол испещренную наколками толстую волосатую
руку, размером с совковую лопату, и повернул ее вверх ладонью, словно
сумка должна была свалиться сверху. Я продолжала стоять, не зная, к кому
он обратился.

Остальные тоже напряженно застыли, глядя почему-то на меня.

- Ты че, не понял? - жирный вдавил тяжелый взгляд в Креста. -
Буреешь, сопляк?

Тот сразу кинулся к порогу, схватил с пола сумку, подбежал к столу и
аккуратно опустил ее на подставленную ладонь. Подбросив сумку пару раз,
урка довольно глянул на меня и ухмыльнулся:

- Мелкими, что ли?

- Всякими, - кивнула я, чувствуя, как внутри зашевелился страх. -
Десятки, двадцатки, полтинники и сотенные - какие нашли.

- Это хорошо.

Притянув к себе сумку, он положил ее на стол рядом с собой, придавил
ладонью с растопыренными пальцами и рявкнул:

- Тридцать пять на два - сколько будет?

- Семьдесят тысяч! - мгновенно подсчитал суетливый Кошар.

- Разделить, дура!

- А-а... - тот задумался.

- Семнадцать с половиной будет, - хмуро подсказал Крест, который,
судя по взгляду исподлобья, уже ненавидел Бугра.

Тот расплылся в счастливой улыбке, придвинул к себе сумку, смахнув на
пол тарелку, взял нож и начал распарывать нитки на "молнии". Я
похолодела и вжалась в одежду на вешалке. Но меня все равно было видно.

Тут на крыльце раздался быстрый топот каблуков, все вскинули головы и
уставились на дверь. Она со скрипом распахнулась, и в комнату
стремительно вошла незнакомая, очень хорошо, со вкусом одетая девушка.
Судя по луноподобному лицу с раскосыми глазами, она была казашкой. Или
якуткой, что для меня в тот момент не имело никакой принципиальной
разницы. Главное, что она появилась здесь и, похоже, никого из
присутствующих не боялась. На ней был обтягивающий тонкую фигуру белый
плащ, вокруг шеи наброшен черный шелковый шарф, на плече болталась
маленькая черная сумочка с золотыми пряжками. Не замечая меня, она сразу
прошла к столу, подвинула табуретку, села, налила себе водки и выпила
под одобрительное молчание пахана. Потом жадно схватила соленый
помидорчик и целиком засунула его в рот.

- Ну что, дядя Коля, - жуя, - я не опоздала? спросила она, деловито -
Да нет, Зулия. - Бугор почему-то смутился и начал тихонько отодвигать
сумку с деньгами в сторонку. - Ты как раз вовремя. Товар только что
доставили.

А я думал, ты завтра приедешь.

- А то я тебя не знаю, - хищно усмехнулась она. Небось уже бабки мои
пересчитывать собрался?

- Что ты, что ты! - замахал он руками. - И в мыслях не было. Вот твой
товар, чистенький лежит, - он похлопал по сумке. - Даже не заглядывали -
все по уговору. Мы люди слова, ты знаешь.

- Что, и это все?! - она изумленно уставилась на сумку.

- Вторая половина за твоей спиной, - с готовностью пояснил Бугор и
кивнул в мою сторону.

Казашка резко обернулась. Ее черные глазищи прожгли меня до самой
селезенки - так она на меня посмотрела. Все было в ее глазах: и
презрение, и ненависть, и боль, и отчаяние, и откровенная враждебность -
все смешалось в одном луче, направленном на меня, одинокую, брошенную
всеми беззащитную девушку, не имеющую понятия, чем она заслужила такую
немилость. Первым моим желанием было спросить, какого, собственно,
лешего эта грубая и вульгарная Зулия здесь делает и какого дьявола так
на меня пялится. Но потом я решила не торопить события и отвела взгляд.
Тем более что она была не очень красивой, эта якутка. Если не сказать,
что просто некрасивой. А уж если совсем честно, то она была самой
настоящей каргой.

- Так это она? - процедила Зулия с презрительной усмешкой.

- Она, она, - подобострастно закивали "шестерки", - кому ж еще здесь
быть. Все как было условленно: баба и бабки, хи-хи!

- И ее мы тоже пальцем не тронули. Даже плащик с нее не сняли, как
видишь.

Зулия отвернулась от меня и своим резким голосом скомандовала:

- Давай сюда сумку.

Кошар живенько вскочил, подхватил злосчастную сумку, обежал стол и
поставил ее перед странной девушкой, предварительно очистив место на
скатерти.

И тут же вернулся на место. Зулия осмотрела "молнию", потрогала
немного надорванные в одном месте нитки, покачала головой, потом
зачем-то глянула на меня, сузив свои и без того узковатые глаза, взяла
со стола нож и принялась распарывать. "Шестерка" вытянул шею через ее
плечо и застыл в нетерпении с горящими от жадности глазами.

- Пшел отсюда! - шикнула она.

Он тут же отбежал и сел на место. Зулия повернулась на табуретке, сев
лицом ко мне, положила сумку на колени, чтобы никто не видел, что там,
открыла "молнию" и заглянула внутрь. Все напряженно смотрели на нее и
ждали результатов. Я же молила бога, чтобы эта стерва не набросилась на
меня сразу же, как только поймет, что ее надули, и не начала портить мне
внешность своими длинными, ярко накрашенными ногтями.

Девушка запустила в сумку руку и начала перебирать там бумажные
пачки, разглядывая положенные сверху настоящие купюры. Потом взяла одну
пачку, пролистнула ее, и я увидела, как быстрая тень пробежала по ее
лицу, как потемнели глаза, напряглись тонкие губы и едва заметно
дрогнули руки. Бросив пачку, она медленно застегнула "молнию" и подняла
на меня глаза. Теперь вздрогнула я. На этот раз в ее глазах пылала одна
чистая ненависть. Потом ее губы расплылись в презрительной усмешке, и
она, не сводя с меня взгляда, произнесла:

- Все нормально. Ровно тридцать пять тысяч. Этот ублюдок нас не
обманул.

По комнате прошел радостный вздох облегчения, а я не поверила своим
ушам - настолько услышанное не совпадало с тем, что я видела. Она же
прекрасно поняла, что там простые бумажки! С этого момента я